Только он колдовал иначе. Его стихия расцветала в воздухе обманчиво медленно, завораживая переливами золота и киновари. А потом вдруг оборачивалась утробно воющим смертоносным вихрем.
— Что ты собираешься делать? — не отвечаю. Я без понятия.
***
Короткий сон уходит перед рассветом. Еще не открыв глаза, знаю — на часах без пятнадцати пять. Мое время сизых сумерек и стылой тьмы. Выпутываюсь из влажных простыней. Пол холодит босые ноги. Призраком прохожу в мутном, расколотом трещиной зеркале. С трудом открываю рассохшуюся раму окна, дерево крошится под пальцами. На улице холодно и непривычно ярко: горят оранжевым фонари ограды, на заросшей травой дорожке лежит четкая паутина теней. Далеко-близко перекликаются птичьими голосами патрули. Прислушиваюсь, расшифровываю:
— Все спокойно, — чудовище ушло и не вернулось. Растираю скованную напряжением шею. Прижимаюсь щекой к шершавой раме. Слушаю пробуждающийся мир. Голоса людей смолкают, а вот чириканье становится гуще. Воробьи пролетают по сумеречному небу.
— Ученые собираются провести ритуал, — предупредил меня ночью Сойт Роен. — У них осталась плоть твари, от нее несложно протянуть ниточку к созданию.
Сложно потянуть.
Кого из огненных выберут? Мантикора измотан последними исследованиями. Янни слаб. Наас и Нина тем более. Значит, сегодня не повезет Илаю… или новенькой, — мысль отзывается спазмом в шее. Валентин сказал, что дал Зарин монету, зачарованную глушить эмоции, но как поведет себя сила девушки в условиях ритуала и клятвы? Испуга и боли? Что сделает тварь? Воспротивится призыву, задавит магию хозяина до искры? Или охотно вернется в лаборатории — мстить?
Она не станет — в памяти звучат далекие шершавые слова:
— Мне некому мстить. Я уже добралась до Хайме и его шавок. Прокляла — обереги не спрячут. Поэтому они не покидают периметра. Но однажды выйдут, выйдут умереть — когда устанут жить в Университете. Год… два… хоть десять. Неважно. Ваша клетка побольше моей, да только со временем станет тесна. Ты не хуже меня знаешь, Эрлах, как тяжело дышится в этих стенах.
Взгляд цепляется за граффити на ограде: красный глаз и подпись — Саурон. Выше, за витками колючей проволоки, в облетающей листве мигает алым глазок видеокамеры. Я отворачиваюсь и закрываю окно.
— Знаю. И думаю, что пора нам снова встретиться, Плутон.
Поясная кобура с пистолетом, рубашка и брюки ждут на стуле, пока я заправляю кровать — тщательно избавляясь от складок на покрывале. Армейская выучка. Висия всегда наблюдал за мной, легко усмехаясь. Прислонялся к косяку, зевал и приглаживал коротко остриженные волосы. Отводил светлые глаза, когда я начинал переодеваться. Тихо бросал:
— Я к автоматам, — за кофе. А когда я выходил из комнаты, уже протягивал стаканчик. Я обжигался о тонкий картон и горький вкус.
— Я понял от чего у тебя морщинки у рта, — сказал он за два месяца до смерти. Глотнул свой капучино. — Каждое утро ты кривишься, когда пьешь эту дрянь.
— У тебя такая же, — и никаких морщин.
— С молоком и сахаром, — Висия поднял брови. — Гораздо вкуснее. Попробуй, — я попробовал и чуть не подавился. Парень рассмеялся:
— Чего?
— Сколько сахара ты положил? — я поспешил запить сиропную сладость остатками эспрессо.
— Четыре пакетика, — огненный маг улыбался, склонив голову набок. На щеках дрожали солнечные блики. — Мой заряд бодрости. Нелегко, знаешь ли, вставать в пять утра каждый чертов день.
— Ты можешь спать, — я опустил ресницы.
— Оставлять тебя бродить в одиночестве? Ни за что.
— Но ты оставил, — я стою в пустынном холле у жужжащего аппарата. Прослеживаю пальцем ветвистую трещину на стене. После первого и последнего ремонта общежитие быстро начало разрушаться. Стискиваю руку в кулак, чтобы не поддеть ногтями штукатурку, не проверить — нет ли под ней жирной копоти. На мгновение вижу коридор черным, с сожженными в угли дверями.
— Четыре года назад, — Висия вспыхнул, наша комната превратилась в огненный ад. Пожар охватил половину здания. Забрал моего друга и три жизни, искалечил пятнадцать человек. Меня тоже.
Ожоги не в счет, и диагностированная Гийотом депрессия тоже.
Я изменился изнутри.
