— Что же до ранее сказанного, — награды, вами от Государя полученные, сами за себя глаголят. Только вот погибших друзей и товарищей они нам не вернут. И камня этого с души не снимут… Да, кстати, а кто тут у нас — бык?
— Боже упаси, не подумайте! Просто к слову пришлось…
— Ну, ладно. Будем считать, присказка закончилась. Я слушаю Вас господа.
— Всеволод Федорович, позвольте один вопрос? Он очень важен для нас, для общего понимания Вашего видения будущего всего нашего Восточного края.
— Пожалуйста. Хоть два…
— Как Вы оцениваете деятельность нашего министерства финансов с точки зрения перспектив освоения этих земель?
— Говорите уж прямо: как Вы, Всеволод Федорович, относитесь к господину Витте и всему, им здесь содеянному? Я правильно понял Ваш интерес?
— Ну, можно сказать и так…
— Хорошо. Отношусь я отрицательно к большинству из того, что лежало вне сферы усиленного железнодорожного строительства. А в особенности — к французскому участию в Русско-китайском банке. Что же до персоны самого Сергея Юльевича, то полагаю, наш Государь может найти его талантам достойное применение, если фон Витте перестанет столь трепетно дорожить теплыми отношениями с парижским кланом Ротшильдов…
Вы удовлетворены? — Петрович не мог не заметить те многозначительные взгляды, которыми обменялись Вонлярлярский с Безобразовым.
— Вполне. Спасибо за откровенность, — с этими словами Безобразов, напустив на себя вид «важности момента», не торопясь извлек из внутреннего кармана небольшой конверт, — Поскольку Ваш ответ, глубокоуважаемый граф, толковать двояко нельзя, прошу Вас прочесть эту телеграмму. Она адресована лично Вам, но мы имеем поручение ее вручить.
«Упс… как-то интересно все начинает закручиваться. Новая вводная. От кого еще весточка по нашу душу прилетела? От Николая? Вряд-ли, он сам мог мне сказать все, что хотел. Посмотрим-посмотрим…»
Развернув переданный ему листок, Петрович демонстративно не торопясь, дабы было время на подумать, углубился в чтение заинтриговавшей его нежданной депеши:
«Милостивый государь, граф Всеволод Федорович!
Настоящим приношу свои глубочайшие извинения в том, что лично не имел пока возможности высказать Вам безмерную благодарность за все, совершенное Вами на благо Державы в истекшие военные месяцы.
Вы, вместе с прочими нашими доблестными моряками и армейскими, своей кровью и потом искупили, исправили допущенные в определенных сферах грехи и ошибки. В том числе, признаю, и мои собственные.
Осознавая этот факт, прошу Вашего, любезный Всеволод Федорович, благоволения, считать меня своим должником. В связи с чем, особенно прошу Вас выслушать некоторые идеи, коие будут высказаны на Ваш суд подателями сего послания.
За сим остаюсь Вашим искренним почитателем и покорнейшим слугою, в надежде на скорейшую личную встречу, граф Воронцов-Дашков И.И.»…[1]
По мере осмысления прочитанного, перед Петровичем во всей остроте встал вопрос: «А кто же он такой, этот граф Воронцов-Дашков «И.И.», недвусмысленно намекающий на свою заинтересованность в установлении близких отношений с «героем Чемульпо и Токио»? Не про этого ли матерого царедворца несколько раз упоминал Николай в связи с историей созыва им Особого комитета по делам Дальнего Востока? Тем более, что и сами господа комитетчики своим торжественным вручением малявы дают понять, что эта, безусловно, тяжеловесная фигура, стоит в тени за их спинами?
Взятая Петровичем пауза затягивалась. В проштудированной им в свое время вдоль и поперек шиплаверской литературе эта фамилия не встречалась. Судя по всему, к флоту граф был «никаким боком». А ведь надо как-то реагировать, делая умное лицо. Господа в креслах напротив явно ждут от него ПРАВИЛЬНОЙ реакции. Но вот какой?!..
Слава Богу, в критический момент на выручку пришла память Руднева:
«Воронцов-Дашков?.. Илларион Иванович. Генерал-адъютант. Богатейший помещик, коннозаводчик от Бога, но крейсера от броненосца в упор не отличит. Опальный бывший Министр Двора, ушедший со всех постов после Ходынки. Говорят, что после трагедии он разругался вдребезги с Великим князем Сергеем Александровичем: выясняли, кто же из них первый виновник «Кровавого миропомазания».
В итоге, Государь принял сторону дяди и мужа сестры молодой Императрицы, а не лепшего друга своего почившего отца. Что именно и как там было, не возьмусь судить, всяких кривотолков много ходило. Однако, покойный Император, скорее всего, поступил бы в такой щекотливой ситуации не так, как его сын.
