Мрачное настроение оставило его людей, но, то тут, то там, иногда раздавались приглушённые шепотки. Они продвигались по джунглям одной длинной, как змея, колонной. Впереди идущие пробивали дорогу широкими мачете и короткими саблями, отдалённо напоминающими фальшионы.
Итогом этого стала широкая просека, с уныло торчащими, отрубленными ветками деревьев, разрубленными лианами, брызгавшими зелёным соком, и отвратительным резким запахом свежесрубленной разнообразной зелени. По всей этой гадости ползало бесчисленное множество насекомых, что взяли привычку кружиться над колонной, выбирая наиболее «вкусных», и непременно жаля их. А некоторые даже надеялись отложить под кожей людей свои личинки.
Напрасно, напрасно. Но, то и дело, раздавались ругательства на разных языках, причём самые чёрные. Жара, духота и влажный воздух висели над колонной. День прошёл без происшествий, а вот вечер и ночь не прошли для экспедиции бесследно.
Пока лучи солнца освещали всех врагов, с ними справлялись. Сшибали многочисленных и разнообразных ядовитых змей с деревьев, вроде зелёной мамбы, и чёрного аспида. Отмахивались от ядовитых насекомых.
Вечер принёс долгожданную прохладу, и… проблемы. Появились первые пострадавшие от укусов змей и насекомых. На земле невозможно было спать. Несмотря на видимое отсутствие насекомых и пресмыкающихся, буквально через полчаса после того, как человек ложился на землю, всё уже кишело ими.
Не помогали ни конские попоны, ни кошма, ни коврики. Утром отряд имел уже несколько человек укушенных и больных, к обеду один из них скончался. На следующий вечер, тактика отдыха на голой земле была изменена на тактику выжженной земли. Каратели мы… или кто? Это помогло, но, проблемы перешли на следующую стадию своего развития.
Дикие звери уходили от места продвижения колонны, их недовольный рык или визгливые крики, звучали только ночью, и в отдалении. Но, не зверем единым живы были джунгли, в них оказался и человек. А где человек, там проблемы… у других человек.
Пришли эти проблемы и к Аль-Максуму. Вдруг, откуда ни возьмись, прилетело несколько миниатюрных стрел, и впились в незащищённые шеи, идущих последними, воинов. Через пару минут, оба тихо скончались. Кинувшиеся в джунгли воины, потеряли ещё двоих убитыми, но так никого и не поймали.
Теперь такие нападения стали постоянными, и днём, и ночью, в обед и утром, из-за густой листвы прилетали небольшие стрелы, и впивались в незащищённую часть тела воинов. Сами по себе, раны были не опасными. Опасным был яд, нанесённый на наконечник, и, не просто опасный, а смертельный.
Так продолжалось три дня, пока один из отрядов не подловил нападавших и смог захватить одного из них в плен. Им оказался низкорослый представитель негритянского племени пигмеев.
С помощью знаков и отдельных слов, а также пыток, Аль-Максум допросил захваченного. Тот, особо не сопротивляясь, рассказал, что у его племени договор с вождём чернокожих, по прозвищу Мамба, и они свято блюдут эту договорённость, и будут нападать до тех пор, пока не уничтожат всё войско, либо не погибнут сами, но, не отступят никогда, и, несмотря ни на что, сдержат данное слово.
Такая решимость повлияла на всех присутствовавших. Дальнейшее истязание пигмея, не принесло никакие плоды. Он, словно отгородился от физической боли, успев закинуть себе в рот небольшой зелёный катышек и разжевать его.
Даже, когда ему отрубили голову, она продолжала смотреть на этот мир, спокойным взглядом Будды, прощая все грехи его мучителям. Ночью возникли проблемы с выставлением часовых. Никто не хотел заступать в ночь, так как утром половину из них находили мёртвыми.