До гибели Висии едва замечал огненных магов. Не интересовался и работой лабораторий Рамона Хайме. Хватало своей. Пожелания-приказы искать наследников пламени неизменно отправлялись в конец короткого списка неприоритетных задач. Там же значились Высшие твари, Темные земли и Первичный портал — любимые фантазии Совета. Я выбирал другие цели, избегая мараться о тьму. Справедливо полагал, что если долго вглядываться в бездну, однажды она заглянет в тебя. Отметит, как отмечает всех своих детей, позволяя мгновенно узнавать родственную душу в толпе. Теперь я тоже могу: увидеть тень своих страхов в Нине Северин, холодную тревогу — в Наасе Мерезине. Внутри Янни — бессилие, горечь утраты. Мантикора напоминает горячечную вспышку ярости, в Илае переливается жаром углей затаенная ненависть. Были и другие, которые не вернулись из ритуалов. Все разные и в чем-то совершенно одинаковые, но только Зарин Аваддон вдруг показалась мне чистой силой. Разрушительной и созидающей — как пламя войны, что затухает победой.
— Твари повезло, — скользя пальцами по стене коридора, иду к пожарному выходу. — На месте Зарин мог оказаться любой.
Надавив у ручки, открываю скрипящую дверь почти бесшумно. Тенистый переулок пуст. Ржавый свет фонарей уже поблек на фоне светлеющего неба. Дыхание вырывается паром. Воздух пахнет тиной и стоячей водой. Плотнее запахиваю плащ, поднимаю воротник. Переступаю через перегородившую дорогу ветку. Ночной ветер засыпал асфальт оборванной листвой, каждый шаг сопровождает шелест. Не смолкает даже когда я останавливаюсь — птицы перепархивают в кронах.
Нащупываю в кармане осколок колбы и мягкий пакетик.
Нужно поспешить.
Пройти через слепое пятно камер, сплести сеть маскирующих чар, запустить сигил присутствия, разминуться с патрулем — проскальзываю в обманчиво густой кустарник, замираю, пока уставшие люди проходят тропинкой мимо. Луч фонарика вяло шарит по зарослям, касается рукава и бежит дальше. Выдыхаю: преступная халатность. Я мог бы убить весь отряд за минуту. Отступаю прочь, шепчу:
— Доложить Кану.
Другие группы далеко, и я не таясь добираюсь до ручья. Любимое место Нааса, сюда он зовет, когда хочет поговорить. Здесь стоят мощные заглушающие, здесь маг признался:
— Я обещал кое-что… — чертовой твари. Вот, когда все началось. С этого обещания.
— Чертова тварь, чертов порывистый мальчишка! — шепчу я, проходя речными камнями к центру потока. Утренний туман рассеялся, к рассветной свежести примешиваются запахи трав и палой листвы. Остановившись на крупной глыбе, проверяю заглушающие чары и достаю из кармана пакетик с окровавленной ватой. Опускаюсь на корточки, прикладываю ладонь к прохладному песчанику. Задерживаю дыхание, нащупывая сердце — порода отзывается дрожью.
— Привет, — изнутри валуна поднимается тепло. Творю сигил из заполняющего трещины крошева, отщипываю кусочек ваты и вплетаю в знак. Теперь чувства, чтобы оживить. Я собираюсь приманить порождение страха.
— У меня есть подходящее воспоминание.
Блеклый облачный день. Пламя ревет в окнах общежития. Мечутся люди, крики тонут в вое сирены. Кто-то пробегает мимо, цепляя плечом. Я силюсь вдохнуть едкий от дыма, жаркий ветер — и не могу, не могу отвести глаз от столпа огня: там наша комната. Руки, грудь и живот пульсируют болью, тело сотрясается, колени слабеют. Задыхаясь, я падаю в погребальный свет, в сумеречную воду. Но меня дергают наверх за воротник плаща.
Реальность обжигает хуже памяти. Выворачиваюсь, прыжком оказываюсь в потоке — голень простреливает болью, холод сковывает бедра. Вскидываю руку, заставляя каждый камешек вокруг…
— Ты не можешь управлять силой земли, пока напуган, — скалится сидящая на заклинании тварь. Взрезает формулу когтями — вспыхнув, исчезает вата с кровью Зарин Аваддон. Моя сила плещется в висках, звенит галькой и ворочается между корней сосен. Почти, еще немного. Я судорожно ищу счастье, а Плутон смеется:
— Не старайся, я не причиню тебе вреда. Наоборот, хочу поблагодарить. Ты нашел прекрасного мага.
— Ее нашла Нина, — выплевываю, отпуская стихию. К черту, она права. Я не способен сражаться магией. Под плащом пистолет оттягивает пояс, но я не спешу демонстрировать оружие.
