— Все было немного не так, Джонни. Видишь ли, однажды на прогулке я познакомился с некой шотландкой, недавно приехавшей к родственникам. После очередной совместной променады, она попросилась посмотреть наш колледж. Приводить женщин было строжайше запрещено, но я на свою голову согласился. И когда мы пришли в мою комнату, она у меня вдруг спросила, как мы лечим женщин. Узнав, что обследовать их приходится на ощупь — их тела перед осмотром драпируются специальными покрывалами — она вдруг сказала, что, мол, женские тела сильно отличаются от мужских. Теоретически, мы это знали — книги с иллюстрациями у нас были — но практически, даже анатомию мужского тела мы изучали по трупам казненных, которые иногда передавали колледжу, что уж говорить о телах женских.
Дженни — так ее звали — сказала мне безапелляционно, что хирургу надо знать анатомию человека, которого он лечит. Тут бы мне ее выставить, а я заинтересовался, и она вдруг сняла с себя все, кроме чепчика, и предложила мне ознакомиться с ее… органами. Никакого fornication там и близко не было, да и доцент вошел в мою комнату сразу после того, как она разделась — наверное, ему донес кто-то из моих соседей. Оказалось потом, что Дженни прислали в Виргинию после какого-то скандала в Шотландии, и что приехала она к семье моей невесты. То, что после этого из университета меня отчислили, было плохо; то, что родители выгнали меня из дома, еще хуже. Вот разве что то, что помолвка моя была расторгнута, меня, наоборот, обрадовало; бывшая моя невеста, которую я не раз успел повидать, была больше всего похожа на откормленную свинку, да еще с трубным голосом и скверным характером.
Вильсона я мог слушать часами — он и рассказывал мне про природу и про разные индейские племена, и учил меня лекарственным растениям, и индейских языкам… Я думал было поговорить с ним, но понял, что он полностью зависит от Скрэнтона — он успел рассказать мне про свою одиссею — и вряд ли сможет мне помочь. Так что пришлось действовать на свой страх и риск.
И когда меня наконец развязали и покормили, и Вильсон с Адамсом завалились спать, я подумал, что нужно предупредить дядю Эдуарда о преступлениях Скрэнтона с компанией, и, улучив момент, когда Грант с Хейзом начали играть в кости, рванул в ту сторону, где, как мне казалось, находился лагерь Скрэнтона. Через минуту раздался топот — как в моем направлении, так и почему-то в другую сторону. Я побежал еще быстрее — все-таки я был чемпионом университета в ежегодном студенческом забеге; как только я увидел какую-то полянку, я выбежал на нее и, подумав, побежал налево, где и затаился за кустами. Минуты через две, через полянку перебежал Адамс и скрылся в лесу. Переждав минут пять, я подался еще левее и пожалел об этом, оказавшись в густых зарослях черной малины. Продираясь сквозь колючки, я вдруг услышал утробный рев; футах в ста от меня показалась огромная черная туша, стоявшая на задних лапах. Медведь…
Я замер, и, к счастью, зверю было не до меня; через минуту, рык прекратился, и туша исчезла за малинником. Как можно тише, я начал красться в обратном направлении, вслушиваясь в шорохи леса и молясь про себя Господу об избавлении от диких зверей. И когда я вновь оказался на поляне, я наконец почувствовал себя с Господней помощью в безопасности. Я как можно тише пошел к тому ее краю, где, как мне казалось, проходил путь к лагерю отряда дяди Эдуарда, как вдруг понял, что это не та поляна — на той определенно не было таких огромных дубов.
Спасти меня могло только чудо — я не знал, где я находился, а вокруг меня были медведи, дикари, которые вряд ли посмотрят на меня благосклонно после того, как на них напали, а также сам Скрэнтон и его люди. И именно они, при всем моем отвращении к ним — мой последний шанс.
12 июня 1755 г. Долина реки Джуниатты, деревня Аткваначуке.
Капитан 3 ранга Хасим Хасханов, позывной «Самум».