На седьмой день началось дезертирство. Более ста человек, было потеряно только убитыми, а ещё, были больные, и укушенные змеями, что, словно сбесились, жаля всех подряд. Поневоле закрадывалась в голову мысль, что Мамба недаром носил такое прозвище, и мог заключить договор о защите, даже со змеями.
Эти слухи расползались по экспедиции, как заражение, деморализуя и расхолаживая воинов. Стали слышны крики о том, что удача отвернулась от них, они прокляты чёрным колдуном, и надо бы возвращаться обратно. Пришлось казнить парочку, самых крикливых и трусливых.
Их отрубленные головы, с вытаращенными в ужасе глазами, украсили обломанные сучья окрестных деревьев, и, изрядно уменьшившийся, отряд двинулся дальше, увеличив темп продвижения по джунглям, сменяя прорубающих джунгли воинов каждые полчаса.
После казни, дезертирство увеличилось в разы. Если раньше убегали по двое — трое, то теперь, целыми небольшими отрядами, по двадцать-тридцать человек. Самое обидное, что до выхода из джунглей оставалось два дня ходу.
Наконец, на десятые сутки, они выбрались из зелёной массы растений, заполонившей собой небольшие и невысокие горы. Дав сутки на отдых, Аль-Максум приступил к инвентаризации имущества и людей, оставшихся после перехода через джунгли.
Положение было печальным. Из тысячи воинов, начинающих с ним поход, осталось шестьсот, с небольшим, человек, из которых больше ста было больными. Пришлось организовывать временный лагерь, и оставлять в нём всех больных и охрану, из лично преданных ему людей, чтобы не дали сбежать всем оставшимся обратно.
В итоге, в набег он смог взять только четыреста пятьдесят воинов, с ними же он и напал на Бырр, и окрестные деревни. Здесь ему, поневоле, пришлось разбивать воинов на мелкие отряды, и посылать в разные стороны, распыляя свои силы.
Но, противостоящее ему количество воинов в Бырре, было смехотворным, и он легко захватил город, несмотря на ожесточенное сопротивление его защитников, и потеряв чуть больше десятка воинов. Ну, а потом, потом начались проблемы, глубину которых он осознал намного позже.
Поняв из допроса пленных, что Мамба ушёл в поход, забрав с собой всё своё войско, Аль-Максум решил, что главный город они смогут захватить также легко, как и Бырр, и взял с собой минимально необходимое для этого количество воинов.
Всего он взял триста двадцать человек. Пятьдесят из которых, оставил потом охранять рабов. Алмазов, кстати, он так нигде и не нашёл, как ни старался. Допрашиваемые негры твердили, что ничего об этом не знают, а показанный необработанный алмаз был им незнаком, и они никогда не видели, и не находили ничего подобного.
После того, как Аль-Максум захватил Бырр, и все окрестные деревни, а также, разграбил все предместья Баграма, допросив не один десяток пойманных рабов, он понял, что Мамба, если и врал, то слегка. И о том, где взял эти алмазы, знает только он, и больше никто. А значит, делать здесь больше нечего. Осталось только захватить и разграбить его город, и можно возвращаться восвояси, с чувством исполненного долга.
Итогом этого решения стало поражение, тяжёлое ранение, и тягостный отход. Всего, в последней битве, из трёхсот воинов, выжило сто семьдесят, и многие из них продолжали умирать от полученных ран.
В этом страшном сражении он чуть не погиб, схватившись в рукопашную, даже не с воинами, а со стариками, подростками и женщинами. Особенно ему запомнилась высокая, стройная женщина, с гордой осанкой, что бесстрашно бросилась на него, рубя всех вокруг своим мачете. Он убил её.
Впоследствии, ему рассказали, что это была единственная жена Мамбы. Что ж, можно сказать, что его личная месть была реализована, и, несмотря на полученную рану, он выжил, а вот жена Мамбы — нет.
Отступив, он, соединившись в Бырре со всеми отрядами, посланными для поимки рабов, отправился обратно, подгоняя перед собой стадо домашних животных и рабов, нагруженных награбленным имуществом.