Тем не менее, по слухам, достойным внимания, своего влияния при дворе граф окончательно не потерял, Император с ним по многим важнейшим вопросам до сих пор негласно советуется, в том числе и по дальневосточным делам»…
«Сенкс, Федорович. Я тебя понял. Выходит, что нами интересуется чуть ли не сам «серый кардинал» Империи, так что-ли?»
«Этот ярлык Иллариону Ивановичу не подходит. Жажде повластвовать из-за спинки трона, в отличие от тех же Победоносцева или Витте, он совершенно чужд. Его конек — порядок и спокойствие во имя процветания Державы. В интриганстве особом граф тоже не замечен. Ему проще, пожалуй, противнику публично перчатку в лицо швырнуть»…
«Получается, — наш человек?»
Однако на этом подсказки закончились. Альтер эго Федорович право делать выводы и принимать решения представлял Петровичу…
«Ладно. Начнем. Но без истовости…»
— Благодарствую вам, господа! Весьма польщен и тронут. Знак внимания со стороны столь уважаемого человека, не скрою, чрезвычайно приятен и дорог мне. И накладывает определенные обязательства. Непременно, сразу по прибытии моем в столицу, я нанесу визит глубокоуважаемому Иллариону Ивановичу. Как я понимаю, в некотором смысле вы представляете и его интересы, не так ли?
— Именно, Всеволод Федорович. Вы, полагаю, несомненно, в курсе того, что как сама идея создания Особого комитета по дальневосточным делам, так и оформление Восточно-Азиатской компании, родились при самом непосредственном и деятельном участии графа Иллариона Ивановича? — осведомился Вонлярлярский.
— Возможно, Вы мне не поверите, господа, но только о делах в столь высоких сферах, я не осведомлен совершенно. Перед началом войны у меня хватало иных забот, чтобы еще поспевать активно следить за политическими и экономическими веяниями в верхах. Было не до газет-с и досужих салонных разговоров, знаете ли. На мои руки «упал» новейший красавец-крейсер заграничной постройки с напрочь убитой котломашинной установкой, раздерганным экипажем и на две трети обновленной кают-компанией. После же открытия боевых действий сфера моих обязанностей была отдалена от всей политики и экономики тем более. Надобно было самураев бить.
— О, и это у Вас получалось просто великолепно. В наилучших традициях Ушакова и Нахимова. За что Вам восторженно рукоплещет вся страна. Однако, при всем восхищении вашими талантами и героизмом, как военного моряка, наш интерес, глубокоуважаемый Всеволод Федорович, лежит в несколько иной плоскости.
Простите за откровенность, но выполняя распоряжения Государя и графа Воронцова-Дашкова, мы, находясь здесь, в Сибири, а также и на театре военных действий, кроме наших непосредственных обязанностей занимались еще, если так уместно выразиться, подбором кадра для будущего хозяйственного подъема всего этого обширного и богатого края, от Прибайкалья до Сахалина и Порт-Артура. Выбором тех персоналий, которые, будучи направляемы ОКДВ, обеспечат ускоренное развитие крупнейших индустриальных прожектов на Дальнем Востоке и в Маньчжурии…
— И?..
— И в списке этих людей, Всеволод Федорович, Вы стояли на одном из первых мест. Точнее, на самом первом.
«Оп-па!.. Без меня меня женили. Так что ли? Лихие вы, господа кавалеристы…»
— Ну, очень интересно, — Петрович даже не пытался скрыть искреннего удивления от такой неожиданной вводной, — И чем же вы обоснуете такой свой выбор, господа. И почему он — в прошедшем времени, кстати?
— Все очевидно, по-моему. Разве не Вы совершили во Владивостоке «индустриальное чудо», сумев во время начавшейся войны, не прекращая командовать эскадрой, не только организовать и оснастить великолепные судоремонтные мастерские, но и предложить единственно выполнимый план обеспечения их квалифицированными специалистами? А чего стоило наведение шороха на проворовавшееся чиновничество, о котором судачила вся Россия, от дворницких и прачечных до великосветских салонов?..
И при всем этом Вы еще умудрились подать Государю массу ценнейших советов, как по перспективному кораблестроению, так и по делам текущим. Реализация прожектов по катерам типа «КЛ» и «разборке-сборке» миноносцев типа «Сокол» в учебники войдут-с, глубокоуважаемый Всеволод Федорович. И это только верхушка айсберга. Ведь, в конце концов, именно Вас господин министр озадачил вопросами выбора мест и пайщиков под будущие заводы, а адмирал Дубасов хорошо разбирается в способностях своих людей…
— По-моему, вы беспардонно льстите мне. В подобной критической ситуации сама жизнь кого угодно заставит вертеться. Кроме того, многое из того, о чем Вами сказано, инициировано не мной лично, а Степаном Осиповичем. Разве вы этого не знаете?
