Стискиваю зубы: что же Хайме за отец такой, посылать сына на верную смерть. Выродок.
— Они ищут тебя, — она срывается в шепот. — Считают, ты бросил вызов Совету. Тебя хотят сместить.
— Я знаю, — но в груди все равно холодеет.
— Если это случится… они будут рады стереть тебе память и выкинуть из Университета. Ты слишком сильный соперник Гофолии.
— Я знаю, — повторяю, растирая ноющую шею. Ветер путает волосы, бросает в лицо. Если я забуду магию… исчезнет пятнадцать лет моей жизни. Миссии, путешествия, чудеса. Созданные чары, покоренные заклятия. Исчезнут мама и папа, их сказки на ночь о жутких чудовищах и храбрых охотниках. Пропадут мои друзья — навсегда, будто и не было.
Висия исчезнет. Зарин и Наас, чертова тварь. Что останется без них?
Кривлю губы в улыбке: ничего. Какая ирония, без магии я даже более пустой, чем Райх Ирве.
— Эрлах? — Нина на том конце пьяно всхлипывает. Только этого не хватало.
— Все будет хорошо. Мы вернем их. И я никуда не исчезну, обещаю.
— Л-ладно, — ее голос дрожит. — Я… ко мне приходил Ульрих Пата вчера. Охотник, жених Сано. Ее отправят в Отрезок следующей группой, приказ уже подписан, — закрываю глаза. Сано. Я надеялся, Гийот спрячет девушку в лазарете. — Он будто что-то знает и хочет помочь нам. Я могу ему верить?
Хотел бы я знать. Качаю головой:
— Отправь к Гийоту, он разберется. Пусть сам решит — попроси его. Будь осторожна, тебя не должны заподозрить.
— Я осторожна, — хмыкаю:
— Ты пьяна. Завязывай с этим и с дурью, по крайней мере, сейчас. Ты нужна Кану здесь.
Нина не отвечает, только дышит в трубку. Поднимаю глаза к синеющему небу и вижу силуэт Райха на фоне освещенного окна. Огонек самокрутки — еще один любитель смотреть на мир сквозь дымку забытья. Нину терзает огонь, а какие демоны мучают пустого?…
— Береги себя, Нина, — почти шепчу девушке. — Пожалуйста.
Закончив разговор, стремительным шагом возвращаюсь в отель, в номер. Переодеваюсь под пристальным взглядом Райха, забираю книги и дневник Раймонда Аваддона, бросаю:
— Спи, сегодня весь день свободен, — а мне нужно поработать. Страх исчезнуть вместе с памятью о магии заставляет сердце частить, а ладони — потеть. Я тороплюсь устроиться в кресле в пустой гостиной, перед панорамным окном. На улице появляются первые прохожие, усиливается снегопад. Люди бредут, пряча лица от ветра, а руки — в карманах. Под пальцами теплеют бумага и тонкие, летящие строчки, написанные давно ушедшим магом. Великим, не таким, как я — его будут помнить и после моей смерти, а обо мне забудут очень скоро…
— Если только я не стану Советником, — слово за словом, строится перевод. В комнате светлеет, тянутся на завтрак в открывшийся ресторан постояльцы. Возле локтя появляются чашка кофе и круассан. Улыбаюсь:
— Спасибо, — еще бледный Айви с ожерельем синяков на шее кивает и, разувшись, устраивается с ногами в соседнем кресле. Под глазами у него разлились чернильные тени, подбородок и кисти разбиты — ничего, заживет. Парень утыкается в телефон, и я быстро забываю о его существовании. Вскоре подходят и устраиваются на диване Триш с Тиу, угрюмый Райх опускается прямо на ковер возле моего кресла.
Я наконец чувствую, что начинаю согреваться.
— Скоро Рождество, — говорит Тиу.
Да.
***
— Давайте пойдем за пиццей? — Райх закинул ноги на подлокотник кресла и вертит в руках портсигар. Я думаю, что надо было выкрасть его для проклятия тишины: за последнюю неделю мне порядком надоел стойкий травяной аромат нашего номера — даже запах дождя перекрывает. Перелистываю страницу словаря и тру уставшие, пекущие глаза. Смотрю на часы: десять, пора сделать перерыв на ужин.