Ещё через неделю, он соединился со своим отрядом, оставленным у границы джунглей. В саванне он потерял, умершими от ран и яда, восемнадцать человек, не выдержавших тяжёлого перехода.
У него осталось сто пятьдесят два человека, ещё сто тридцать пять ждали во временном лагере, остальные, из остававшихся больных, умерли. Отдохнув сутки, он повёл свой куцый отряд, состоящий из двухсот восьмидесяти семи человек, снова в джунгли. Рана беспокоила, постоянно напоминая о себе болью. Если бы не она…, то он бы вернулся, и снова напал на Баграм, во главе, даже сотни, воинов, потому, что он чувствовал, что до победы оставалось совсем чуть-чуть.
Но, в данный момент, игра не стоила свеч. Он не знал, что если бы вернулся, то уже не коптил это небо своим дыханием, а успокоился, в красной земле африканской саванны, навсегда, а скорее всего, даже не на земле, а на дереве, терзаемый пернатыми падальщиками. Но, судьба дала ему шанс выжить, и ещё пожить, борясь за власть.
Обратный переход дался намного легче. Дикие карлики не препятствовали его отряду. Видимо, Мамба заключил с ними соглашение, никого не пропускать в сторону его территорий, а про возвращение вражеских отрядов ничего не сказал. А, может, они решили, что раз охотники за рабами возвращаются обратно, значит, и вождь чернокожих уже мёртв. А это значит, что и соглашение потеряло всякий смысл с его смертью. Этого Аль-Максум не знал, но нападения на его отряд прекратились.
Обратно двигались по той же прорубленной просеке. Джунгли уже смогли частично восполнить потери, и поэтому, оставшийся домашний скот пришлось зарубить, накормив мясом даже рабов. Дальше пошли налегке.
В отличие от пигмеев, змеи не собирались благодушничать, и также, проявляя свою подлую натуру, кусали всех подряд, не разбирая, кто здесь воин, а кто раб.
Через десять суток, отряд насчитывал не двести восемьдесят семь человек, а двести восемьдесят, но, это всё равно было намного лучше, чем ожидал Аль-Максум. Выйдя из джунглей, он отправился в Ньялу, подгоняя рабов. Поход можно было считать удачным, если бы не потери. Потерять три четверти отряда, это было чересчур, и ему предстоял непростой разговор со спонсорами похода.
Одно радовало Аль-Максума, рана стала затягиваться и зарубцовываться, прямо на глазах. Ничего…, после продажи рабов, он снова завоюет расположение, как соратников, так и Великого Махди. А там и подтвердиться его титул эмира. А дальше, дальше…, недалеко и до руководства всей провинцией, которая может получить статус султаната, или эмирата. А он станет не просто эмиром, а великим эмиром.
Ньяла встретила его ликованием и удовлетворёнными взглядами многочисленных жён, не скрывающих свою бурную радость. Иначе, если бы он погиб, их ждала бы незавидная учесть быть проданными в услужение. И только самым красивым из них, был бы предоставлен шанс снова занять место в гареме, дабы услаждать взгляд и чресла следующего хозяина.
Отбросив ненужные мысли, Аль-Максум отправился на встречу с элитой города. Машинально поправив матерчатую повязку на своей, почти зарубцевавшейся, ране, он вошёл в караван-сарай, где собрались уже все присутствовавшие.
Встретили его нерадостно, даже, скорее, враждебно. Местный ставленник махди, уже был в курсе всего произошедшего, особенно, того, что вернулись, мягко говоря, не все. И он задал первый неприятный вопрос.
— Где наши воины? Почему вернулось так мало?
— Не все воины оказались барсами, многие показали себя трусливыми зайцами, и уподобились гиенам, бросив войско, и своего предводителя, — ответил Аль-Максум.
— Так, может, предводитель не блистал храбростью, и не бросался на жалких дикарей, как лев. А, поджав свой хвост, прятался за более храбрыми, пусть и гиенами?