— Я говорю не об Аваддон. Ты привел рыжеволосого мальчишку, который помог мне спастись. Я — твой должник. Я всегда плачу по счетам. Поэтому пришла на твой зов. Чего ты хочешь?
— Узнать, что ты собираешься делать, — после признания Нааса я действительно спускался в Заповедник. Тогда она убедительно говорила о смерти. Но теперь живее всех живых: обрела объем и плотность, искрится чернотой звездной ночи, в расслабленной позе читается грация силы. Плутон поводит головой — рога описывают изящную дугу, хрустят позвонки, поднимается дыбом шерсть на острых лопатках. Резко выдыхаю: сейчас тварь понимает в счастье намного больше моего.
— Скорее ты жаждешь гарантий, что я не обижу твоих подопечных и помогу избавиться от недругов, — узкое лицо надкалывается металлической улыбкой.
— Я могу рассчитывать на гарантии? — ноги немеют от холода, плащ отяжелел, а течение толкает в сторону. Начинаю медленно двигаться к берегу, стараясь не оступиться на неровном дне. Тварь наблюдает с усмешкой. Вытягивается на камне — смотри, я не собираюсь атаковать. Напряжение сдавливает шею.
— Я не нападу на Университет, это могу обещать, — говорит Плутон, стоит выбраться на землю. — Других тоже не отправлю, — добавляет в ответ на мою поднятую бровь. — Я обучу Аваддона владеть своей магией, не отдавать ничего в ритуалах. Дам знания, которые Совет прячет от всех. Однажды она возглавит орден — ты сам понимаешь, ты видел ее свет.
— Этого недостаточно. Иначе Мантикора…
— Он все еще может, — расправляет плечи. — Каждый из них. Тьма создает оси вне зависимости от состояния хозяина. Это сила, меняющая мир. Ты достаточно изучил, чтобы знать: именно наследники огня творят историю.
— Чушь, — я теряю связь со стихией. Гнев согревает щеки — бесполезный, с тенью страха. — Висия умер, что это изменило?! Он страдал всю жизнь, страдали люди рядом с ним — и ради чего?
— Ради тебя, — тварь садится. Я перестаю дышать. — Он изменил тебя. Ты увидел изнанку пламени, вспомнил собственные корни и начал пробиваться к власти. Спас жизни нескольким огненным. Этими монетами, ядом, что рушит связь чувств и тела, но все же. Ты нашел Нааса Мерезина. Велел Нине Северин привести Аваддона в Университет. Ко мне. Дал чары для убийства. Формула была сложнее, чем следует, — она обнажает клыки. — Распространила бы импульс моей смерти на любое темное создание в пределах барьера Мерлина. Вспышка вышла бы колоссальной. Ты хотел убить всех… нас.
С усилием разжимаю кулаки. Перемещаю правую руку ближе к кобуре. Порезанную ладонь печет от пота. Создание прищуривается.
— Убить и закрепить, связав освободившуюся энергию, — шагаю вперед. — На несколько столетий вперед. Любая тварь мгновенно умирала бы, только попав в Университет… или родившись. Конец исследованиям: для оборудования защиты нового места нужны артефакты, которых нет и не будет.
— Прекрасный план, — выдыхает она. — Как жаль, что я выбрала иной путь.
— Да, — роняю я. — Слишком длинный. Сколько еще умрет в лабораториях, пока наступит твоя новая Огненная эпоха?
— Зависит от тебя, — Плутон встает, выпускает кинжальные когти. — Позаботься о них, Эрлах. Тебе будет полезно искупить вину за смерть Висии, — выхватываю пистолет. Выстрел пронзает дымную взвесь. Стискиваю зубы, оружие. Тварь скользит кругом, ошметками ночи в тенях — чересчур зыбко и быстро. Волоски на затылке поднимаются дыбом. Глажу прохладный металл, считая выдохи. Ярость бухает в висках, обостряет грани реальности. Плутон хихикает. Шершавый звук ложится инеем на щеку:
— Люди очень просто устроены, — успеваю развернуться и поймать на мушку стальной полумесяц ухмылки. Создание проявляется совсем близко — упираю дуло в покрытый чешуей лоб. Громко сглатываю. Тварь жмурится, напоминая сытую кошку. — Как заклинания: тело и ключевая эмоция. За редким исключением, одинаковая у всех.
Усиливаю давление на курок, а Плутон хмыкает, клацает зубами-иглами:
— Вина. Ваша слабость и самое сильное чувство. Она парализует тебя, Эрлах. Заставляет искать ответы и ресурсы внутри. И вот результат, — Плутон смеется, шагает вперед. Ствол проходит сквозь вязкую плоть, руки на миг оплетает лед. Антрацитовые глаза застывают в считанных сантиметрах от моих. Я будто обнимаю тварь, которая шепчет: