То, что Астрид и Ингрид должны лежать в могиле, было известно от воинов, которые выжили и видели все своими глазами. Особенно им запомнилось, как девушки ожили через пару часов, когда их бездыханные тела уже закоченели на снегу. Да, они были ранены, но дышали, и каждый воин клялся, что сперва я ушел за ними, а когда пришла госпожа Миуюки со своим немертвым воинством, то вся троица — я, Астрид и Ингрид задышали полной грудью. Рассказывали воины и о том, на что пошел старик Брани, как он словно обезумев, задушил своего внука, и когда воины решили поднять его на копья, то пришла Миуюки и все трое задышали полной грудью, а их страшные раны, после которых не выжить, залечила темная госпожа с помощью ножа.
К нам по последнему снегу и денно и нощно шли бесконечным потоком те, что потеряли близких, и все просили и умоляли помочь. Мама говорила, словно заученно, что всех не спасти, и она нас не воскрешала, а лишь вылечила смертельно раненую Астрид, и магистра света Ингрид. Но люди не верили ей, они не могли осознать, что все потерянно, и как им казалось, Синигами просто не хотят помогать.
В один из вечеров около нашего дома, где в своей комнате лежала переломанная Астрид и практически опустошенный я, собралась многотысячная толпа, невзирая на десяток мутировавших нежить из катакомб, которые охраняли подступы к нашему дому, и именно эта нежить из катакомб помогла выстоять Данилагу. В тот вечер отец вновь надел свою помятую и местами пробитую вороненую броню, а Брани зарядил арбалет и сев напротив двери, положив на свои колени топор. Даже я спустился на первый этаж, волоча свой пояс с кинжалами и опираясь на невзрачное простенькое копье, а у очага меня ждал мрачный колун, который оставила мне Хель. В ту напряженную ночь мы ожидали, что толпа пойдет на штурм нашего дома, вымещая на нас кипящую внутри горожан злость. Когда перевалило за полночь, я поднялся в комнату к Астрид, которая лежала в своей кровати, привязанная к палкам, которые помогали костям срастись правильно. На её подушке не было сухого места, по щекам моей сестренки текли непрестанно слезы, ведь крики толпы были слышны внутри дома. И было сложно слышать оскорбления от тех, за которых ты отдал жизнь. Вместо того, чтобы стать героем который погиб, стать изгоем, которого ненавидят лишь за то, что он выжил, несмотря на все совершенные подвиги.
Тогда пришлось вмешаться самому королю Генриху Кровавому, чтобы не произошла кровавая бойня, в которой умрут сотни горожан. Он выступил перед народом у нашего дома, оправдав клан Синигами, и подкрепил свое слово стоящей за его спиной тысячей воинов, которые готовы были выполнить его любой приказ. Горе иногда затмевает голос разума, тогда все обошлось, но разговоры не закончились. А огненоволосая Астрид с двумя белоснежными прядями пожелала свой последний год обучения провести в пустынной империи вместе со мной. Данилаг больше не держал крепкой хваткой свою первую красавицу, а народ северного королевства мог потерять могущественного мага огня лишь за то, что люди не смогли сдержать свои злые языки.
Поэтому, даже сейчас, я старался не выделяться из толпы, и не обращать на себя внимания. Как бы не спешил домой, как бы не горели мои руки быстрее взяться за перо и бумагу, я шел медленно, посматривая с восхищением на костяных гигантов, которые были созданы из тел павших великанов. Тысячи трупов воинов и магов народов ледяных пустошей пополнили бесчисленную армию, что спала в катакомбах. Когда казалось, что все потеряно, когда враг прорвал оборону и стена пала вместе с главными торговыми воротами. Из земли вырвались они и, повинуясь воле своей хозяйки, сметали на своем пути любого врага, ведь войско Миуюки было не только многочисленным, но и подготовленным к бою с любым врагом. Великаны пытались прорваться, когда первой волной из катакомб хлынули скелеты, но это была лишь первая волна. Миуюки, привязав к себе дандж в катакомбах, как настоящий ростовщик решила избавиться от плохих активов.