— Само собой. Только вот подробнейшие записки по этим вопросам вышли из-под Вашего пера. Государь обсуждал некоторые из Ваших предложений с графом Илларионом Ивановичем, с точки зрения их принципиальной исполнимости…
Кстати, на начальном этапе осуществления некоторых из них, граф для ускорения процесса даже использовал свои личные средства.
— Допустим… И, конечно, я весьма благодарен Его сиятельству за государственный подход к нашим, флотским проблемам. Но, что из всего этого следует?
— Следует то, что по ряду объективных причин у нас до определенного момента были на Вас некоторые виды, Всеволод Федорович, — печально вздохнул Вонлярлярский, — Вы пользуетесь доверием и благоволением Государя. Вы прекрасно осведомлены обо всех дальневосточных и маньчжурских делах. При этом Вы еще и состоите в самых добрых отношениях с Наместником Алексеевым, чего, к сожалению, нельзя сказать о нас с Александром Михайловичем. Вы также имеете серьезный дипломатический опыт, кстати, о Вас прекрасно отзываются наши МИДовские. Наконец, Вы знакомы с маркизом Ито, премьером Японии, который в печати прямо назвал Вас выдающимся человеком.
Одним словом, Ваш авторитет ИМЕННО здесь, на Дальнем Востоке, непререкаем. В отличие от столиц, где кое-кто вполне искренне считает, что в Токио Вы «не додавили», дав самураям излишне мягкий и почетный мир. Конечно, мы имеем иное мнение на сей счет. Только, к сожалению… — Вонлярлярский немного замялся, подбирая слова.
— Что, «к сожалению»?
— Дело в том, что Государь категорически воспротивился идее Иллариона Ивановича о Вашем скором отходе от флотских дел. Мы же, откровенно говоря, очень рассчитывали, что именно Вы возглавите полномочное Представительство ОКДВ здесь, с краевой штаб-квартирой в Мукдене или во Владивостоке.
— И, слава Богу! Поскольку мне не придется огорчать вас своим неизбежным отказом, господа. Признаюсь откровенно, опыт современной морской войны привел меня, как и большинство адмиралов и офицеров действующего флота, к мыслям о необходимости реформирования как самой структуры Морведа, так и корабельного состава. Впереди у нас огромная работа над новой программой военного кораблестроения, над определением облика и качеств новых типов боевых судов. А вы, оказывается, задумали лишить меня возможности в сем великом деле поучаствовать.
— Всеволод Федорович, простите, возможно, я скажу банальность, но в России у нас адмиралов и генералов всегда хватало, а вот хороших администраторов из них — раз-два и обчелся. Да, и в ближайшие лет двадцать-тридцать, после такого-то триумфа, нам воевать вряд-ли придется. А вот осваивать богатства огромных восточных земель надо уже завтра, потому мы и предл…
— Что?! Лет двадцать-тридцать мира? Да Вы, Александр Михайлович, весельчак, как я погляжу. Редкостный. С Вашим оптимизмом можно в шапито без страховки на трапеции крутиться. Под самым куполом, — Петрович бесцеремонно оборвал Безобразова буквально на полуслове, — Англо-германской войной Европа беременна. Да, что там — Европа? Мир. Когда ЭТО начнется, ни одной из Держав в сторонке не отсидеться. И для реформ армии и флота времени — кот наплакал. Хорошо года три-четыре…
Хотите пари на сто тысяч: через десять лет встретимся, кто ошибся — тот и платит за весь банкет?
— Вы так уверены, что нам снова грозит война? Причем достаточно скоро?
— Не сомневаюсь ни минуты. Если мы получим лет десять мира, это будет чудом.
— А если такое все-таки произойдет? — хитровато усмехнулся Вонлярлярский, — И Вам десять лет никакого нового крейсерочка призом не взять? Тогда, чем расплачиваться с Александром Михайловичем за свой проигрыш станете?
«Вот ведь шельма! Красиво поймал на слове. Надо будет сотку отложить. На черный день. Но к чему это он?»
— Да, хоть у Вас в долг возьму, Владимир Михайлович.
— Вы великолепны, Всеволод Федорович. Честно-честно, — расхохотался отставной полковник кавалергардов, — Но зачем брать у кого-то в долг, если уже по итогам нашего сегодняшнего разговора, для Вас, даже продолжающего служить в Питере по любимому вашему Морскому ведомству, доход в четверть миллиона годовых будет минимальной, гарантированной суммой от того, сколько Вы реально сможете получать?
«Тык-с. Блесенка по нашу душу закинута красивая. Но и крючок под ней, похоже, «десяточка». И если мы… То что, таки, нам скажет наш многоуважаемый Василий?»
[1] Граф Илларион Иванович Воронцов-Дашков являлся одной из крупнейших фигур в высшем свете Российской империи в период двух последних царствований, и, несомненно, по праву. В этом человеке гармонично сочетались воинская доблесть и аристократическая честь с разумным консерватизмом, тягой к здравым реформам, идущим на пользу государственному организму, и талантом администратора.