— Альмонд, кидай свиток! — Вырвал меня из созерцания тронного зала голос Миуюки, который казалось, был так далеко.
Личи сорвались с места в тот момент, как в них полетел свиток, который незамедлительно активировала Миуюки. Перед моими глазами разыгралась энергетическая буря — я видел прозрением контуры, которые словно паутина серебряными нитями опутывали в мгновение ока, как помещение, так и каждого кто находился в пределах пятидесяти метров от свитка.
Перед моими глазами зал сначала вздрогнул первый раз, затем второй раз и пространство начало искривляться, словно в разбитом зеркале. И как предупреждал нас архимаг, я начал терять нить событий и мой разум начал меркнуть, словно под воздействием усыпляющего газа.
Перед моими глазами были личи, объятые энергией и еще не до конца сформированные в воздухе заклинания что летели в нашу строну, я был уверен что нам конец, если они настигнут нас. Мы выполнили свою задачу, и теперь вся надежда на команду ликвидации.
Тьма неожиданно поглотила мой разум и не хотела отпускать его. Разумный не мог вынести переноса без потери сознания, и как надеялся отряд ликвидации, это поможет уничтожить личей с наименьшими потерями.
Когда я открыл глаза, я не понимал, где я нахожусь. Вокруг был огонь, крики, лязганье металла, а с неба молчаливо взирали на нас звезды, что освещали небо своим холодным сиянием. Около меня, вся в белесых одеждах, излучая свет, стояла Гертруда первая, чьи седые волосы касались земли и струились по ней словно живые.
На земле около неё появлялись руны, которые были практически копией того тоннеля, который рисовал на доске профессор, она строила рунный пространственный тоннель.
— Она собирается сбежать! — В этом хаосе звуков я услышал голос Генриха Кровавого. — Не дать ей этого сделать любой ценой.
— Где мой сын? — Донесся вдалеке голос моей мамы.
— Альмонд! — Заглушив звуки битвы, прогремел голос моего отца.
А я не мог ничего сказать, ни даже двинуться — волосы Гертруды, словно удавка оплели мою шею и слегка сдавливали как ошейник. Лич в белых одеждах схватила меня за волосы, и поднесла к своему обезображенному лицу, и мир вновь содрогнулся, как при активации свитка, Гертруда решила сбежать, прихватив меня с собой.
— Еда! — Прошелестел в моих ушах скрипучий голос мертвой королевы.
Глава 14
Надо мной пела свою заунывную песню метель, а я лежал в сугробе и не мог пошевелиться. Я чувствовал как мороз, что бушевал здесь, постепенно убивал меня. Ни руки, ни ноги не могли шевелиться, и только мое сердце все еще билось. Но холод нещадно пробирался и к нему с желанием остановить, чтобы оно прекратило своё живительное биение. В моей голове вспышкой пронеслась мысль, что я больше никогда не увижу своих родных, и не услышу задорный смех Суры, и наставлений о тьме и свете магистра Ингрид.
Я ничего не видел — мои глаза уже оледенели, но вот хруст под ногами слышал, и я не спутаю не с чем этот звук, ко мне кто-то неспешно шел, приминая снег своей обувью.
— Что, всё? — Послышался мне у самого уха такой знакомый голос Астрид, которой не могло быть здесь. — Все, твой путь окончен? Пора на колесо забвения?
— Р-р-р-р! Предатель! Ты бросил всех! — Прокричала мне в самое ухо Сура, но я не мог ей ответить — я уже коченел от воздействия холода, и мой разум начал покрываться пеленой усталости, возвещающей о конце моего пути в мире живых. — Аль, не уходи!
— Не сейчас, поборись, не дай старухе прикончить тебя! — Кричала маленькая Сура, а я начал чувствовать, как медленно, но верно, теплеет в груди. — Аль, ты слишком многих оставишь, борись, а я дождусь тебя! Но лет через десять, не раньше!
Я чувствовал, как руки начали подчиняться мне, а уныние сменилось яростью, пальцы с хрустом начали сжиматься в кулаки.
— Борись и вернись! — Проговорил спокойный голос моего отца, которого я не видел, а только слышал. — Вспомни, сынок, в сложном бою нельзя сдаваться! А ты сдался, и потому бросил всех, кто тебя любит!
Гнев в моём сердце был настолько силён, что я почувствовал как кровь, словно раскаленный металл, начала медленно пробираться из центра груди к остальным частям тела. И нет, не согревала меня эта кровь, она обжигала мои вены, сжигая меня изнутри.
— Я не предатель! — Словно обезумевший я кричал в пустоту, в которой оказался сейчас — не было снегов вокруг меня, и словно холод ушел. — Я не сдамся и не покину тех, кого люблю!
