— Уже совсем поздно, сударыня. Почти стемнело, и вскоре вас хватятся, — сказал капитан вдруг, вырвав Амелию из её мечтательных дум.
— Но это вряд ли! Я предупредила свою няню Магдалену, что задержусь допоздна…
Амелия чуть на месте не подскочила, она сама себя возненавидела за эти слова. И как можно было ляпнуть подобное вслух? Нельзя было придумать что-то поумнее? Она с досадой глядела на Диомара, размышляя о его реакции. Наконец он произнёс с лёгкой смешинкой в голосе:
— А ваша няня не обеспокоена тем, что вы без сопровождения супруга путешествуете по островам в одиночку, да ещё и в такое позднее время? Или же вы нашли, чем её отвлечь?
Она долго не решалась сказать правду. Ей было до омерзения стыдно. Но пауза явно затянулась, а капитан мягко потребовал ответа.
— Ну хорошо! Я сказала ей, что у меня есть любовник, и я провожу время с ним! Это всё ради того, чтобы она не донимала меня вопросами, — призналась девушка, вскочив с софы; она прошлась по каюте туда-обратно, дабы унять нервы. — Знаю, это была некрасивая и жалкая попытка обеспечить себе хоть какую-то свободу. Боже, подумать только! Ведь в обществе я бы и шагу не посмела ступить без свиты из прислуги! Но здесь у меня это получилось, пусть и столь неприятным способом… Простите меня, если я вас обидела!
— За что вы просите прощения? — спросил он совершенно спокойно.
— Но мне же пришлось сказать, будто вы — мой любовник!
— Со своей стороны я не ощутил ни обиды, ни разочарования. Более того, мне не было неприятно. Подойдите! — сквозь его медоточивый тон послышались властные нотки.
У неё на глазах Диомар протянул руку, как будто привлекая Амелию к себе жестом, полным незримой пульсирующей силы. И она подчинилась так, как не приблизилась бы больше ни к одному мужчине. То ли его голос управлял её ослабевшим сознанием, то ли дело было в ней, она не знала. Она с удивлением заметила, как Диомар извлёк из-под груды бумаг одну единственную розу поразительного тёмно-бардового оттенка. Миниатюрную, но очаровательную, напоминающую настоящий чёрный цветок. На длинном стебле, между парой шипов, была завязана красная лента. Амелия лишь заворожённо наблюдала, как пират протягивал эту розу ей, и едва не позабыла, что её стоит принять.
— Возвращайтесь в замок, моя дорогая. И не забудьте взять с комода скелетик, который вам так приглянулся сегодня.
— Б-благодарю вас, капитан, — она была более, чем смущена, и нещадно краснела. — И спасибо, что поведали мне о своих странствиях. Надеюсь, мы ещё сможем поговорить вот так, в непринуждённой обстановке?
Амелия терпеливо ждала, что он скажет или сделает ещё что-то, кроме безмолвного кивка головой, но этого не произошло. Она улыбнулась, забрала розу и миниатюру «Скелета», едва слышно попрощалась и покинула каюту, где за дверью её ожидал лоцман Жеан. В его весёлой компании ей предстояло вернуться на берег.
Поднявшись из-за стола, словно ужаленный, капитан стянул с головы ненавистный шлем. Он жадно стал глотать ртом воздух, как будто до этого долгое время задыхался, затем отшвырнул шлем вглубь каюты. Со стола полетела и ваза с фруктами, и пустая (на благо прекрасного персидского ковра на полу) чернильница.
Словно загнанный в клетку зверь он принялся мерить шагами комнату. Взъерошив руками волосы и ослабив ворот рубашки, едва не оторвав пуговицу, мужчина от души выругался. Это оказалось больнее, чем видеть её под дождём, практически в неглиже, промокшую насквозь, каждой клеточкой своего молодого тела.
Он вспомнил, как увидел её тогда, на палубе, отбивающуюся от его людей: она вертелась на месте, словно лисичка в силках, и каждый из них успел разглядеть её прелести под прозрачной тканью. Её груди были совершенны, и при одной мысли о них начинало покалывать пальцы, и его член наливался кровью, и тогда всё, чего ему хотелось — просто утащить её в своё логово, запереть дверь на замок, уложить в постель и не отпускать, пока она не застонала бы под ним и не начала выкрикивать его имя в беспамятстве!
Но сегодня он ощутил это ещё сильнее. Она была одета и собрана, такая утончённая и нежная, даже в этом мальчишечьем наряде, и всё равно он хотел её, словно безумный, ведь она была рядом, смотрела на него без испуга и улыбалась. Благо, им нашлось, о чём поговорить, и ненадолго он забыл об этом пугающем желании. Но, видит Бог, если бы она не ушла! Если бы воспротивилась вдруг или помедлила! Кто знает, сумел бы он удержать себя в руках?