У нас сформировался определенный график. Встреча в холле отеля, прогулка и поиск кафе для завтрака — неизменно с долгими спорами, если только на улице не слишком холодно. После я сажусь продолжать перевод, Триш устраивается рядом с книгой для слепых, а парни уходят шататься по городу.
— Чего я там не видела, — отмахнулась девушка на предложение погулять в первый день. Айви густо покраснел и ретировался под заливистый смех Райха.
Ребята подтягиваются ближе к вечеру и утыкаются в телефоны, в десять — ужин, обсуждение перевода. Переливание из пустого в порожнее, так как ничего внятного Раймонд о своей академии не писал:
— Поддерживаю пиццу, у меня скоро голова взорвется от адской смеси языков, которую он тут нагородил. И главное — ни о чем. Рассказывает, как важно нести знания в массы, как любит своих учеников и вести занятия. О нескольких самых одаренных подопечных расписал полторы страницы! Я уже понял, что ему было свойственно человеколюбие, но для ключа это — слишком абстрактно.
— Нужно пробовать, — дергает плечом Триш. — Если ты говоришь, что больше там ничего нет — значит, именно про чувства к ученикам нам и достаточно знать.
— Тебе не кажется это не особенно личным? — Но что-то, скрывающееся между строк, привело Раймонда в академию дель Пеллегрини, а мы уже выяснили, все нужные эмоции в дневнике: страсть отправила его в монастырь бенедиктинцев и запустила портал — из. Дальше, мальчик повзрослел и стал ученым. Сложные отношения с отцом вернули будущего мага домой и открыли путь к преподаванию, пусть вначале Раймонду пришлось вести ненавистную теософию. Постепенно из этого выросло нечто искреннее и сильное, чему даже набожная семья не смогла помешать: он все же защитил степень по философии и продолжил алхимические изыскания, вопреки воле стареющего отца. Был вынужден занять тесную университетскую квартиру, куда хуже собственного флигеля в поместье ди Алдо. Уверен, портал приведет нас туда.
— Я не знаю, — девушка утаскивает со стола переведенные страницы и закрывает глаза, касаясь губами листков. Уголок пергамента шевелится от дыхания, Айви забывает про игрушку в телефоне. Триш улыбается, гладит старую бумагу:
— Ему было тепло писать об этом. Я бы попробовала завтра… счастье, просто счастье. Он ведь был по-настоящему счастлив в академии.
— Вдруг сработает? — Соглашается-спрашивает Айви, глядя на девушку.
— Давайте завтра пойдем? — Выпрямляется Тиу. На широком лице — оживление. Надоел Рим или хочется снова открыть портал? Счастье — его стихия.
Моя тоже, но здесь я не помощник.
Все достаточно яркие воспоминания испорчены виной, а фантазии просто не хватает.
— Да, утром выдвигаемся, — и впервые собираемся быстро, никого не ждем. Наскоро перекусываем в ресторане при отеле и торопимся заскочить в ближайшее белое пятно — набивший оскомину Пантеон, — а затем едем до особняка, где раньше жил Лукреций ди Алдо, а сейчас открыли музей. Не особенно популярный, судя по пустоте залов. Конечно: ось портала всегда частично активна и отпугивает посторонних. Мне резко становится не по себе — стоит переступить порог флигеля. Ребята бледнеют, стихают разговоры.
Работники залов ходят по пятам, порываясь рассказать больше о представленных экспонатах. Приходится слушать и ждать новых посетителей, чтобы сбежать и добраться до флигеля, спуститься в подвал, в кухню. Идущий последним Райх плотно притворяет дверь. Мы зажигаем фонари: свет преломляется в медной посуде, путается среди развешанных трав и связок пластмассовых овощей. Опускаемся на колени перед очагом, в сердце знака, где обрываются-сходятся все линии.
— Итак: счастье. Скорее всего счастье, разделенное с близкими по духу людьми, — я наклоняю голову, чтобы волосы скрыли лицо. — Попробуйте все, это простое чувство.
