В субботу утром я вернулась с утренней пробежки и обнаружила, что рядом с нашим домом припаркован мотоцикл. Я замедлила ход (ну, я в любом случае должна была замедлить ход, потому что совсем взмокла, к тому же у меня закололо в боку) и уставилась на него. Я не знаю никого, кто водил бы мотоцикл. Я даже не знаю никого, кто знал бы кого-то, кто водит мотоцикл. Но потом я вспомнила, и в этот самый момент парадная дверь открылась, и он вышел на крыльцо, обвив, словно плющ, мою младшую дочь. Нейл, бог серфинга.
– Доброе утро, Элли! – весело крикнул он откуда-то из-за шеи Люси.
Мне казалось, что «миссис Бриджмен» больше подходит для первого знакомства, но, по крайней мере, он не проигнорировал меня.
– Доброе утро, – пропыхтела я. – А что вы тут делаете?
Мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять, как невежливо это прозвучало, и я быстро добавила:
– Я имею в виду, так далеко от Корнуолла?
– Я ехал все утро. Чтобы повидать Люси, – объяснил он с широкой улыбкой, а моя младшенькая посмотрела ему в глаза с благоговением новообращенного, взирающего на свою святыню.
– Он останется на выходные, – улыбнулась Люси, поглаживая его руку.
– Где?
– Здесь! – снова улыбнулась Люси.
Улыбка была такая слащавая, что у меня в желудке все сжалось. У Люси и раньше были кавалеры, но до сих пор она никогда не позволяла себе выглядеть подобным образом. Она вечно издевалась над Викторией, когда та влюблялась, а теперь…
Виктория!
Мужененавистница!
Борец за целомудрие!
Возрожденная девственница!
– Где твоя сестра? – быстро спросила я.
– Дуется у себя в комнате, – ответила Люси, не отрывая глаз от Нейла. – Мы едем кататься на мотоцикле, – добавила она и двумя руками обхватила своего ухажера за талию, как будто они уже сидели в седле.
Я с подозрением поглядела на мотоцикл.
– Будь осторожна… – автоматически предупредила я с неизменным страхом матери, которой приходится доверять свое чадо подозрительному незнакомцу и его подозрительному железному коню.
– Не волнуйтесь, Элли, – совершенно серьезно сказал Нейл, надев Люси на голову шлем и улыбнувшись моей дочери, как будто это была модная шляпка, которая шла ей больше, чем любой французской манекенщице. – Так хорошо, как я, за ней еще в жизни никто не присматривал.
Младшенькая хихикнула и зарделась, явно считая, что ничего более романтического не говорил еще никто и никому за всю историю вселенной. А я боролась с раздражением, вызванным оскорбительным утверждением, что кто-то способен присматривать за моими детками лучше, чем это делала я последние пару десятилетий. И это я буду вытирать слезы и унимать сердечную боль, когда он унесется назад в Корнуолл на своем чертовом мотоцикле. Но разве Люси хоть раз оглянулась на меня, когда уносилась прочь, крепко обнимая Нейла сзади и прижавшись лицом к его кожаной куртке?
Иногда бремя материнства бывает просто невыносимым.
– Да быть не может! – вскричала Виктория, возникнув на лестнице, как только я перешагнула порог. – Что на нее нашло?
– То же, что нашло на тебя с Рисом, – устало вздохнула я. – И с Дарреном. И…
– Да, но я просто позволила гормонам управлять собой. Я заставила себя поверить, что это любовь, тогда как на самом деле имела дело с обычными биологическими инстинктами…
– Я знаю.
Она уставилась на меня.
– То есть как это – ты знаешь?
– Я знаю, потому что все это знают.
– Ты знала? И ты ничего мне не говорила? И ты позволила мне выглядеть полной идиоткой…
– Виктория, представь себе, что? ты мне ответила бы, когда танцевала вокруг дома, распевая любовные песни, читала «Журнал для невест» от корки до корки и бросалась к каждому телефонному звонку, если бы я сказала тебе: «Ты не влюблена, это просто гормоны»?
– Ну, спасибо тебе большое. А я-то думала, что могу на тебя положиться.
– Надеюсь, уж ты-то скажешь Люси?
– Я уже сказала.
Чудесно. Третья мировая война вот-вот постучится в двери моего собственного дома.
– И как она отреагировала?
– Сказала, что я ревную! – воскликнула Виктория в ярости. – Ты можешь себе представить?! Я ревную ее к этому грязному длинноволосому болвану…
– Стало быть, она не прислушалась к твоим доводам? – мягко спросила я.
– Нет! Она вообще меня проигнорировала!
– Наверное, она пока не читала твоей книжки, – улыбнулась я.
– Ой, ладно. Смейся надо мной, раз тебе нравится! – Виктория повернулась ко мне спиной и стала обыскивать холодильник, надеясь найти утешение в еде.
Как я уже говорила, иногда бремя материнства бывает просто невыносимым.
Люси и Нейл вернулись домой к обеду. Похоже, любовь не уменьшила их аппетита.
– Можно нам жареной картошки? – крикнула Люси, снимая шлем и покачивая его на руках, как ребенка. Запасной шлем Нейла. Он хранит его запах? Запах одеколона и геля для бритья?
– Картошечки бы хорошо! – улыбнулся Нейл, и они сели рядышком на диван и начали поглаживать друг друга и щекотать друг другу шейки.
– Тьфу, гадость! – воскликнула Виктория.
– А тебе какое дело?
– Люси, если вы хотите картошки, встань и поджарь ее, – сказала я строгим тоном матери, которая все держит под контролем. Не больной, не психопатичной и не находящейся в состоянии стресса матери.
– Да, пойди и приготовь, – поддакнула Виктория, презрительно глядя на Нейла.
– Занимайся своими делами, – огрызнулась Люси.
– А мне казалось, у тебя стресс из-за экзаменов?
– А мне казалось, у тебя стресс из-за того, что тебя бросили!
– Бросили? Ха! Ни один хренов мужчина не посмеет бросить меня! Я никогда и никому не давала такого шанса! Я не продаюсь за…
– Ты хочешь сказать, что я проститутка? – вспыхнула Люси.
– Судя по твоему поведению…
– Эй, хватит! – Я решила вмешаться как раз в тот момент, когда Люси нанесла Виктории первый удар.
Виктория взвизгнула и толкнула сестру в ответ, опрокинув свою чашку с чаем на кота, который грелся у нее на коленях. Кексик с воплем выскочил из комнаты, а вслед за ним и Нейл, который был явно смущен дракой девочек и притворился, что ему надо в туалет.
– Дрянь! – пробормотала Виктория.
– Заткнись! – ответствовала Люси.
В дверь позвонили. Наверняка соседей беспокоит шум или общество охраны животных прослышало об ошпаренном коте. Я осторожно приоткрыла дверь.
– Привет! – пропела моя мать, которая вела за руку маленького опрятного человечка в синем костюме. – Это Тед. Можно войти?
По сравнению с ними Люси и Нейл выглядели как очень сдержанная престарелая супружеская пара. Мама села в кресло, похлопала по сиденью рядом с собой и подвинулась, чтобы Тед мог втиснуться рядом с ней. Они держались за руки и все время улыбались. Виктория вызвалась сходить за едой и удалилась с видимым облегчением, злобно бормоча что-то себе под нос.
– Мы приехали на такси, – объяснила мама, продолжая поглаживать руку Теда. – Нам не хотелось тебя затруднять.
И правильно. Учитывая, что моя машина-инвалид стоит в гараже и ждет ремонта, а Виктория в настоящий момент враждебно настроена к любым проявлениям гетеросексуальных отношений, им оставалось только надеяться на мотоцикл Нейла.
– Значит, вы приехали уладить все дела? – спросила я.
– Да, дорогая.
Дорогая? Моя мать назвала меня «дорогая»? Она рехнулась? Перебор испанского солнца?
– У нас масса дел. Нужно все запаковать, обо всем договориться…
– Ты не собираешься продавать квартиру?
– Я же не дура! – возразила мать с прежним сарказмом, но тут же смягчилась, как только Тед успокаивающе погладил ее по руке. – Мы оба сохраним нашу недвижимость здесь, просто на всякий случай, – улыбнулась она.
– Мы не думаем, что там возникнут какие-то проблемы, – добавил Тед. Это была его первая фраза, если не считать «приятно познакомиться». – Британские бары на Майорке процветают.
Получилась прямо фраза из рекламы: «Британские бары на Майорке процветают! Купите себе один бар по нашей специальной цене до конца июня!»
– Прекрасно, – слабым голосом проговорила я, все еще с трудом представляя себе собственную мать, разливающую пиво.
Да знала ли я ее когда-нибудь? Я смотрела на загорелую незнакомку, сидевшую в гостиной со своим возлюбленным. Она выглядела моложе и стройнее, чем я ее помнила. Куда делся ее артрит? Что стало с головными болями, с колотьем в груди, с болезненным состоянием кожи и несчастным мочевым пузырем? Как Тед справляется с ее бессонницей? С ее причудами в еде? С ее аллергиями, меняющимися в зависимости от сезона, и настроением, которое колеблется даже сильнее, чем погода? Он не выглядел усталым и измученным. Он смотрел на нее с обожанием, которое я раньше видела только в глазах нашего старого спаниеля.
Всему этому находилось только одно возможное объяснение. Любовь. Любовь приручила ее. Любовь превратила мою мать из жуткой старой карги в милое и симпатичное существо. Умри от зависти, Виктория! И автор труда «Никому на свете не нужны мужчины» пусть умрет вместе с тобой. Вот живое и дышащее доказательство вашей ошибки!
Мама с удовольствием съела курицу карри с луком бхаджи и острым рисом, ни разу не пожаловавшись на пищеварение или на что-нибудь другое, и мы говорили о Майорке, о британских барах, о законах и о том, как их соблюдать. Тед ожил и раскрылся: он рассказал о том, как много лет содержал паб «Белый олень» в Тоттенхэме, о людях, которых он там встречал, о вещах, которым научился, и о состоянии, которое сколотил. Без малейшей неловкости или стеснения он рассказал нам, как они познакомились с моей матерью и полюбили друг друга, и теперь он готов на что угодно – даже спуститься в ад, лишь бы ни один волосок не упал с ее головы. Люси и Нейл смотрели друг на друга влажными глазами, и даже Виктория проглотила очередную саркастическую реплику и молча глядела на свой бокал с вином. Вино, без сомнения, способствовало всеобщему умиротворению, потому что вино вообще всегда к месту.
Когда прибыло такси, чтобы отвезти их в мамину квартиру на несколько ночей («Сначала мы упакуем все мои вещи, а потом переедем к Теду»), я обняла мать и сказала несколько очень эмоциональных слов, которых, возможно, никогда не говорила раньше, и все это благодаря речи Теда, а может быть, благодаря изменениям в мамином поведении.
– Довольно странно, – призналась я Виктории, когда мы счищали с тарелок остатки карри и складывали их в посудомоечную машину, – когда собственная мать внезапно начинает нравиться тебе, только когда доживаешь до пятидесяти и как раз незадолго до того, как она навсегда уедет из страны.
И Виктория крепко обняла меня и сказала, как ей повезло, что уж ее-то мать всегда ей нравилась и не придется ждать до пятидесяти. И я засмеялась и ответила, что она, должно быть, напилась до безобразия, но все-таки немного всплакнула, когда укладывалась в постель, и прошептала одну из коротких молитв, которые все мы возносим время от времени. Я поблагодарила Бога за то, что он подарил мне двух прекрасных дочерей – одна из которых потихоньку трезвеет, посапывая перед телевизором, а другая спит со своим новым возлюбленным (и надеюсь, с надежной контрацепцией) в соседней комнате. Я закрыла голову подушкой и заснула, думая о Джеймсе.
– Нет, – сказала я Бев по телефону на следующий день, – я вообще не думаю о Джеймсе. А что?
Я позвонила, чтобы рассказать ей о маме, успокоить по поводу Теда и их общих шансов на дальнейшее счастье, но сестрица явно собиралась обсуждать меня.
– А как насчет других мужчин? Появились на сцене? – спросила она как бы ненароком.
– Нет. Нет, если не считать Сопливого Саймона, самого мерзкого куска мяса вне скотобойни, который проторчал у меня на кухне весь вечер вторника, пытаясь убедить меня не подавать на компанию в суд за то, что у меня из-за них стресс.
– Ух ты! Какая отличная идея! А ты собираешься судиться с ними?
– Упаси Господь! У меня и без того достаточно поводов для волнений, правда? Но он ушел от меня, поджав хвост, клятвенно обещая, что будет относиться ко мне совсем по-другому, когда я вернусь на работу.
– Это здорово.
– Да. И мне стало гораздо лучше. Из-за этого, из-за мамы и из-за бега.
