— Где их искать-то в лесу? — спросил Мажор.
— Элементарно, Ватсон. Они охотники, а, значит, идут по индейским следам. Индейцы доведут нас до тропы, по которой они возвращались. Еще вопросы? Нет? Хорошо. Джентльмены, каждый из вас знает, что ему делать. Давайте пойдем и поработаем. Напра-во!
Группа повернулась направо и порысила в сторону леса.
12 июня 1755 года. Долина реки Джуниатты.
Томас Форрестер Вильсон, траппер и трейдер, бывший студент.
Минут через десять после того, как босс с ребятами нас покинули, я посмотрел на Робина Хейза — именно он был правой рукой нашего командира — и мотнул головой в сторону Оделла. Тот подошел к незадачливому натуралисту и спросил:
— Ну, что скажешь, хирург? Развязывать я тебя пока не буду, а вот кляп могу вынуть. Но только если будешь себя хорошо вести. Если согласен, кивни.
Джонни кивнул, и Хейз вытащил грязную тряпку из его рта. Оделл закашлялся, а Хейз ему отеческим тоном сказал:
— Здесь тебе не Нью-Джерси, где и индейцев-то, наверное, почти не осталось. Здесь они — хуже диких зверей. Особенно здешние, сасквеханноки. У них у многих есть ружья — когда-то им раздали их шведы. Они убивают наших людей, насилуют наших женщин, и вообще, чем быстрее мы их уничтожим, тем лучше.
На самом деле сасквеханноки — весьма миролюбивое племя, воюют только тогда, когда на них нападают, а про насилие в отношении женщин я не слышал ни разу. Да и Оделл, судя по физиономии, не поверил Хейзу, но ничего не сказал.
Впервые про заказ на уничтожение сасквеханноков я услышал после того, как наши ребята вырезали какую-то их деревню милях в тридцати от Монокаси. Мне, к счастью, в этом участвовать не пришлось — меня, как нового человека в группе, оставили в дозоре. Но выстрелы я слышал, да и трупы видел своими глазами — а там были все, от стариков до младенцев. Меня вырвало, за что Скрэнтон с компанией заставил именно меня, плюс Артура Честера, еще одного новичка, которого точно так же стошнило, побросать тела в овраг. Деревня была чуть в стороне от маршрута солдат Брэддока, и Скрэнтон решил, что трупы можно не засыпать.
Нас с Честером Скрэнтон взял к себе в Монокаси, за половинные паи («вы же новички»). Речь была лишь о сопровождении группы Брэддока до форта Дюкень, хотя шеф туманно намекнул на “дополнительные заработки”.
Чем Артур ранее занимался, не знаю. А я до этого четыре года торговал с индейцами, но не здесь, а западнее, пока меня не схватили и не побили новые конкуренты. Забрав ружье, нож, деньги, и весь запас шкур, они подожгли построенную мною избушку, и их главарь напоследок бросил:
— Еще раз тебя увидим, пеняй на себя. Это теперь наша территория.
Денег у меня почти не оставалось — в углу избушки в землю была зарыта кубышка с четырнадцатью испанскими долларами, которую, к счастью, бандиты не нашли. Этого не хватало даже на новое ружье, без которого жизнь трейдера была невозможной. Подумав, я отправился в Вильямсбург, к родителям. Шел недели три, сторонясь каждой тени — меня не только медведь, любой волк бы убил на раз — из оружия у меня была лишь палка с острым наконечником из тына избушки, из еды — ягоды и другие “дары леса”. Два раза заходил к знакомым индейцам, которые меня каждый раз кормили — что ни говори, а индейцы, которые я знаю, пусть не “благородные дикари” из трудов герцога де Лаонтана, но намного более приличные люди, нежели большинство белых, даже родственников.
Каким-то чудом дошел я тогда благополучно до родного дома. Постучался в дверь, но дворецкий, Джим, увидев меня, сказал:
— Масса Том, подождите здесь.
— Почему, Джим?
— Вы же знаете, что родители запретили вам даже появляться на плантации. Но я попробую с ними поговорить. Вот вы какой исхудалый и оборванный…
Но минут через пятнадцать, он вышел, скорбно качая своей черной кудрявой головой:
— Увы, масса Том, я им и про блудного сына напомнил, и рассказал, как вы жалко выглядите. Миссис сказала, что нет у нее больше сына. Вот, возьмите — и он протянул мне старое ружье, и мешочек с монетками — здесь три доллара, мои сбережения. Берите, масса Том, вы всегда были добры к нам, невольникам, не то что ваши братья… А вот в этом узелке — кое-какая еда. А здесь — пулелейка, свинец и порох. Берите и ступайте. Даст Бог, увидимся при других обстоятельствах…
Обнял он меня, заплакал, и помахал рукой на прощанье.