А вот вторая волна уничтожила великанов, так как состояла из драугов и мутировавшей и улучшенной нежити, а когда пошла третья волна из среднеуровневых личей, то в живых от врага никого не осталось. А Черная хозяйка нежити, как называл Миуюки народ, пошла по пустынным улицам столицы к своими детям.
Неожиданно из переулка вышла Нибура, которая какими-то немыслимыми для меня путями всегда сокращала дорогу. Она шла, насвистывая, возвращаясь к себе домой, который сейчас ремонтировался на деньги, выделенные семье Нибуры кланом Синигами. За девочкой вышагивал драуг, не мутировавший и не усиленный, которого ей выделила для охраны Черная хозяйка. На нем была нехитрая кожаная броня, а на плече лежал колун, копия моего, который хранился теперь под моей кроватью.
Нибура, как и трое её братьев и две сестренки, пришли в нашу жизнь вместе с колуном, который чуть не прикончил меня в сером пределе. Как клянется Брани, колун был найден в снегу, прямо подо мной, когда он держал меня на руках.
— Хель, не держит на нас зла. — С облегчением проговорила тогда мама, держа бережно в руках теперь мой колун, а отец, что стоял рядом, усмехнулся.
— Когда я его в последний раз держал в руках, он был хлипковат, надеюсь, тебя он не подведет. — Проговорил отец, держа в своих руках другой топор, с помощью которого он строил огромный сруб нашего нового дома.
Хель когда-то говорила, что топор не виноват в том, что он рубит головы, виноваты руки, держащие его. И этим летом, с первых дней весны мне пришлось поработать им, помогая в строительстве, как Брани, так и Альрику, которым в свою очередь, помогала нежить Миуюки.
Сейчас же основные работы по строительству дома были закончены и мы месяц назад в него переехали, хоть и стояли лишь стены да крыша на двухэтажном доме, вокруг которого не было даже хлипкого забора. А сам дом прекрасно расстреливался из баллист, что стояли на городских стенах. Но мы не переживали по этому поводу, так как зато мы теперь видели из окон открывающийся прекрасный вид на море с обрывистого берега. А Брани обещал поставить небольшую пристань и хотел начать изготовить этой зимой корабль, на котором он пойдет в поход. Этой зимой он все же обагрил свой топор об кровь врага, так как после того, как я ушел в серые пределы за Астрид, и Миуюки выпустила нежить в город, несколько групп великанов и ледяных магов всё же проникли в город. И уничтожали мирных жителей, так как поняли, что живыми им из города не выбраться. Они вышли к нашему участку стены, когда Миуюки ушла, оставив только одного лича у дома Нибуры, в котором лежали в беспомощном сознании я, Ингрид и Астрид. Брани не позволил этой группе продолжить убийства и вместе с личем уничтожил великанов и воинов ледяных пустошей.
Вырываясь из воспоминаний и пройдя торговые вороты, я перешел на бег по узкой дорожке, которая являлась самым коротким путем до нашего нового дома. Возле самого двух этажного особняка, от которого одурманивающе пахло свежей древесиной, меня ждало семейство волков во главе с Белоснежкой. Ранней весной мы все принимали тяжелые первые роды у огромной белой волчицы, три белых комочка и два серых обрадовали даже мрачную Астрид. А в столице пронеслась весть, что у волков Синигами пополнение, и первым к нам пришел купец с покусанной задницей, и попросил продать ему одного из щенков. Но и Брани, и папа сразу отмели продажу щенков. Как было решено, на семейном совете, Серый и Белоснежка сами решат, с кем останутся их дети, ведь они наши друзья, а не собственность и не слуги.
