— «Кто набив пирожным рот говорит: а где компот»? — Со злинкой цитирую строки потомка царского рода.
«А в ответ — тишина… ждут пояснений. Странно, возраст собравшихся в лаборатории мужчин подходящий — молодых отцов. И стихотворение „Светлана“ (точка бифуркации судьбы молодого поэта Сергея Михалкова), отнюдь не о ленинградском электровакуумном заводе, уже напечатано в „Правде“. Должны знать, но не знают. Ясно, забежал вперёд»…
— … Я в том смысле, Александр Иванович, что коллектив наш небольшой, занимается, в основном, теоретическими вопросами. Вас не устраивает наш регулятор — продолжайте точить ваши коноиды (основа кулачкового механического вычислителя).
— Не кипятись, Алексей Сергеевич, — серьезнеет Шокин. — лучше подскажи, что нам делать?
— Да легко! — Делаю глубокий вдох. — Пишешь техническое задание на разработку двойного триода в стальном корпусе, в которой перечисляешь все свои требования к нему. Несёшь эту бумагу…
— … на «Светлану»! — подсказывает кто-то.
— … на подпись самому высокому начальнику, — не соглашаюсь я. — до которого сможешь дотянуться и уже потом на «Светлану». А пока отлаживаешь работу системы с нашими «кубиками».
— Товарищ Чаганов, — на пороге, широко распахнувшейся двери лабаратории, появилась нескладная фигура Орешкина. — прошу вас пройти со мной. Дело не терпит отлагательств.
«Раздулся от важности».
— Как-то вот так, — поворачиваюсь лицом к Шокину. — продолжайте, товарищ Попов.
— Ну, что у вас? — Не считаю нужным скрывать своё недовольно, как только мы оказались с особистом наедине. — Прячетесь от меня, лейтенант (без добавления: «госбезопасности», звучит почти как оскорбление). В шпионов решили поиграть?
Орешкин от возмущения начинает хватать ртом воздух.
— Следуйте, пожалуйста, за мной, товарищ Чаганов. — С трудом справляется с собой особист и скачет впереди по коридору, иногда сбиваясь на иноходь.
В радиолаборатории довольно людно: рядом с потухшими Ощепковым и Любой два высоких сержанта ГБ в синих галифе, Коровьев со свежим фингалом забился в угол, а центре — Фриновский и Курский о чём-то тихо перешёптываются.
— Полюбуйся, — начальник управления раздражённо суёт мне листок. — что тут у тебя творится.
«Ещё одна листовка! Даже две, Курский теребит такую же»…
Пробегаю глазами по напечатанным строчкам.
«Текст тот же самый, бумага — та же самая. Вот только первая листовка, что находится сейчас в кармане моей гимнастёрки, написана от руки. Плохо дело… а почему другие отпечатаны на машинке? Первую листовку писал (переписывал) Ландау, его размашистый почерк из уголовного дела — узнал бы из тысячи. С утра конвоир отвёз его в ФИАН… а время поджимало (ведь самого Фриновского задействовали)… тогда решили дубликат напечатать на машике. Пока всё логично. Дальше… подбили Толику глаз, дали листовки, он их подкинул в столы жертв и сразу же, чтобы наверняка, зафиксировали факт обнаружения подрывной литературы… А почему не пришли сразу за мной? Налицо сокрытие улик по 58-й статье. Не хотят разбирательств в верхах? Очень может быть… Уберут из НКВД или хотя бы из центрального управления по приказу и всё — задача минимум решена, нет рядом чужих глаз и ушей… Принимается как рабочая версия. Та-ак вернёмся к нашим баранам, в СКБ две машинки: в моей приёмной и в особом отделе. На какой из них злоумышленник делал своё чёрное дело? Ха, проверяется легко»! Достаю из кармана не отданный пропуск Шокина и начинаю сличать листки.
«Фактура бумаги… плотность… шрифт… сответствуют. Печать гербовая… подпись начальника особого отдела… натуральна… чернила… мастика… Ажур!.. Шри-ифт! Строчная буква „р“ — с особенностью! Палочка бледнее кружка. В обоих документах»…
— Что там такое? — Фриновский начинает терять терпение. — Чаганов, что там рассматриваешь?
— Да вот, товарищ комкор, неувязочка тут с этой листовкой выходит. — Мысленно я себе аплодировал.
— Какая ещё, бл*, неувязочка! — Взрывается он, затем спохватывается. — Сержант, да выведи, ты, задержанных!
Люба обречённо, по привычке, закладывает руки за спину, Ощепков бросает испепеляющие взгляды на людей в форме. Курский, как филин, встревоженно поводит большой головой с круглыми глазами из стороны в сторону. Орешкин начинает переминаться с ноги на ногу.
— Эта листовка напечатана на машинке особого отдела. Вот обратите внимание, Михаил Петрович, — Встаю рядом с Фриновским, бесцеремонно оттирая от него начальника 5-го отдела. — на букву «р» здесь и здесь…
У начальника ГУГБ над воротником появилась красная полоса, которая, быстро расширяясь, поползла вверх, огибая грубый шрам от сабельного удара. Курский забегает с другой стороны, немигающе глядит на листки и ещё глубже вжимает голову в плечи.
— Вы — оба! — Брызжет слюной на особистов Фриновский, укладывая улики в карман гимнастёрки (Курский повторяет го движение). — Через час — у меня в кабинете! С докладом! «Ясно, спустит всё на тормозах. Сейчас сварганят задним числом план оперативных мероприятий, где каким-нибудь десятым пунктом идёт — изучение реакции объекта на противоправные действия другого лица и ничего не докажешь».
— Сержант, машину! — Заглянувший на шум охранник кивает головой и скрывается за дверью.
— Михаил Петрович, — встаю на пути шефа уже в коридоре. — прошу отпустить моих людей. Они задействованы в подготовке оборудования для «перелёта». Вы понимаете о чём я говорю…
«Наступает момент истины: как далеко готовы пойти ежовцы в достижении своих планов»?
— Освободить. — Буркнул комкор в сторону и, не оглядываясь, застучал подковками по цементному полу первого этажа.
Вслед за ним бросаются сержанты и Курский с Орешкиным, чуть задержавшись, появляется Толик, вопросительно смотрит на меня.
— В отдел кадров, пиши заявление по собственному желанию. — Сжимаю губы.
Коровьев чуть слышно шуршит парусиновыми башмаками.
«И враг бежит, бежит, бежит… Извинений от особистов, конечно, не дождёшься… как, впрочем, и благодарности от спасённых. За руки держатся несгибаемые борцы с „кровавой гэбнёй“, пожирая друг друга».
— Что стоим? — Не скрываю своего раздражения. — Придётся ведь и за него работать… Или надеетесь на помощь Ландау? (Тревожно переглядываются). Он вам наслесарит…
Люба гордо дёргает плечиком и следует на рабочее место, за ней, как приклеенный, Ощепков.
«Вот чего мне от них дальше ждать? Почуяв безнаказанность сами начнут прокламации сочинять? Может быть, а может и не быть. Одно ясно — свидетели культа „красного маршала“ понесут его светлый образ сквозь года. Будут детям и внукам рассказывать о незабываемых встречах, о том как бы всё стало хорошо, если бы не… Ощепков хоть, в отличии от Ландау, в вузы преподавать не рвался. По мне так, ущерб нанесённый этим „гением“ умам молодых советских учёных многократно превышал пользу от его вклада в науку. Что с ним делать? Застрелить — нет, лучше всего — выпустить, бороться с фашизмом. Через Вену, пока ещё можно»…
Москва, Кремль.
Кабинет Сталина.
Тот же день, позднее
— Скажите, товарищ Ежов, — хозяин кабинета, стоящий в центре комнаты, вместо приветствия направляет на появившегося в дверях гостя прямой мундштук трубки «бильярд». — мы помогали вам на первых порах, когда вы вступали в должность?
— Так точно, товарищ Сталин. — Нарком, обескураженный таким неприветливым приёмом, неожиданно отвечает по старорежимному.
— … Мы вмешивались в подбор ваших кадров? — Тяжёлый взгляд вождя сверху вниз давит на него, создавая полную иллюзию тех разносов, что в 1915-ом году в Тульском запасном пехотном батальоне устраивал рядовому Николаю Ежову отделенный командир ефрейтор Володин.
— Никак нет.
— Тогда вам не на кого пенять… — Сталин поворачивается спиной к наркому и идёт к своему письменному столу, по пути показывая на место с краю за пустым длинным столом для заседаний.
Ежов поспешно садится и следит за каждым движением вождя, который большим пальцем правой руки с жёлтым от табака ногтем частично накрывает чашку трубки, увеличивая тягу, и двумя быстрыми сильными затяжками раскуривает её.
— Я сегодня получил докладную записку… — Сталин берёт со стола и кладёт обратно лист бумаги. — от инструктора ЦК, который курирует подготовку оборудования для перелёта «Северный полюс — Америка» на московских заводах. Вам, товарищ Ежов, известно постановление Политбюро об обеспечении условий для ускоренного и безусловного исполнения заказов, связанных с этим наиважнейшим государственным делом?
Нарком внутренних дел кивает головой.
— … так вот, в ней отмечен вопиющий факт: оказывается действиями ваших подчинённых, поставлено под угрозу выполнение одного из таких заказов, — Сталин пускается в свою привычную прогулку по кабинету вдоль стола заседаний. — изготовления аппаратуры дальней связи в КБ товарища Чаганова.
— Э-э-э… — Нарком начинает подниматься со стула.
— Я дам вам слово позже, товарищ Ежов. — Вождь поворачивает обратно у дальней стены.
Бритая наголо (по новой моде) голова наркома покрылась потом, он тяжело плюхнулся на сиденье.
— … вопиющий факт… сотрудники особого отдела изготовили и подбросили работникам СКБ листовки антисоветского содержания. Не знаю как вы, товарищ Ежов, но я усматриваю в повторяющихся попытках замазать грязью товарища Чаганова чью-то злую волю.
— Я лично провёл проверку по этому делу, товарищ Сталин! — Встав на ноги, маленький человечек кажется еще ниже, чем был. — Начальник особого отдела СКБ Орешкин проводил оперативное мероприятие по плану, утверждённому товарищем Курским. Целью операции была проверка новой информации и решение вопроса о возобновлении уголовного дела УФТИ по вновь открывшимся обстоятельствам.
— Мне, товарищ Ежов, понятно ваше желание сохранить, говоря по старому, «честь мундира», — вождь останавливается напротив наркома. — но это мешает взглянуть на ситуацию непредвзято. Кроме того, вам также неизвестны некоторые сопутствующие обстоятельства… Чтобы было понятнее, скажу, что среди членов Политбюро возникли разногласия. Наше предложение изменить принцип формирования Политбюро встретило противодействие со стороны некоторых товарищей. В чём суть этих предложений: зарезервировать место в нём за руководителями НКВД, НКО, председателем Совета Народных Комиссаров и его первым заместителем, трём старейшими секретарями ЦК, Председателем Верховного Совета. По должности. Наши противники, в первую очередь товарищ Косиор, предлагает формировать Политбюро из представителей компартий союзных республик. Мы считаем, что это приведёт к разрушению единства Союза: представители республик начнут тянуть одеяло на себя.
— Согласен с вами, товарищ Сталин. — Облегчённо выдыхает нарком.
— Есть мнение, — жесткий взгляд вождя не даёт наркому расслабится. — что некоторые ваши подчинённые действуют заодно с противниками крепкого Союза.
— Я разберусь, товарищ Сталин. — Переступает с ноги ногу генеральный комиссар.
— Мы верим вам, товарищ Ежов, — тяжёлая рука вождя ложится на плечо наркома. — ценим ваши заслуги в деле разгрома антисоветского троцкистского военного заговора, поэтому вносим предложение ввести вас в состав Политбюро в качестве кандидата.
— А как же это? — Растеренно бормочет Ежов. — Есть же уже два кандита, избранные на семнадцатом съезде: товарищи Микоян и Рудзутак. Как с ними быть? Съезда надо подождать или пленума.