Моя настоящая фамилия не Вильсон, а… Впрочем, неважно; Вильсон — девичья фамилия моей любимой бабушки. Вырос я в богатой семье, да и помолвлен был с дочерью вице-губернатора колонии. И послали меня учиться на хирурга в университет Вильяма и Мэри, в родном Вильямсбурге. А за полгода до диплома вдруг… расскажу лучше в другой раз. Кончилось тем, что родители объявили мне, что у них теперь три сына вместо четырех, выдали мне двадцать фунтов, и сказали на глаза им больше не попадаться.
Тогда я подался в новосозданный городок Ричмонд, где открыл врачебную практику. Но не прошло и месяца, как ко мне явился чиновник от губернатора и заявил, чтобы я немедленно прекратил сие занятие, так как лицензии у меня на это нет. Я отправился дальше на запад, в предгорья Голубого хребта, где и занялся торговлей с индейцами. Языки я их — как ленапе, так и сасквеханноков — выучил быстро, все-таки я с детства знал французский, немецкий, латынь, а в университете еще добавил к списку древнегреческий… А с местными индейцами проблем не было, особенно после того, как я излечил вождя одного из сасквеханнокских деревень от лихорадки, а сыну другого спас поврежденную волком ногу. Деревень этих больше нет — в прошлом году, как мне рассказали в Монокаси, почти все тамошние жители перемерли от оспы, а немногие оставшиеся куда-то ушли.
В Монокаси я и отправился после неудавшегося визита к родителям, надеясь примкнуть к каким-нибудь трейдерам либо трапперам; я понял, что в одиночку этим лучше не заниматься. За зиму, мои деньги практически кончились, пришлось подрабатывать у местных немцев при рубке леса, а вы знаете, какие они скупые, еле на жизнь хватало… Там я и познакомился с Честером. И когда пришел Скрэнтон, он развесил объявления о том, что ему нужны люди; нас он выбрал из двух десятков желающих, меня — за то, что я умею врачевать, а почему Честера, не знаю.
А с молодым Оделлом я сдружился сразу; учил его индейским языкам (он страшно удивился, узнав, что «индейского» языка нет, и что сасквеханнокский от ленапе отличается сильнее, чем древнегреческий от английского), а также языку жестов, с помощью которого общаются индейцы разных племен. Я рассказывал про нравы и повадки разных племен, про природу и географию. Да и про врачебное дело мы с ним потолковали — он знал его лучше меня, все-таки я недоучка. Зато я смог показать ему растения, которыми лечатся индейцы, и рассказал, как именно они их употребляют. И вот сейчас я слушал, как Хейз рассказывал ему, почему индейцев нужно перебить. Во мне все кипело, но что я мог поделать? Одно слово против начальства, и мне еще повезло бы, если бы меня не нашли с дыркой в голове в каком-нибудь овраге…
Через полтора часа, мы развязали Оделла, поели, и решили вздремнуть по очереди. Мы с Адамсом легли первыми; помню еще, как я сквозь дрему услышал выстрелы, а минут, наверное, через двадцать меня вдруг начали трясти за плечо, и голос Хейза прервал мой сон:
— Эй, Вильсон, просыпайся! Оделл сбежал!!
12 июня 1755 года. Долина реки Джуниатты.
Майор Сергей Наумов, позывной «Хазар».
Сергей расположился в кустах, метрах в двадцати от тропы, по которой должны были пройти англичане. Индеец довёл их до нужного места, объяснил наскоро особенности рельефа, и был отправлен Хасимом обратно в лагерь. Участок для засады был выбран там, где тропа делала небольшой поворот, что и позволяло поставить Г-образную засаду. Сергей со своей подгруппой расположился метрах в пятидесяти от ядра Хасима. Между офицерами подгруппы было по 5–7 метров расстояния, что позволяло маневрировать во время боя. Медленно тянулись минуты и Сергей поневоле возвращался мыслями к молодой жене и маленькой дочке. Как они там? Семья осталась в Рязани, он так и не успел перевезти их к себе. Ничего, в крайнем случае, родители заберут их к себе, в Казань.
Внезапно справа раздалось тихое «Чи-Чи» от Апача, который сидел крайним правофланговым в его подгруппе. Хазар сквозь просветы в зелени нашёл Апача, тот начал жестами передать информацию: «Наблюдаю противника. Направление 11 часов. 7 человек». Сергей немного приподнялся, пытаясь рассмотреть двигавшихся людей. Вроде как их должно было быть около десяти, хотя количество сообщали ориентировочно, так что не догма. Мимо него, крадучись, проследовала семерка людей, одетая в костюмы из выделанной оленьей кожи, на некоторых были бобровые или енотовые шапки. На ногах мокасины, в руках ружья. У некоторых за поясом томагавки и у всех ножи. Двигались и вели себя в лесу они достаточно профессионально. Сергей моментально оценил их уровень. Недооценка противника ведёт к скорой встрече со всевышним. Однако Хазара и его подгруппу люди не заметили и не учуяли. Британские камуфляжи прекрасно работали в лесу, да и опыта у группы было на три роты таких охотников. Ведь и Сергей, и все остальные несколько лет охотились в лесу не на дичь, а на себе подобных, и делали это весьма хорошо. Пропустив охотников мимо себя, ещё раз пересчитав их и убедившись, что сзади них никого больше нет, он дал два длинных тоновых сигнала тангентой радиостанции и получил один длинный тоновый сигнал в ответ. Значит, его инфа принята. Через какое-то время в гарнитуре радиостанции раздался приглушённый голос Хасима:
— Триста!
Сергей знал, что по этой команде офицеры приникли к окулярам своих коллиматорных прицелов и разобрали цели.
— Тридцать!
Пальцы офицеров выбирают свободный ход спускового крючка, одновременно с глубоким вдохом-выдохом, насыщающим мозг кислородом и придающим ему гиперактивность.
— Три!
На полувыдохе одновременный спуск и характерное шипение пуль при вылете из автоматов, снабжённых пэбээсами.
— Дробь огонь! Наблюдать.
— Хазар-Самуму!
— На приеме!
— Семь! Как принял меня?
— Принял тебя! Подтверждаю, семь!
Значит, никто из охотников не ушёл.
— Урал-Самуму!
— Урал-да!
— Подгруппе — досмотр и контроль! Остальным — прикрывать.
Потянулись очередные минуты ожидания… минут через пятнадцать-двадцать в гарнитуре прозвучало:
— Внимание группе! Сбор в основной точке. Как приняли меня?
— Удав — да!
— Урал принял!
— Хазар — да! — ответил Сергей и дал своей подгруппе команду сворачиваться и уходить. Основной точкой была обозначена индейская деревня, из которой они пришли.
На опушке леса группа собралась вместе и построилась в походный порядок. В центре ядра Урала находился один из охотников, с кляпом во рту, с руками, стянутыми за спиной, и в окровавленной куртке. Его под руки тащили Казак и Мастер. Группа скорым шагом направилась в деревню…
12 июня 1755 года. Где-то в лесах долины Джуниатты.
Джонатан Оделл, хирург при отряде генерала Эдуарда Брэддока.
Сегодняшний день был одним из самых черных во всей моей жизни. Люди, к которым я успел проникнуться уважением, оказались не более чем жестокими убийцами несчастных людей, кому всего лишь не повезло родиться с красной кожей вместо белой. Меня поразило, с какой радостью на лице мои недавние товарищи шли на убийство; да и на лицах троих из тех, кто остался со мной, было лишь сожаление, что им не доведется поучаствовать в кровавой вакханалии. Вот разве что Томас Вильсон, с которым я успел сдружиться за эту неделю, не выказывал никакого восторга.
В экспедицию я попал, когда к моим родителям приехал дальний родственник моей матери, генерал Эдуард Брэддок. Узнав, что я только что отучился на хирурга, он неожиданно предложил:
— Том (так как он был родственником, он меня называл по имени), а не хотел бы ты прогуляться с нами за Аппалачи? Наш главный хирург сильно заболел, и не сможет отправиться с нами.
Я сначала попытался осторожно отказаться, но, подумав, что я увижу новые земли и людей, их населяющих, дал ему себя уговорить, тем более, что деньги он мне предложил весьма неплохие. Но довольно быстро я понял, что мои таланты понадобятся еще нескоро; по моей просьбе, дядя Эдуард поручил меня Эбенезеру Скрэнтону и его людям. Сам Скрэнтон показался мне настоящим “горным человеком” — очень хорошо знал местную природу, умел ориентироваться на местности, да и когда один из его людей вывихнул ногу, а я ее сразу вправил, мне наконец-то стало интересно.
А про Тома Вильсона я, как оказалось, уже слыхал. У нас в университете рассказывали про некого студента-медикуса из колледжа Вильяма и Мэри, у которого в его университетской комнате нашли двух дам, “на которых из одежды были только чепчики” и с которыми он занимался не просто развратом, а тем, что Церковь осуждает под названием fornication.[24] Когда я узнал, что Вильсона выгнали из университета в последний семестр, я не нашел ничего лучшего, чем прямо спросить у него, не он ли это был. Тот рассмеялся и ответил:
[24] От лат. fornicatio — половой акт.