И сейчас на меня смотрели пять полугодовалых уже не щенков, но еще и не волков, пусть даже и молодых. Особенно выделялся Лентяй, он был, как и мама белоснежного цвета и только на носу был маленький, словно горошина, кусочек серой шерсти. Мама-волчица толкнула его своей головой, и он подошел к моим ногам, тихо порыкивая, и уткнувшись в мою ногу головой, замер. На меня выжидающе смотрели Серый и Белоснежка, словно сейчас происходит что-то важное. Они знали, что я скоро их покину, и что я не собирался разлучать Белоснежку и Серого, и потому, как я понимал, они решили отправить самого сильного и крупного своего сына со мной.
— Серый, но я не могу его взять с собой. — Тихо, твердым голосом проговорил я волкам. — Он слишком мал, и его самого надо защищать.
— Р-р-р!. — Тихо ответил Лентяй и впился не больно своими зубами в мою ногу и с вызовом посмотрел меня, вздыбив свою белую шерсть.
— Лентяй, не обижайся. — Сев на колено, проговорил я и попытался погладить самого пухлого и большого волчка, который уже в свои полгода может посоперничать по весу и росту со своими взрослыми дикими сородичами.
— Р-рр-р. — Коротко ответил недовольно мне волчок и, поведя ухом, повернулся к дому, и начал красться, повернув ко мне свою голову и ожидающе замер.
Я пошел за ним, также крадясь, и около открытого окна замер, в нашем огромном доме не должно быть никого. Астрид Миуюки и Альрик остались в академии, разговаривая с новым представителем короля, который пообещал мне, что сможет доставить письмо Суре. Он в скором времени убудет в подгорное королевство для налаживания политических и экономических связей между нашими странами. И потому я спешил домой, так как мало написать письмо, его еще надо правильно упаковать и поставить печать клана на конверт, а эта печать осталась в комоде, в маленьком кабинете мамы. А такая возможность написать письмо будет и у Суры. В этом мире переписываться — это редкая возможность, которой нельзя было не воспользоваться, ведь это было бы преступлением против нашей дружбы.
Но в доме было двое, это были единственные, кроме Юкогамы, что могли войти в наш дом во время отсутствия в нем Синигами.
— Кьярта, я бы рекомендовала тебе не тянуть свои руки ни к Астрид, ни к Альмонду. — Грозно проговорила Ингрид, а я замер у открытого окна. С самой зимы у меня со светлым магистром была негласная вражда и все из-за бремени, которого теперь нет на моей шее.
— Госпожа магистр, если вы намекаете на то, что они, возможно, найдут в пустынях себе избранников, то на это воля богов. — С усмешкой ответила ей Кьярта. — И я и Кхарги, которых вы, магистр, недолюбливаете, будут не виноваты, если члены клана Синигами найдут в пустынях себе избранников.
— На шее Альмонда бремя, и его сердце принадлежит мне. — Тихо ответила ей Ингрид, а мое сердце застучало быстрее. — Ни одна женщина не имеет право прикоснуться к тому, что принадлежит мне.
— Я слышала о такой варварской традиции, но ни каких амулетов я на нем не увидела. — Проговорила скептически Кьярта.
— Увидишь, и нарушительница моего права будет отвечать! Кьярта, помни об это! — Строго проговорила та, за которую я, практически, отдал свою жизнь, но она об этом никогда не узнает.
— Конечно, магистр, как увижу амулет на его шее, я вспомню о странных притязаниях на слишком юного для вас воина. — С иронией в голосе ответила ей жрица, которая, несомненно, знала о севере даже больше, чем я.
— Что слишком, а что нет, не тебе решать, а Синигами или Альмонду. — С усмешкой ответила ей Ингрид.
Когда голоса больше не зазвучали, а входная дверь дважды скрипнула, я аккуратно проник в дом через открытое окно. Мы не боялись ни воров, ни грабителей — по всему периметру стояла, не скрываясь, нежить, а сам дом охраняли волки.