Капитан подошёл к одному из многочисленных ящиков и выудил оттуда круглое зеркальце. Взглянул на себя и засмеялся горьким смехом. Позор, а не мужчина! Вот, кем он был. Эта девочка была создана для любви! Да она буквально молила о том, чтобы кто-то протянул ей свою тёплую ласковую руку и защитил, показал, что она не одинока. А когда она назвала его своим отцом… Господи, как он разозлился! В гневе он едва её не покалечил, схватившись за шпагу, а ведь мог бы… Подумать только!
Убрав зеркало подальше, дабы не видеть более этого скверного выражения на своём лице, капитан вернулся в кресло у окна и упал в него, обессиленный собственными терзаниями. Мегера говорила, что он мог просто взять эту девочку, а он боялся сделать лишний шаг в её сторону. Её столькому ещё нужно научить! Ей нужны успокоение и ласка, а не отрывистые притязания человека, застрявшего в его незрелом коконе.
Диомар утёр ладонью лицо и устало вздохнул.
Он мог бы дать ей любовь, Бог видит, он мог бы! Но как это сделать, если он уже зашёл слишком далеко?
Примечания:
[16] рангоутное дерево, укрепленное на носу судна в диаметральной плоскости, горизонтально или под некоторым углом к горизонтальной плоскости.
[17] надгробие принца Рене де Шалона, созданное по заказу его супруги; ориг. название «Le Monument de cœur de René de Chalon».
Глава 19
Глава содержит сцены 18+
В первый раз Амелия заметила странное поведение её горничной Дженни, когда вернулась после встречи с Диомаром, и даже тогда, пребывая в мире грёз после приятной беседы с капитаном, она обратила внимание, что в столь поздний час служанка тайком пробирается через двор замка к амбарам.
Через два дня Амелия осознала, что с Дженни было не всё в порядке. Она часто морщилась, несмотря на присутствие хозяйки или экономки, стремилась поскорее покинуть комнату и хваталась за живот. Когда во время вечернего чаепития в малой гостиной девушка уронила поднос со сладостями, Элизабет Дарнли не выдержала и отчитала её со всей строгостью. Сидя перед камином, Амелия наблюдала за дрожащей Дженни, едва сдерживающей рыдания, и тем, как стремительно она бледнела. В конце концов нервы её не выдержали, она расплакалась и убежала в сторону кухни. Экономка велела Клодетт немедленно прибраться, Амелия в это время проследовала за горничной.
Она отыскала рыдающую Дженни у жаровни. Несчастный вид этого маленького создания, трясущегося возле огня, почему-то вызвал у неё воспоминания о Саре. Когда сестре было пятнадцать, как и Дженни теперь, они виделись не больше, чем пару раз за полгода. Амелия упустила взросление Сары, и ощущала себя в этом виноватой. Дженни же была сиротой и крестьянкой, и ни с кем из домашней прислуги она не была более близка, чем с Клодетт, но что-то подсказывало Амелии: горе этого ребёнка не смогла бы отвести даже близкая подруга. Дженни подняла заплаканное лицо, когда она подошла ближе и присела рядышком, на деревянную скамью.
— Что с тобой происходит, дорогая? — спросила Амелия, пока горничная утирала слёзы и сдерживала всхлипы.
— Простите меня, мадам! Мне очень, очень стыдно…
— Я всего лишь задала вопрос, а ты извиняться вздумала! Никто на тебя не злится, слышишь? И не обращай на Дарнли внимания! Она любит поворчать, это все знают. Так ты скажешь мне, что с тобой случилось? Ты больна?
— Возможно, мадам… Амелия удивилась.
— Как это? Ты сама не знаешь?
По тому, как нервно она вела себя, по раскрасневшимся щекам и беспокойным пальцам, сжимавшим передник, Амелия поняла, что девушка была сильно взволнована и напугана. Решив оставаться терпеливой хозяйкой, она положила ладонь ей на плечо и чуть настойчивей произнесла:
— Ты можешь рассказать мне всё, понимаешь? И я клянусь, что бы ты ни сделала, никто здесь тебя не осудит.
И тогда бедняжка Дженни рассказала о своём плачевном положении. Она говорила достаточно правильно и рассудительно для крестьянки, а сама при том то и дело всхлипывала и поглядывала на спокойный огонь в жаровне. Не прекращая прижимать руку к животу, Дженни рассказала о своём греховном проступке, и Амелия произнесла, едва сдерживая улыбку:
— Так ты ребёнка ждёшь? Вот глупышка! Это же замечательно! Нет, нет, не смей рыдать! Для начала скажи мне, кто отец!
— Клейтон, мадам!
Вот так дела! Амелия ожидала чего угодно, но только не связи своей горничной и этого хоть и привлекательного, но легкомысленного молодого человека. Насколько она помнила, ему было уже около двадцати трёх лет, да и поглядывал он чаще на красавицу Катерину, которая была куда шустрее и хитрее Дженни. Амелия с досадой покачала головой. За всей суетой собственных забот она совершенно упустила из виду жизнь в стенах замка, а ведь тут могла бы разыграться настоящая драма.
— Мне казалось, что Клейтон заинтересован нашей кухаркой, — произнесла она осторожно. — Я и понятия не имела, что он нравится тебе…
— Катерине он не нужен. Она всегда говорила, что он болван без гроша в кармане и разгильдяй. Он и не был с нею. Но в этом всё и дело… Он лишь нравился мне, мадам, и так получилось… он говорил, что влюблён в меня, и я сдалась, хоть и не хотела этого.
— Так ты его пожалела?
— Да.
— Но ты его не любила?
Между ними ненадолго повисла напряженная, пульсирующая тишина.
— Когда я поняла, что жду ребёночка, я испугалась! Что мне делать? У меня нет родных, приют не возьмёт меня назад, а ближайший монастырь находится за проливом! О, я такая глупая! Ведь Клейтон предлагал мне пожениться, но теперь, если я скажу ему, что согласна, он обо всём догадается и решит, что я эгоистка, — вздохнула служанка. — Он поймёт, что я его использую, и всё из-за ребёнка!
И она снова зарыдала, уткнувшись в свой передник. Амелия выдержала паузу и сочувствующе погладила девушку по спине.
— И ты думаешь, что теперь он не женится на тебе? Но нельзя же вот так всё оставлять! Твой малыш будет нуждаться в отце… уж поверь мне, — вздохнула Амелия и улыбнулась, когда девушка взглянула на неё. — Ничего не бойся. Ты не будешь одинока. Я здесь всё ещё хозяйка, и я обещаю, что мы позаботимся о тебе и ребёнке.
— А вы думаете, что хозяин не разгневается, узнав обо мне?
Амелия подумала о Томасе, и как хорошо к нему относилась вся домашняя прислуга. В подобном вопросе она была уверенна в муже, эта мысль даже показалась ей приятной.
— Лорд Стерлинг ни слова не скажет, вот увидишь! Но лучше бы тебе поговорить с Клейтоном, да как можно скорее. Если у этого парня мозги на месте, он сделает тебя своей женой.
Утешая бедняжку Дженни, она никак не могла избавиться от мысли о колонии Диомара. Если бы капитан разрешил ей забрать Дженни с собой, в Америку, она сумела бы подарить этой девочке и её ребёнку новую жизнь в мире, где так ценилась свобода.
В воскресенье, один из первых и самых тёплых дней апреля, Амелия возвратилась после утренней мессы и обнаружила, что Томас вернулся домой. Последующие несколько дней прошли в спокойствии, хозяин замка оказался в добром расположении духа, чему Амелия была бесконечно рада. Ей нужна была эта неделя умиротворения и тишины, многое предстояло обдумать и переосмыслить. В том числе и о Диомаре. Она знала, что супруг вскоре собирался в Беркшир, где в городке Виндзор находилась королевская резиденция. Там его должны были возвести в пэрское достоинство во время званого приёма, на отдельной церемонии.
Как-то после очередного молчаливого ужина Томас подал ей записку о том, что желал бы отправиться в Виндзор с нею. Амелия раздумывала недолго. Она согласилась на поездку, понимая, как в противном случае отказ мог бы повлиять на Стерлинга на фоне всех её прошлых попыток отстраниться. Но мысль о скором путешествии то и дело разбавлялась мыслями о Диомаре, и для себя она решила, что следует предупредить капитана об отъезде. Лучше сделать это самолично, при встрече, например.
Рассказав мужу о Дженни и её положении, она почувствовала некоторое облегчение. Стерлинг был удивлён, но не разозлился, хотя и пообещал по-мужски потолковать с Клейтоном, который нёс большую ответственность за сложившуюся ситуацию. И всё, казалось бы, наладилось. По крайней мере текущего положения дел было вполне достаточно. Стерлинг готовился к отъезду, занимался бумагами и домашними делами. Два раза он бывал вместе с Амелией в приглянувшейся ей церкви святого Молуага на севере острова, так что местные, наконец, могли вдоволь наглядеться на молодых супругов, посетивших святое место. Слухи об их неудачном браке, ходившие среди крестьян, постепенно утихли.
Он был эдаким затворником, её строгий муж. Наблюдая за ним со стороны, Амелия то и дело убеждалась в этом. Воспоминания о нём из прошлого, того прошлого, которое она так старательно пыталась похоронить в глубине памяти, больше нельзя было удержать. И то, что он писал о ней в дневнике и по сути ничем не выдавал, совершенно разнилось с его поведением.
«Возможно, после получения титула он сможет обрести хоть немного радости», — думала она с некой тоской. — «И научится выражать её в чём-то более ясном, чем обыкновенные светские манеры».
***
Оставалось всего два дня до отъезда. Магдалена с воодушевлением собиралась в дорогу, подгоняя Клодетт не лениться и заняться с нею гардеробом хозяйки, которая в это время скучливо жевала яблоко и со своего места, на галерее невысокого балкона, наблюдала за суетой в конюшне, где Клейтон, как провинившийся перед хозяином работник (и потенциальный жених малышки Дженни), бегал с поручениями под руководством старшего конюха Олаффсона.