Аль-Максум, распахнув полы походного халата, продемонстрировал, ещё не зажившую, рану.
— Не всеми ранами можно гордиться, — заметил посланник, снова уязвив его.
— Эта рана получена в бою!
— В бою, с кем? С женщинами и стариками? Тогда, у каждого из нас вся грудь в шрамах, и не только грудь. Многие из нас пролили кровь, в борьбе с юными девицами, и не единожды, — с насмешкой сказал посланник.
Кровь бросилась в лицо Аль-Максума, и он, сжав до судорог руку на эфесе сабли, еле сдержался, чтоб не вытащить её, и не разрубить наглому… ибн калб, его голову.
— Идите, и займитесь своими людьми и рабами, чтобы они не передохли, перед продажей… шариф Аль-Максум.
Глава 16 Чёрные сотни
Мне принесли найденный запас спирта, и, плеснув его в чашку с водой, чтобы разбавить, я стал пить, время от времени, наполняя её вновь, когда пустела. И, с каждым разом, в ней оставалось воды всё меньше, а спирта всё больше.
Я хотел забыться, избавившись от скребущей занозы зловещей пустоты и холода в сердце. Хотел, но не смог. Спирт, проникая в моё тело, отравлял его и мозг, но, ничего не мог поделать с сердцем. Холод и пустота не собирались покидать сердце, заставляя меня переживать все произошедшие события, вновь и вновь.
Наконец, сознание начало меркнуть, сдавшись перед огромной дозой спиртного, и я его потерял, провалившись в тёмное и мрачное беспамятство. В таком состоянии, я пролежал больше суток. Очнулся я вечером, и, словно чёрный безжалостный демон, выскользнул из хижины, где провёл эти сутки, в алкогольном беспамятстве.
Воины вздрогнули, когда я бесшумно материализовался позади них. Мотнув головой в знак того, что я оценил их бодрствование на посту, я пошёл туда, где осталась навсегда моя любовь. Ночь не мешала мне, позволяя остаться наедине со своими мыслями, и прахом любимого человека. До утра простояв перед урной, я взял, найденное после битвы мачете, с которым бросилась на врагов Нбенге, и ударил им в дерево, всадив лезвие на всю длину. Только рукоятка осталась торчать из ствола, ни в чём не повинного, баобаба.
Но старое дерево не дрогнуло, приняв в себя знак взятого обета мести. Прошелестев листвой, под порывом ветра, налетевшего из саванны, оно подтвердило его. На этом мы с ним расстались. Уходя, я прикоснулся губами к бусам, и скупая мужская слеза скатилась по моим чёрным щёкам, упав блестящей, как алмаз, каплей на них.
Луч солнца заиграл на, влажном от слёз, бисере, и, отразившись от них, тёплой, ласковой ладонью коснулся моей щеки. «Любимый», — прошелестел в листве дерева ветер. В ответ дрогнуло в моей груди сердце, а холод, пронзивший его, немного ослаб. Шевельнулся древний рог, висящий на шее, а ножны кинжала царапнули кожу бедра.
Отвернувшись, я ушёл, не оглядываясь. У меня появилось много дел, очень много…, и надо их все завершить, пока я жив…
Нгани явилась по моему зову, принеся одну, и приведя другую, мою дочь.
Мирра и Слава, две мои малышки, смотрели на меня маленькими чёрными глазками. Чёрная Мирра, и чёрная Слава. Что ж, у меня есть ради кого жить.
И моя чёрная слава, ещё покроет моё имя своим чёрным, блестящим покрывалом, и горе тому, кто будет потворствовать ей. Горе!!!
Сейчас же, я стал заниматься своим, разрушенным врагами, хозяйством. Месть — это блюдо, которое надо есть холодным. Чтобы отомстить, мне нужны были воины, а у меня их было, пока, очень мало. Но ничего, я подожду…