В моей голове всплыли воспоминания, как я проснулся в лечебнице, а на моей груди отсутствовал амулет бремени, и вечером меня посетила Ингрид. Была она бледна, но все же уверенно стояла на ногах, а меня одарила злым взглядом.
— Что это? — Спросила она, вытянув передо мной руку, с лежащим на её ладони амулетом.
— Мое бремя. — Тихо ответил я ей.
— У меня назначено три дуэли из-за него. — Холодно ответила она мне. — Ты имел право его носить, а я имею право его забрать, так как это принадлежит мне.
Вот так просто и без лишних слов она забрала бремя и ушла, а потом через несколько месяцев Астрид рассказала мне, как в лечебницу пробралась Кельта и сняла с моей груди амулет. И проведя простейший ритуал поиска, нашли ту, которой принадлежит мое сердце. И выдвинула свои требования, ну, а кто, кроме Кельты также пошел на этот самоубийственный поступок, так и осталось тайной, как и то, как прошли дуэли.
Дверь в мою небольшую комнату была не закрытой, кто-то туда заходил в мое отсутствие, и когда я заглянул туда, то на небольшом столе у окна я заметил лежащий конверт. На нем был оттиск именной печати, светлого магистра Ингрид, и когда я дрожащими руками вскрыл его, то из него выпал мой амулет и маленький листок пергамента.
— Для защиты твоего сердца в дальних странах. — Гласила единственная строка в письме, которая заставила меня задуматься. Она не уничтожила мой амулет, как должна была, а хранила у себя и теперь вернула его.
С печальным вздохом я надел его, и достал чистый лист пергамента и надолго у него замер. Пора было начать писать письмо Суре, но я не знал с чего начать, и что стоит ей рассказать. Сзади меня скрипнула дверь, и, топая словно мамонт, в комнату зашел Лентяй и тоскливо рыкнув, лег у моих ног, напоминая мне о том, что я еще не сделал свой выбор. А волков не стоит обижать отказом, они намного умнее своих собратьев в лесах и горах, и если они посылают своего сына со мной, то так надо, и мой отказ будет воспринят с обидой. Но я обдумаю это потом, ведь пора начать писать письмо, и обмакнув в чернила свое перо, я стараясь не оставить кляксы, начал старательно выводить буковки.
— Здравствуй, Сура! У меня все хорошо, на небе радостно светит солнце, а я по тебе скучаю. — Гласила первая строка, а за ней было еще и еще строки и уже закончился первый лист. На небе загорелись первые вечерние звезды, а я все рассказывал молчаливому листу пергамента, что же случилось, за этот год. Умолчал я лишь об Ингрид и серых пределах, и тех смертях, что произошли вокруг меня.
Конец главы десятой.
Глава 11
В приемной главы академии Данилага было прохладно и пустынно, не было даже секретаря. Только огромные, закованные в латы телохранители с большими топорами и мечами стояли у дверей в кабинет главы академии. Они молчаливо и недружелюбно смотрели на нас с Астрид, сидящих на лавочке. Их уровни были равны тридцатому, а надетые на них доспехи в прозрение светились множеством защитных заклинаний. Но они, как выяснилось, особо не были нужны королю — он и сам мог за себя постоять. Зимой, в бою вместе с моим отцом, он не раз доказал, что наш король — воин, которого еще надо поискать. Да и ссора с архимагом Агри, о которой даже народ боялся говорить, чтобы не навлечь на себя беду. Король, по слухам, обвинил Агри в предательстве, а тот заявил — чтобы предать, надо быть подданным этого королевства, а он служит лишь своему императору. И как я узнал от мамы, король указал архимагу его место, и направление к порталу. Но этим ранним утром мы с Астрид ожидали в приемной по иному поводу, сегодня был наш последний день в столице Данилаг.
