– Ты только послушай, мам! «Исторический период, в течение которого мужчина был главой семьи и вождем племени, подходит к концу и вряд ли продлится больше десяти лет»! Ух ты! Как думаешь, это правда?
– Возможно, – признала я, пытаясь сосредоточиться на аккуратной записи на второй странице моего дневника.
– «Мужчины проиграли и очень растерянны», – продолжала дочь.
Вступаю в клуб.
– «Им нет места, в их существовании нет смысла, они ничем не отличаются друг от друга. Они безразличны большинству женщин в цивилизованном мире. Их агрессия не только никому не нужна, она еще и нежелательна».
Бедняжки, пожалуй, пора их пожалеть.
– «Миллионы лет патриархата завершаются переворотом…»
– Виктория, как ты думаешь, ты не могла бы читать про себя?
Я чуть не написала неудачную букву «д» в слове «диета», а мне очень не хотелось испортить эту страницу.
– Но мам! Это же просто потрясающе! Разве нет?
– Честно говоря, я все это уже слышала, – устало сказала я. – Предполагается, что мы способны обойтись без мужчин и жизнь наша без них станет гораздо счастливее и полнее. Здорово! Тогда почему мы все прилипаем к телевизору, когда показывают «Скорую помощь» с Джорджем Клуни, и замираем каждый раз, когда он улыбается?
– Жалкое зрелище! – согласилась Виктория. – Ну что ж, я, по крайней мере, не собираюсь всю оставшуюся жизнь зависеть от гормонов.
Я в тревоге посмотрела на дочь. О чем это она? Гистерэктомия? Операция по изменению пола?
– Я откажусь от них! – твердо заявила она с религиозной убежденностью святой. – Буду жить свободно!
– И как же ты это сделаешь? Уйдешь в монастырь или подашься в лесбиянки?
Она бросила на меня уничтожающий взгляд:
– Мне хватит и самоконтроля.
Я уронила ручку, поставив кляксу на слово «диета», и вырвала всю страницу.
– Черт! – сердито воскликнула я. – Ты только посмотри, что я из-за тебя сделала!
– Обет безбрачия! – радостно продолжала моя старшенькая. – Это единственный путь!
– Да ну?
– Он становится все более популярным. Помяни мое слово, мама, через несколько поколений все будут давать его.
Прекрасно. Рано или поздно она поймет, что при таком положении дел неизбежно возникнут определенные трудности, но пока, по крайней мере, она отложила проклятую книгу. И немного повеселела, хотя, конечно, нелегко будет жить в одном доме с девицей, которая дала обет безбрачия, бросила принимать противозачаточные таблетки и отказывается смотреть «Скорую помощь». Когда в дверь позвонили, я испугалась, что, если пришедший – мужчина, Виктория может встретить его одной из своих цитат. На всякий случай я пошла к двери, чтобы опередить ее.
Это был Сопливый Саймон, с работы. И в руках у него была корзина с цветами. И он улыбался.
Возможно, обет безбрачия и вправду имеет свои плюсы.
Глава 10
Я сказала первое, что пришло мне в голову, и, кажется, ничего хорошего мне в голову не пришло.
– Вы что тут делаете? Мне не разрешены контакты с работой. Мой врач говорит…
– Извините, – сказал мой начальник, и это уже было странно: Саймон извиняется.
Он и выглядел виноватым. Топтался на пороге, прижимал к груди корзину с цветами и казался очень несчастным, когда из-за моей спины выплыла Виктория, от которой исходили почти видимые волны враждебности. Я начала волноваться, что она назовет его тупиковой ветвью эволюции или перегруженной тестостероном ошибкой генной инженерии.
– Пожалуйста, Виктория, пойди и… э-э… покорми кота, – твердо сказала я.
Я спиной почувствовала возмущение дочери, но она все-таки повиновалась, и я услышала, как она загремела на кухне кошачьими мисками.
– Заходите, – сказала я тупиковой ветви эволюции. – А то соседи могут подумать что-нибудь не то.
Саймон вошел, явно чувствуя себя ужасно неловко.
– Это вам, – сказал он, не глядя на меня, и поставил цветы на стол.
От коллег? Пожертвование?
Подарок умирающей?
Или прощальный презент?
Что он хочет мне сказать?
И зачем, в конце концов, он явился сюда – Саймон, ненавидевший меня, Саймон, в чьей власти было уволить меня или оставить на работе, Саймон Сопливый? Пришел в мой дом, принес цветы, выглядит странно. Очень странно.
– Вы меня увольняете, – проговорила я, и голос мой дрогнул. – Верно ведь? Вы хотите сказать, что увольняете меня и берете на мое место Трейси Мак-совершенство?
– Нет!
Удивительная горячность. Чуть ногой не топнул.
– Что? – продолжала я, с легким намеком на сарказм. – «Нет» в смысле «пока нет»? Или «нет» в смысле «только не Трейси»? Ну же, я отлично знаю, как прекрасно она справляется с моей работой! И я слышала, что ей нужно место. Держу пари, вы дождаться не можете…
– Нет! Не Трейси и никто другой!
Я уставилась на своего начальника. Он действительно был очень возбужден. На одну миллисекунду в моем воспаленном мозгу возникла мысль, что, возможно, вся его антипатия ко мне была лишь маской, под которой пряталась безумная любовь, отсюда и цветы, и волнение… но я быстро пришла в себя, и это обнадеживало.
– Не могли бы мы, э-э… Как вы думаете, не могли бы мы присесть? – уныло продолжал он.
Я отвела его на кухню, где Кексик самозабвенно лопал «Вискас», а Виктория притворялась, что заряжает посудомоечную машину.
– Спасибо, Виктория, – новым, твердым голосом сказала я.
Дочь выплыла из комнаты, даже не посмотрев на Саймона, но по дороге бросила на меня укоризненный взгляд.
– Это мой начальник, – сообщила я одними губами, но это не произвело на нее никакого впечатления. Он был просто врагом, представителем вымирающей расы, пережитком патриархального общества.
– Дело в том… – нервно начал Саймон, усевшись на кухонную табуретку.
Нервно! Как поменялись роли! Он вертится как уж на сковородке! Если бы я была способна предвидеть в тот день, когда он заставил меня умолять о пощаде, сидя напротив него за огромным полированным столом, что однажды он будет торчать у меня на кухне, извиваясь как червяк!
– Дело в том, Элисон, что я хочу поговорить с вами об этом стрессе из-за переутомления на работе.
– Вы не можете перестать платить мне! – немедленно отозвалась я, и в моем голосе было гораздо больше уверенности, чем в душе. И, сказав это, я с удивлением поняла, что внезапно обрела уверенность. Первый раз в жизни я была в лучшем положении. У меня имелось несколько значительных преимуществ, а именно:
1) это был мой дом;
2) Саймон сидел, я стояла;
3) это была моя кухня.
Моя кухня. Мое царство, где я провела чуть ли не всю свою проклятую жизнь, пока чистила картошку и кормила кота, готовила обед детям и мыла раковину, выбрасывала мусор и мазала маслом хлеб, жарила яичницу и разбирала сумки с продуктами, пила кофе и… ну, вы понимаете. И кроме того:
4) на кухне я храню ножи.
Нет, не поймите меня неправильно. Я не думала, что мне понадобится нож. Я не до такой степени спятила, чтобы воткнуть Саймону в спину хлебную пилку или перерезать горло ножиком для разрезания грейпфрута. Но меня как-то обнадеживало, что они были рядом. Мысль о ножах всегда успокаивала меня, когда я сидела в одиночестве на кухне и пила кофе, если Пола не было дома, а дети уже спали. В моей кухне достаточно острых ножей, чтобы справиться со всей русской армией, если она начнет вторжение в Англию.
– Вы не можете перестать платить мне! – повторила я и, скрестив руки на груди, посмотрела на Саймона через кухонный стол. – Я больна, и у меня есть справка от врача.
– Я знаю, – сказал он. – И поверьте, мы не собираемся прекращать выплаты.
Мне не нравился этот новый, нервный, вертлявый, до жути искренний и приносящий цветы Саймон. Мне вообще все это не нравилось. Я совсем-совсем не доверяла ему и очень-очень злилась. Я смотрела на него и вспоминала, как он обошелся со мной в тот день в своем кабинете – такой высокомерный, такой заносчивый, такой увольняющий… Мне хотелось вышибить из него дух. Или все-таки ткнуть ножиком для разрезания грейпфрутов?