Группа возвратилась в деревню. Пленного тут же потащили к месту днёвки группы, но сам вид захваченного пленного собирал толпы любопытных, поэтому, когда группа добралась до места своего базирования, вокруг них собралось практически все племя, включая вождей. Мастер достал из своего рюкзака раскладной алюминиевый стул, на который Казак подсечкой ловко усадил пленного, и они с Мастером тут же подперли его с боков, удерживая его на стуле. Хасим встал напротив него, сделал едва заметное движение, и англичанина освободили от кляпа.
— Do you speak English? — задал Хасим стандартный проверочный вопрос.
Англичанин молчал, лишь с ненавистью глядя на непонятных ему и необычно выглядевших людей.
Хасим хищно осклабился. Группа, заметившая это, тут же стала плотнее, не желая пропустить это интереснейшее зрелище. Все уже знали этот волчий оскал. Знали и то, что у Хасима говорили даже глухонемые и мертвые. Ещё одно незаметное движение головой, и пленному тут же опять забили кляп в рот. Хасим подошёл вплотную к англичанину. Тяжёлый боевой кинжал Гербер Mk 2, имеющий серейторную заточку с одной стороны лезвия, бесшумно вылетел из ножен и Хасим, коротко размахнувшись, всадил его на две трети в правую ляжку англичанина. Глаза последнего полезли из орбит, он протяжно замычал и попытался вскочить со стула, но Казак с Мастером мгновенно придавили его к месту. Хасим дал ему время сполна насладиться болью, а потом начал серейторным концом лезвия не спеша вспарывать ляжку. Пленный уже не мычал, он уже визжал сквозь кляп. Кровь обильно пропитывала штанину. Хасим остановился и по-английски поинтересовался у пленного:
— Ну что? Ты хочешь говорить?
Пленный отчаянно закивал головой.
— Подожди. Я ещё не закончил.
И Хасим ещё на пару миллиметров взрезал ляжку. Англичанин опять завизжал сквозь кляп.
Хасим выпустил рукоять ножа и кивнул Мастеру. Тот вынул кляп изо рта англичанина, и по лагерю раскатился поросячий визг. По кивку Хасима, Мастер опять забил кляп в рот пленному.
— Ты будешь визжать или говорить? — вкрадчиво поинтересовался Хасим, берясь за рукоять ножа. Англичанин отчаянно закивал и попытался успокоиться. Его опять освободили от кляпа, и пошёл продуктивный диалог. Если отделить его стоны, писки и вопли от информации, то выходило, что их отряд был нанят генералом Эдвардом Брэддоком по рекомендации его адъютанта, Джорджа Вашингтона из вирджинской колониальной милиции. И что группа Скрэнтона — так звали англичанина — получила дополнительный заказ от немецких переселенцев из поселка Монокаси в северном Мэриленде, которые положили глаз на земли сасквеханноков и собирались туда переселиться; им совершенно не нужны были населявшие их будущий Heimat[25] индейцы.
На границе с индейскими землями, местные племена рассматривались как разновидность дичи, и трапперы не брезговали на них поохотиться, когда это было выгодно. А в данном случае еще и имелась перспектива дополнительного заработка — за индейские скальпы достаточно неплохо платили. Как говорится, nothing personal, just business.[26]
А еще пленный рассказал, что не все были в восторге от подобной “халтуры”. Какого-то Джонатана Оделла, хирурга, даже пришлось связать и обездвижить перед выходом. С ним оставалось четверо “для его же безопасности — ведь он — родственник чуть ли не самого Брэддока”, а еще четверо пошли в обход для устройства засады с другой стороны деревни.
Хас выслушал англичанина, постоял, подумал, и, кивнув каким-то своим мыслям бросил Мастеру, указав на англичанина:
— Перевяжите его и обработайте. Потом на цепь. И фишку выставьте, пусть смотрят за ним.
Потом поманил к себе Рустама и Лёню.
— Пойдёмте, джентльмены, обсудим дела наши скорбные…
Они отошли и уселись в кружок, а Хас продолжил:
— Ситуация следующая: мы недурно пощипали англичан. Первый раунд за нами со счетом 7–0. Но, по словам этого лимонника, в лесу ещё как минимум столько же. Часть из них сторожит какого-то дока, а часть выдвинулась на разведку деревни с какой-то другой стороны. В любом случае, они поймут, их товарищи уже ушли в страну вечной охоты. Нападать на деревню они не будут. Не идиоты… значит что? Вернутся к основному отряду и сообщат ему о случившейся печальке. Так что скорее всего, ждать нам в гости либо весь отряд, либо какую-то его часть. Горящих праведным гневом и строящих коварные планы изощренной мести. Поскольку ждать не в наших традициях, предлагаю встретить их по накатанной схеме. Да и товарища Георгия Вашингтона хочется проводить на встречу со Всевышним. Прям вот детское чувство какое-то… что скажете?
Лёня с Рустамом переглянулись.
— Ну, товарища Георгия Вашингтона проводить в последний путь — святое дело, — не спеша и обстоятельно начал Лёня — но сколько с ним людей будет? И где мы его встретим? Нужна разведка. Без этого мы слепы, как котята. Можно тех же индейцев выслать. Пусть немного поработают. В конце концов, это их деревню спалить к хренам хотят. И второй вопрос — а что потом делать? Ну, сейчас потеряем мы этих американцев. Или англичан. Не суть, короче… а потом что? Нас мало, БК рано или поздно кончится… что делать будем? Мы короли, пока у нас патроны не кончились… — Лёня вопросительно посмотрел на Хаса.
— Ты прав. Во-первых, после того как мы проводим господ британцев в лучший мир, у нас остаётся только одна дорога — к французам. А оттуда уже можно думать, как пробраться к нашим. Насколько я помню, они где-то здесь в Америке уже должны быть[27], но туда семь тысяч километров через весьма негостеприимные земли. Так что будем думать, как бы нам добраться до России, но и это нужно тщательно спланировать.
Во-вторых, патроны кончатся, рано или поздно, тут ты прав. Поэтому мы должны сделать что? Правильно. Во-первых, жёстко их экономить, во-вторых, осваивать кремневые ружья, томагавк и нож. И пользоваться ими, когда нет необходимости в нашем оружии. Говоря высоконаучным языком, мы должны полностью ассимилироваться с местной средой и местными аборигенами. Тем более, у индейцев есть, чему поучиться. А ты что скажешь? — Хас посмотрел на Рустама.
[25] Родина (нем.), здесь: территория проживания.
[26] Ничего личного, просто бизнес.
[27] На самом деле первая колония, на острове Кодьяк, появится только в 1791 году.
— А что сказать? — Рустам пожал плечами — я согласен. По всем пунктам. Только надо сесть и подумать, как мы будем жить, с кем мы будем жить и где мы будем жить. И потом уже руководствоваться этим. С индейцами же вечно жить не будешь…
— Хорошо, — Хас хлопнул себя по ляжкам, поднимаясь с земли. — Удав, готовь подгруппу, пойдёте на разведку. Руссо, возьми Кузьму, пусть объяснит нашим краснокожим братьям, что необходимо выслать несколько дозоров с целью своевременного обнаружения лимонников. Это в их же интересах. И начинаем потихоньку планировать занятия с индейцами по обучению наших господ офицеров местной тактике и местному оружию. Заодно и сами индейцев поднатаскаем. Нам же есть что сказать, джентльмены? — голосом Леонида Ярмольника из фильма «Человек с бульвара Капуцинов» закончил он свою мысль.
15 июня 1755 года. Долина реки Сасквеханны.
Кузьма Новиков, он же Ононтио.
Я сидел на пеньке у входа в избу. Бок у меня уже не ныл и не кровоточил. Лекарь у встреченных мною в лесу незнакомцев был хороший — даже моя бабка, которая в нашей деревне была первой знахаркой и травницей не смогла бы так хорошо меня перевязать. И руку мою правую тоже привязали к двум большим кускам дерева, так, что сломанная кость не шевелилась и не болела. И где только их лекарь, которого старшой почему-то называет Дротиком, а еще и по английски,[28] так научился пользовать хворых и раненых? Непонятно…
Да и без того мне многое было непонятно. Вот, скажи на милость, откуда в здешнем лесу взялись эти люди? Я ведь и слыхом не слыхивал, что в индейских землях появились русские солдаты. Я — не в счет, я беглец, которого занесла нелегкая в земли эти дальние. А они все — воины, с оружием, о котором я даже и не слыхал, со своим командиром, которого они слушаются, словно отца родного. Нет, какие-то они не такие…
А воевать они умеют. Скачущий Олень, слава Богу, уцелел, убежал от головорезов английских, и пришел в становище. Рассказал, что они идут по его следу, и скоро будут здесь. Так эти солдаты пошушукались, и отправились навстречу этим разбойникам. И перебили их всех, а одного взяли, сказали, что он будет у них «языком». А как они его допрашивали! Даже индейцы головой качали. А ведь они сами любят помучить своих пленных.
Нет, какие-то они не такие, эти русские. А может быть они и вовсе не русские?! Хотя говорят они вроде по-нашему — я их понимаю, они меня тоже. Слова, правда, не всегда мне понятные употребляют. Хотя, вон моряки, с которыми я на «Митау» в море был, так те вообще на своем языке разговаривают. Как начнут про «бом-брам рею» говорить, или «шкентели» поминать, так голова кругом идет. Сидишь, как дурак, и только ушами хлопаешь.
А эти вроде и понятно говорят, а смысл сказанного не всегда понимаешь. И поведение их какое-то странное. Нет, надо с ними обязательно поговорить по душам, а то плохо будет, если мы друг на друга будем коситься. Может, пригласить к себе их старшего, которого так чудно зовут — Хасом. Василиса сготовит что-нибудь вкусное. Она у меня мастерица готовить. Да и девка красивая — вон, как солдаты на нее посматривают, я все замечаю, только виду не подаю.
Сядем с ним за стол, выпьем по стаканчику виски — купил я в прошлом году бутылку у знакомого моего Джона Харриса. Я сам не люблю бражничать, а индейцам не наливаю — уж очень они охочи до хмельного, «огненной водой» его называют. Если дорвутся, то не успокоятся, пока всё не выпьют.
Так вот, выпьем мы с Хасом, и я расспрошу его про то, кто они и откуда. Скажет мне всю правду — хорошо, не скажет — Бог ему судья. Все ж он и его солдаты спасли меня от смерти неминучей, за что я перед ними должник.
Надо будет мне с ними прикинуть, что дальше делать будем. Чувствую я, что скоро здесь война начнется. Англичане начнут биться с французами, а индейцы им союзные — между собой. И никому мало не покажется. Поэтому, надо уносить отсюда ноги подобру-поздорову. Вот только куда? Лучше бы домой, на родимую сторонушку. Эх, как я по России нашей соскучился! Ночами мне снится Кончанское наше, Шерегодро-озеро…
Только как туда попасть-то? По морю плыть, если война начнется, и думать нечего. Англичане будут корабли французские пленить-разбивать, французские корабли — английские… Так что вместо России нашей быстрее на дно морское попадешь. Можно, конечно, через горы высокие перебраться, и выйти к океану Великому, где, как мне мореходы рассказывали, и до русских земель недалеко. Только путь посуху тоже будет труден и опасен. Там племена индейские живут, воинственные и жестокие. Биться с ними придется, а у нас народу-то совсем немного. Хотя, если сказать прямо, мне кажется, что легче с индейцами дикими договориться, чем с французами или англичанами, которые ученостью своей и образованностью кичатся.
И вот это тоже надо обсудить с Хасом этим. Я к тому времени поправлюсь, рука у меня заживет, срастется. Со мной пойдет сын мой, Андрей, да дочь Василиса. Сын воин хороший, стреляет метко, и топориком умеет биться. А Василиса, как все индейские девки, тоже защищать себя обучена. Обузой они в походе не будут. Может быть, с нами кто из индейцев пойдет. Хотя я в этом и не уверен. Ну, это уже их дело — как у нас говорят: «Вольному — воля»…
Я поднялся с места. Василиса, которая неотлучно при мне находилась, помогла мне встать, поддержала меня. Все-таки не совсем я здоров, шатает меня порой, будто хлебнул я зелья винного.
— Ну что, девонька, — сказал я ей, — давай пройдемся, посмотрим, что у нас творится. И ты давай, прикинь, что вкусного ты сможешь сготовить к вечеру. Надо моих спасителей угостить — отблагодарить. Как ты считаешь?
— Отец, ты правильно думаешь, — по-русски Василиса говорила хорошо, только порой задумывалась ненадолго, подыскивала подходящее слово, — эти воины спасли тебя, и я им за это благодарна. Давай пойдем домой. Тебе надо полежать, сил набраться. А я все к вечеру сделаю, как надо.
12 июня 1755 года. Долина реки Джуниатты.
Томас Форрестер Вильсон, непонятно кто.
— Так. Грант, давай за ним, ты быстро бегаешь. Вильсон, ты же говорил, что хорошо идешь по следу, тоже пойдешь за ним, на случай, если Грант его упустит. Мы с Адамсом — к Брэддоку, на случай, если он побежал туда. Вильсон, а ты что стоишь?
— Вряд ли он доберется до Брэддока — он побежал совсем в другую сторону. Да и фора у него была. Торопиться некуда.
— Ты мне не умничай! — И Хейз с Адамсом побежали вниз по противоположному склону горы. Топот Гранта слышался уже вдалеке. Спешить было и правда некуда — в том направлении, в котором убежал Оделл, изгиб Джуниатты, более ничего.
Я чуть замешкался, взял свое ружье, вещмешки — Оделла и свой — и пошел по следу. Оделл, мне стало сразу понятно, к Скрэнтону уже не вернется. Да и мне, если честно, тоже особо не хотелось — было мучительно стыдно, что я не ушел еще из первой деревни. А Честеру, помнится, начало нравиться; я заметил тогда, что он украдкой поднял подол индианки и вырезал ее гениталии, потом проделал то же с молодой девочкой, а когда я до него добежал, он уже занялся третьей.[29]
Я дал Честеру в рожу; он нажаловался Скрэнтону, и тот мне сказал, что индейцы — нелюди, и что его люди что хотят с ними, то и делают. И что не будь я столь необходимым ему хирургом, он бы выгнал меня в… определенном направлении. Именно поэтому он сейчас оставил меня с Оделлом, а Честера забрал с собой на разведку.
В мешке Оделла был его набор хирургических инструментов, а также книги по медицине и "записки натуралиста". Мои же инструменты и книги забрали все те же «конкуренты»; вряд ли они им понадобятся, но выручить за них можно было много.
Все, что у меня оставалось, это две флорентинские тетради, из тех, которые родители подарили мне в самом начале моего обучения в колледже Вильяма и Мэри; в первой были мои записи о местной природе и индейцах, с небольшими составленными мною грамматическими очерками и словариками языков ленапе, сасквеханноков, и онеид, а во второй — кое-какие записи о медицинских свойствах разнообразных растений. Там же были зарисовки Дженни, сделанные мною во время второй встречи; в основном они были, пардон, анатомическими, сделанными с сугубо научными целями, но там были и два ее изображения в полный рост — в одетом и обнаженном виде.
Когда после памятного разговора с Джимом я брел с родительской плантации в направлении Монокаси, я вдруг услышал:
— Томми! Как я рада тебя видеть!
Это была Дженни, и, к моему вящему удивлению, она не только не одарила меня презрением, как один из моих соучеников, которого я встретил за полчаса до того, а бросилась ко мне на шею, обняла и поцеловала. Затем она схватила меня за руку и утащила в рощицу. Я сразу спросил, не замужем ли она, и красавица со смущенной улыбкой (оказывается, она может смущаться!) ответила:
— Знаешь, милый, после того случая, ко мне никто не сватался, кого моя родня сочла бы достойным женихом.
[28] Dart — «дротик».
[29] Такого рода надругательство над трупами происходило не раз, самое знаменитое — в местности Сэнд Крик в территории Колорадо в 1864 году, когда мужчин из племени шайенн местные власти отпустили на охоту за бизонами, после чего армия под командованием полковника Чайвингтона перебила тех, кто остался, и надругалась подобным образом над всеми трупами, даже младенцев.