Во всех мирах и временах без бумаги ты никто, а с бумагой человек. Сегодня, ранним утром, нам должны были вручить верительные грамоты, гласящие, что мы ученики по обмену, и за нашу жизнь и здоровье будет ответственен не кто иной, как Светлоликий правитель пустынной империи. Также, впрочем, как и его сестра, которая возглавляет академию, в которой будет проходить обучение ученик второго курса Альмонд Синигами. А также ученица огненного факультета, поступившая на последний курс, и чья сила и опыт достаточен для получения диплома прямо сейчас.
Мы были разные — она светлым магом, а я темным, но мы были семьей и ничто не могло нас разделить. Когда сестра лежала в своей комнате вся переломанная, я проводил рядом с ней больше времени, чем у себя. Я читал ей книги по магии, разговаривал, стараясь отвлечь, не дать страху захватить её, что она никогда не сможет быть красивой, и не будет также хорошо танцевать, и пожелать умереть. Ведь вернувшись с грани из серых пределов, так легко в него вернуться. Она могла лишь пожелать умереть, уснуть и более не проснуться, а когда разумный не хочет жить, ни что не может его удержать в мире живых. Но я смог удержать свою сестренку, и мы часами обсуждали разные мелочи, читали про запретную магию, обсуждали мой изначальный песок. И как мне казалось, та граница, которая разделяла нас раньше, размылась и практически стала невидимой.
Только когда проходишь через череду испытаний, которые кидает тебе судьба, начинаешь ценить то, что имеешь. Ко мне это не относилось, я всегда ценил что имею, помнил, что потерял, и довольствовался этим. Но это я, с высоты моего возраста и опыта, и как казалось, иначе и не могло быть. А вот Астрид только предстояло смириться с тем, что мир для неё разделился на две половинки. Был привычный мир для неё до её смерти, и после, когда многое потеряло свою ценность. И то, что она не ценила, а принимала как должное, оказалось бесценным сокровищем.
— Господа Синигами. — Вдруг обратился к нам один из телохранителей в латах у двери. — Прошу вас сложить оружие на столе и только после этого глава академии вас примет.
— Раньше король не боялся детей. — Обворожительно улыбнулась Астрид, вставая со скамейки, в своем синем, простеньком платье без вырезов, с длинными рукавами и высоким воротником. С ней встал и я, и начал растёгивать пояс авантюриста, с которым расставался только ночью.
— Госпожа Астрид, вы не ребенок. — Ответил ей второй, закованный в латы охранник. — И я видел оплавленные камни после вашего пламени, а вот ваш брат — убийца, я присутствовал на его экзамене по темным путям. Альмонд, не забудь про нож в сапоге!
— Аль? — Вопросительно посмотрела на меня Астрид. — Что было на экзамене?
— Ничего особенного, против меня поставили осужденного за трусость. — Спокойно проговорил я, подойдя к столу и начиная выкладывать оружие. — Приговор военного суда огласил смерть оставившему свои позиции воину, который кровью не искупил в боях свой позор, и я был исполнителем приговора в действии.
— Печально. — Сухо ответила мне сестра, и со вздохом сделала первый шаг в направлении небольшого столика.
Астрид прихрамывая, подошла к столу и с усмешкой вытащила заколку, которая держала её не хитрую прическу из огненно рыжих волос, в которых были словно вплетены несколько милых, белых, длинных прядей. Вместе с жизнью к Астрид вернулся и огненно рыжий цвет волос, но несколько белоснежных прядей будут вечным напоминанием о посещении серых пределов. Это относилось и к платью до пола, которое закрывало практически все тело. Нож мамы оставил множество шрамов, и потребуется больше, чем полгода, чтобы они исчезли, либо для того, чтобы Астрид привыкла, что она теперь не самая красивая и желанная девушка в Данилаге.
— Альмонд Синигами, вы разделали воина, как свинью. — Не унимался слишком разговорчивый телохранитель. — Можно было и не быть с ним таким жестоким. Он всего лишь оступился и был достоин того, чтобы умереть легко.