Я так и видела заголовки в завтрашних газетах: «Сын главы страховой компании найден мертвым в кухне подчиненной!», «Сумасшедшая отравительница котов пронзает начальника ножом для грейпфрутов!», «„Он принес ей цветы“, – заявляет дочь, 21 год, давшая обет безбрачия».
Я взяла нож из мойки, проверила пальцем лезвие, посмотрела на свет и положила обратно. Недостаточно острый.
– С вами… все в порядке? – спросил Саймон.
– Да-да. Я просто пробую ножи.
– Послушайте, – он начал еще раз, полный решимости продолжать беседу, – все дело в том, что никто в конторе не понимал, что вы…
Спятили?
Такой прекрасный работник, настоящая находка для компании?
Так красивы?
Человек?
– …в стрессовом состоянии.
– А я и не была. То есть… до недавнего времени, – быстро поправилась я. Потом взглянула на Саймона с усиливающимся отвращением: – До того разговора в вашем кабинете, когда вы стали запугивать меня серьезными предупреждениями. Ну, теми, которые вы хотели занести в мое личное дело.
Он побледнел. Нет, правда! Побелел так, словно его сейчас вырвет, потом покраснел, потом закашлялся и кашлял так долго, что я уж решила – он никогда не перестанет. Избавит меня от возни с ножом.
– Хотите стакан воды? – спросила я наконец, просто из вежливости, чтобы как-то скоротать время до его последнего вздоха.
Он кивнул, выпучив глаза и высунув язык самым непривлекательным образом. В домах престарелых часто попадаются и более здоровые люди.
– Считайте его… – прохрипел он, вцепившись в стакан с водой. – Считайте его…
– Сделанным? – предположила я, потому что он мне надоел.
Какого черта он ко мне пристал? Я собиралась посмотреть новую серию «Суеты и четверых детей» в девять часов.
– Считайте его недействительным! – проговорил он наконец, ослабив воротничок и проглотив последний глоток воды. – Серьезное предупреждение. Убрано из вашего личного дела. С сегодняшнего дня.
Я смотрела на своего начальника, и мне больше не было скучно. Наоборот, даже очень интересно. Пожалуй, ради такого случая стоит пропустить передачу.
– Почему? – просто спросила я.
Может, все-таки?.. Может, он все-таки влюблен в меня? Не понимал этого, пока не услышал, что я заболела? О, надеюсь, что это так. Мне доставит такое огромное удовольствие отказать ему, этому мерзкому, двуличному, самодовольному, несносному, отвратительному хлыщу. Я не стану спать с ним, даже если он будет последним мужчиной на земле. Я дам обет безбрачия вместе с Викторией.
– Потому что мы хотим, чтобы вы вернулись на работу, здоровая и без стресса, – неубедительно ответил он.
М-да, никакого секса. Жаль. Это было почти так же приятно, как фантазии с ножом.
– Почему? – настаивала я.
– Потому что вы… хороший работник… конечно же! – Саймон поерзал на стуле.
Вся эта ситуация, каждая ее секунда была ему ненавистна. Зачем он тогда явился? Что заставило его прийти?.. Или… кто?
– Кто заставил вас прийти сюда? – поинтересовалась я, уже зная ответ. – И не пытайтесь утверждать, что вы сами приняли такое решение из вежливости или из сострадания, потому что в таком случае у меня не останется иного выбора, кроме как заколоть вас.
Саймон снова выпучил глаза, и мне показалось, что сейчас он опять начнет кашлять.
– Итак?
– Папа, – признал он наконец, разглядывая свои ботинки. – Папа был очень озабочен, услышав о вашем стрессе…
– Да-а, – улыбнулась я. – Да уж, конечно! Держу пари, он сейчас просто в ярости; держу пари, что уже сейчас он бросил свое поле для гольфа в Португалии, или бордель во Франции, или где там еще он притворялся, что занимается делами, захватил шестнадцать перемен нижнего белья и летит сюда, потому что до жути боится, что я подам на компанию в суд!
Саймон продолжал изучать свои ботинки.
– Так?