Взгляд стоящего в отдалении Райха упирается между лопаток. Поежившись, закрываю глаза. Усилием переношусь в первый день в Университете, когда все казалось по-настоящему волшебным, даже цвета были ярче, а звуки — чище, воздух пах отцветающими деревьям, надвигающимся летним зноем. Я тогда знал, чего ожидать: родители рассказывали, но все равно дыхание перехватило, стоило оказаться на площади возле бара. Сопровождающий мог и не показывать: громаду тренировочного корпуса сложно с чем-то спутать. А слева — учебные аудитории с балконами, откуда папа однажды неудачно слевитировал, выделываясь перед мамой, и сломал ногу. По правую руку — склады, оружейные и продовольственные, а в баре позади разыгрывается местная группа с убогим, переходящим из поколение в поколение названием "Чародеи". Я жил историями о волшебниках — настоящих волшебниках, с реальными именами и судьбами, — всю свою жизнь, и вот, наконец, Университет.
Под опущенными веками картинка — сумерки, высокие тополя метут небо, зажигаются первые звезды. Над зеленой площадью мерцают наколдованные огоньки, звучат смех и гитарные переборы. Расположившиеся прямо на траве маги собрались в большой круг и о чем-то жарко спорят. Меня тянут к ним — знакомиться.
Набираю полную грудь вечернего ветра и делаю шаг. Разглядываю счастливые лица, ощущая себя частью этого мира, этой семьи.
Понимаю: я дома.
Медленно выдыхаю, но ничего не происходит. Портал спит, и даже широкая, по-детски открытая улыбка Тиу не в состоянии его разбудить.
— Еще, — еле слышно просит Триш. Айви сводит брови на переносице. Я послушно вспоминаю вторые мои учения в роли капитана. Как блок искателей в полном составе шел за мной через лес, как гудели, предвкушая приключения, переправлялись вброд через ледяную речку, ставили палатки и разжигали костры… простые вещи, почти без магии — самые ценные. Я вижу своих ребят, склонившихся над картой и зачарованными предметами в попытке разгадать зону обитания искомых существ. В груди теплеет от гордости.
— Чувствую себя дураком, сидя на полу посреди кухни, — жалуется Тиу, и память подводит. Я возвращаюсь в реальность.
— Не получается, — констатирует Айви. Триш хмурится, растирает замерзшие от прикосновения к ледяному камню ладони.
— Значит, не счастье. Давайте попробуем гордость, — предлагаю, прислушиваясь к шагам наверху. Надеюсь, нас пока не ищут. Мы успеваем проверить еще удовлетворение, вдохновение, азарт и интерес — после идеи кончаются, и приходится покидать холодный подвал.
— Да уж, — говорит Райх, но выглядит вполне довольным.
— Радуешься, что не один без магии сегодня? — Ехидно улыбается Айви. Неделя прогулок по Риму сдружила парней, и Райх в ответ вполне добродушно скалится, а Тиу фыркает от смеха.
— Лучше так, чем как в прошлый раз. Та сраная тварь нас чуть не угробила. Если б вы еще медленней запускали портал…
— Да ну тебя, — отмахивается блондин, — и это не тварь была, а темное существо.
— Не вижу особой разницы, — парень хмурится, прикусывая губу.
— Тварь — создается магами из огня и части души. Существа размножаются сами, даже если изначальные родились вследствие магического катаклизма, — автоматически перехожу на лекционный тон. Заправив волосы за уши, прячу руки в карманах. Сегодня солнечно, в блеклом небе летят птичьи стаи. Улица перед нами — сплошь рождественские витрины, праздничная музыка, блестящая мишура. Где мы встретим новый год?…
— А чем темные существа отличаются… от не-темных? — Покраснев, интересуется Тиу. Боже, за что его Гийот терпит?
— Я играю с его дочкой, — стискиваю зубы: черт, забылся, спросил вслух. — Она… с особенностями. Раньше с ней мама сидела, но когда ее не стало — вот я подвернулся. Мы хорошо ладим.
— Прости, — склоняю голову набок. Тиу пожимает плечами:
— Все нормально. Я страшно забывчивый, вон про существ — учил точно, но ничего не помню.
— Темные — значит, агрессивные. В основном такие живут у осевых мест, тянут энергию распада и смерти. Если встречают кого-то живого, более слабого — убивают. Пожирают его боль и страх. Не-темные существа чаще питаются от природных источников, вроде аномальных зон, где залежи колдовских минералов или растет что-нибудь волшебное; бывает, паразитируют на более сильных видах, у которых магии через край. Они редко атакуют, только в случае угрозы. Наше существо определенно темное.