Я не стал ничего отвечать телохранителю под пристальным взглядом Астрид, ей не надо было знать, что это было эмоциональное. Ведь моим противником стал тот самый воин, что держал щит мага на участке стены слева от меня. Увидев, как меня пригвоздили первые стрелы, он бросил щит, и его маг, которого он защищал, погиб. Это видел не только я, и его судьба была решена судом, который всегда был строг к тем, кто бежал с поля боя. Он даже был рад, что ему не отрубит голову палач, а дадут возможность умереть в бою, либо если он выиграет схватку, то может избежать смерти и его отправят на безлюдный остров. У него был бы шанс выжить, если бы его противником был не я, так как он был искусным бойцом и его вооружили щитом, мечом и даже дали кольчугу со шлемом. Я же вышел против него лишь с поясом авантюриста и кинжалами на нем.
Я убил воина, не применяя магию, мой уровень позволил сделать это довольно легко, сперва я отсек ему кинжалом руку, что держала меч, затем ту, что держала щит. И достав небольшой нож из сапога, я медленно отрезал ему голову. Да, я был жесток. Но если бы он рискнул, возможно, все бы сложилось иначе. Ночью в этот день на меня впервые накричала моя покровительница, и даже хотела меня наказать за излишнюю жестокость. И она была права, но когда я увидел своего противника, то во мне словно проснулся зверь, что жаждал убивать.
С печальным вздохом положив на стол два сапожных и семь метательных ножей, я подошел к охраннику, который не произнес более ни слова. Я видел, как по его лицу, не скрытому забралом, тек пот. Он перешел на неизвестный мне порядок прозрения и осматривал, как меня, так и немного смутившуюся Астрид, которой не нужно было оружие. Так как она и есть оружие, по сравнению с которым мои кинжалы и ножи были безвредными игрушками для детей.
Когда дверь открылась перед нами, то я не стал спешить, а пошел ровно с той же скоростью, что и Астрид. Ей было тяжело ходить, и потому я старался, чтобы она особо не спешила. Огромной уставленный шкафами с книгами кабинет был немного пустоват, и что, удивительно король был один и молча разбирал документы, которыми был уставлен не только стол, но ровные стопки пергамента стояли и на ковре. Генрих Кровавый махнул рукой на два кресла напротив него, приглашая нас сесть, и мы с Астрид в них сели, ожидая, когда же король обратится к нам. А он не спешил это делать, заполняя пергамент и ставя печать и аккуратно выводя свою подпись сперва на одном пергаменте, а затем на другом, лишь изредка кидая на нас взгляды.
— Так, Синигами. — Нарушил тишину Генрих Кровавый и вытащил из ящика своего стола золотую табличку, такую же я видел на Варси и положил её напротив Астрид. — Я срать хотел на вранье вашей матери. Ты Альмонд воскресил свою сестру!
В кабинете настала тишина, и то на меня, то на Астрид с гневом смотрел король, его борода опять засветилась, я уже знал, что это особенность его пути. Но что это за путь никто не знал.
— Ты. — Указал пальцем на Астрид Генрих Кровавый, нахмурившись. — Ни каких замужеств и любви, за братом присматривай. Свои шашни потом будешь устраивать, а то, как передает разведка, Кхарги уже подготовили ему невест. Да и Варси, с которыми он повздорил, будут в столице, а они те еще твари. Не время крутить хвостом, помни, не углядишь за Альмондом, потеряешь его навсегда.
— Ваше величество, я не собираюсь спускать с него глаз, и меня не интересуют свидания и романтика. — Ответила Астрид учтиво, но немного дерзко.
— Это меня также беспокоит, мой сын уже дважды присылал тебе приглашение на званый вечер. — Хмуро проговорил король. — Ты бы ответила, хотя бы отказом. Словно ты брезгуешь появляться в обществе лучших людей столицы.