– Может быть, – шепотом признался он.
– Ну так вот, можете передать от меня кое-что своему старику, – сказала я, снова скрестив руки и бросая на него самый злобный взгляд из всех, на которые я была способна.
Ой, как чудесно! Я могу привыкнуть к этому ощущения преимущества на моей стороне. Почти невыносимое наслаждение. Ничего удивительного, что люди так стремятся к власти. Я смотрела, как он ежится, и думала, как я себя чувствовала бы, если бы бросила его на пол и занесла ногу над его яйцами.
– Скажите ему, что, может быть, я не стану подавать на компанию в суд, а может быть, и стану. Это зависит…
– Зависит от чего? – испуганно спросил Саймон. Он явно изо всех сил старался как следует запомнить мои слова, чтобы потом в точности передать их папе.
– От того, как ко мне будут относиться, когда я вернусь к работе, разумеется, – ответила я едко.
– Так каковы ваши требования? – пролепетал он.
– Требования? Требования?! – возмутилась я. – Да за кого вы меня принимаете? За шантажистку?
Действительно. Моя репутация и так пострадала из-за всех этих обвинений в попытках отравления.
– Конечно нет, – тут же отреагировал Саймон.
Сейчас он согласится с чем угодно. Я могу попросить его поцеловать мою ногу, и не успею даже глазом моргнуть, а он уже упадет на пол и начнет слюнявить мой носок.
– Я только говорю, – продолжала я, и мне пришлось как следует обдумывать свои слова, чтобы сказать все, что я думаю, и именно так, как нужно, – другой возможности у меня уже не будет, – что я не желаю оставаться надоедливой старухой. Я не желаю, чтобы меня терзали из-за каждых пяти минут опоздания, несмотря на то что я часами работаю по вечерам, чтобы возместить пропущенное время. Я хочу, чтобы вы с пониманием относились к тому, что иногда мне требуется уделить немного времени моей машине, моему коту, моей матери и всем прочим вещам, которые никак не зависят от меня. И если я отрабатываю пропущенные часы вечерами или во время обеденных перерывов, почему бы вам не закрыть на это глаза? И почему должен быть один закон для Николя и другой для меня? Я хочу, чтобы ко мне относились так же, как к ней. Кроме, разумеется, секса, потому что от этого меня может стошнить.
Вот это было немного дерзко. При обычных обстоятельствах я бы никогда не зашла так далеко, но мы же были у меня на кухне. И рядом с ножами.
– Я понимаю, – тихо пробормотал мой начальник.
Больше говорить было нечего, так что я и трудиться не стала. Надо уметь вовремя закончить разговор. Саймон торопливо удалился. Все еще глядя себе под ноги и непрестанно обещая, что отныне все изменится, все станет иначе, весь рабочий коллектив будет жить в мире и дружбе и ангелы на небесах засмеются от радости. Я закрыла за ним дверь, недоумевая, не переносилась ли я временно в параллельный мир. Все произошедшее казалось мне совершенно невероятным. Так что мне оставалось только сесть на диван с бокалом вина и коробкой печенья и посмотреть конец «Суеты и четверых детей».
На следующий день я начала бегать трусцой. То есть, если говорить честно, я надела тренировочные штаны, вышла из дому, добежала до конца дорожки, остановилась, чтобы перевести дух, завернула за угол, и тут начался дождик, поэтому половину пути домой я преодолела бегом. А другую половину – шагом. Добравшись до дому, я выпила чашку чая и съела два тоста с маслом и джемом, чтобы прийти в себя. Но все равно начало положено, не правда ли?
На следующий день я добежала до автобусной остановки, потому что собиралась ехать на автобусе в «Теско», но это оказалась плохая идея, потому что я слишком запыхалась, чтобы везти тележку по магазину. Тем не менее к концу недели меня смело можно было приглашать в сборную Англии. Я могла пробежать всю дорогу до угла и обратно и не умереть. Мой дневник (не считая пятна и оторванной второй страницы) выглядел очень внушительно. Я до такой степени урезала потребление шоколада, что съедала за раз только одно шоколадное печенье, и начала делать упражнения по релаксации под «Бойзон», поскольку их диск все равно играл постоянно, при этом не напоминая мне о деторождении.