– А ты начала бегать?
– Я просто отлично бегаю! В следующий раз, когда мы увидимся, я буду стройной, спортивной и энергичной.
– Только не перестарайся, девочка. Я мечтаю увидеть тебя снова счастливой, разумной и в компании какого-нибудь сексуального мужчины.
– Мне казалось, ты хотела видеть меня разумной? – засмеялась я.
– А что, ты избегаешь мужчин? После Джеймса твоя жизнь закончилась?
Какое восхитительное окончание!
– Нет… хотя в том, что говорят Виктория и ее книга, тоже есть определенное зерно истины. Моя проблема не в том, что я отказываю мужчинам, а в том, что я не могу их найти. Если, конечно, допустить, что они меня интересуют, – поспешно добавила я.
– Стало быть, Пол уже не в счет?
Бабах! Когда удается двадцать четыре часа не думать о ком-то, и вдруг слышишь его имя, стены опять обрушиваются.
– У Пола есть Линнетт, – сухо напомнила я. – И он считает меня отравительницей.
– Но ты не теряешь надежду, не так ли?
Очень смешно. Насколько я помню, сестра сказала то же самое и с тем же сарказмом, когда меня выгнали из школьной сборной по плаванию.
И с той же точностью оценила ситуацию.
Я знала, что мне нужно принять решение по поводу машины, но как? Где взять деньги на ремонт, а если я все же не найду их, то как обойдусь без машины, когда вернусь на работу? До Лондона на автобусе с двумя пересадками, а потом на метро – и все ради удовольствия поработать на Сопливого Саймона! Или с одной пересадкой на метро, потом на автобусе и потом минут десять пешком, если выбрать другой путь. Я не могу позволить себе терять столько времени. Я буду опаздывать каждое утро и действительно дам Саймону повод уволить меня. Преподнесу ему этот повод на блюдечке с голубой каемочкой, вне зависимости от стресса, есть он у меня или нет.
Я пробежала мимо гаража, где чахла проклятая машина, и скорчила ей несколько рож, пока она не видела. Дрянь такая! Я любила ее, заботилась о ней, мыла раз в несколько месяцев, покупала неэтилированный бензин и даже вешала на ветровое стекло маленькие штучки, которые пахнут сосной. И вот как она мне отплатила! Сидит там и дуется, и ей даже не стыдно, что она не прошла тест, позорно не прошла, недобрала целых триста пятьдесят баллов, то есть фунтов. Она даже не попыталась напрячься на экзамене, как это сделала Люси!
– Ты пожалеешь об этом, – сказала я машине, когда пробегала мимо нее во второй раз. Теперь я уже настолько окрепла, что могла пробежать два круга и остаться в живых. – Тебя продадут какому-нибудь маньяку-автогонщику, который будет ездить на тебе по новостройкам со скоростью шестьдесят миль в час на двух колесах. Или торговцу подержанными автомобилями! – Мне показалось, что при этих словах машина вздрогнула, но, возможно, это была игра света или капли пота, попавшие мне в глаза. – Торговцу подержанными автомобилями, который разберет тебя на части еще живую и продаст твои внутренние органы для пересадки! И поделом тебе!
Честно говоря, сказав это, я пожалела о своих словах и о своей жестокости. Машина никогда мне этого не простит, и если мне удастся получить ее обратно, она начнет глохнуть на горках, давать задний ход в пробках, ломаться холодным зимним утром, если не залить в нее антифриз, и…
Я сделала третий круг, который чуть не убил меня. Ноги так не болели с тех пор, как я (в первый и последний раз в жизни) попробовала прокатиться на лошади; и пробегая мимо гаража в третий раз, я ласково улыбнулась машине, пожелала ей удачи и убедила ее, что скоро заберу ее из этого чистилища или продам хорошему, доброму, заботливому викарию на пенсии, который будет полировать ее каждую неделю и никогда не станет превышать скорость и бранить ее, если она потеряет бампер.
Представьте себе эту картину, если хотите: я бегу очень медленно, еле поднимая ноги, – футболка прилипла к телу, пот течет по шее, – и, тяжело дыша, беседую с машиной, стоящей во дворе гаража. В этот момент на малой скорости меня обгоняет сверкающий серебряный БМВ, из полуоткрытого окна высовывается водитель и улыбается, глядя на меня из-под темных очков.