Перед глазами во тьме начал появляется оскаленный череп, который парил в воздухе, пока тело постепенно проявлялось, а серебряные нити волос мертвой королевы опутывали меня.
Череп в полной тишине приближался ко мне, пока я силился порвать волосы, которые меня спутывали и душили. И когда гнилые зубы уже были готовы начать обгладывать мое лицо, волосы со щелчком лопнули и я, наконец-то смог выбраться из забытья.
Ночное небо было усыпано звездами, которые смотрели на разыгравшуюся схватку внизу с безразличием. Им было не интересно кто победит, им было безразлично вообще все, что творилось под их светом.
А мне вот было не безразлично, так как была моя жизнь на кону, и, порвав свои удавки из волос, я вцепился в лицо метровой королевы. Я орал, кричал, что было сил, а мои руки сжимали острые края оголённых костей. Мне было плевать на то, что я не чувствовал своих ног, то, что из моих рук течет кровь, мое зрение подводило меня, а прозрение которое я активировал еще в катакомбах, показывало какую-то чушь.
Мертвая королева высасывала из меня жизнь, а моя правая рука с вздутыми венами убивала её. Я видел, как чернота из моих вен вместе с кровью из руки теперь переносилась на череп лича. И белесые кости лича окрашивались в черное, мое проклятье начинало разрушать её энергоструктуры, подбираясь к самому дорогому, что было у мертвой королевы. Филактерий у неё был, как и у многих личей, в голове, и теперь проклятье вместе с моей кровью черного цвета, лившейся из правой руки, подбиралось к нему. Еда оказалась отравленной для лича, и королева сейчас боялась умереть, ведь для тех, кто уже забыл о смерти, для них жизнь становится намного ценнее, чем для простых смертных
— Ш-ш-ш-а! — Взвыла от отчаяния и неожиданности мертвая королева и отбросила меня от себя, но было уже поздно для неё — её кости уже были заражены.
Кувыркаясь, я отлетел от лича метров на шесть, собранные моим телом камни помогли мне получить еще сил, так как я почувствовал боль в ногах. А мертвая королева словно забыла обо мне, она схватила своей костлявой рукой камень с земли и начала разбивать свой висок, стараясь побыстрее добраться до своей филактерии.
Вот он мой шанс, я достал два кинжала с пояса и на негнущихся ногах кинулся на лича неизвестного мне уровня. Не было в моей голове мыслей о том, что я умру, так как знал, что и так, или я, или она. У меня есть шанс, пусть мне десять лет, пусть наши силы не равны, но я, по крайней мере, попытаюсь, а там будь что будет. И никто не посмеет мне сказать, что я не старался изо всех сил, и если я пойду в свой последний путь рука об руку со смертью, то я пойду с ней на равных, а не замерзая в сугробе.
— Г-р-а! — Взревел я, прыгнув на королеву, что уже разбила свою голову. Из осквернённого тьмой, словно язвами, черепа, она доставала свинцовый брусок, край которого уже был в моей черной крови и по нему уже шли черные линии проклятья.
Один кинжал, выбивая искры, вырвал из руки мертвой королевы филактерий. Второй кинжал я воткнул ей в шею, с хрустом вгоняя его между шейных позвонков, и отпуская ручку кинжала, надеялся, что он хоть не намного, но замедлит лича.
— Ш-ш-ш! — Раздалось злобное шипение лича, одновременно со звяканьем металлического бруска, падающего на камни.
Все надо было сделать быстро и без ошибок, на моем поясе еще не разбились склянки, но не о лечащем эликсире я подумал, не от боли эликсир мне был нужен, я схватил черный бутылёк, что дарит мгновенную смерть.
За мной летела мертвая королева, мне не надо было оглядываться, чтобы это знать — я чувствовал её, как и её душу, которая сейчас сжалась от страха, предчувствуя, что вот-вот встретится с той, что не будет так мила с ней, как со мной. Кинжал вонзился в податливый свинец ровно посередине, где и было маленькое крохотное отверстие для связи с личем, но моих сил было недостаточно, чтобы разрубить брусок, а кинжал увяз в металле. И в этот момент на моей шее сомкнулись костлявые руки, моя жизнь была на равном расстоянии от смерти, что и смерть мертвой королевы.
— Г-р-а! — Шепотом произнес я предсмертный боевой клич от того, что моя шея с хрустом позвонков вот-вот будет переломлена.
Рука с зажатым пузырьком опустилась на свинцовый брусок, пробка слетела от одного только моего прикосновения, и черная тягучая жижа оплела свинцовый брусок, который все еще был филактерием, а не простым куском металла, в нем еще держалась душа того, кто должен был умереть ещё столетия назад.
Да, душа уже разрушалась, как только её хранилище было вскрыто, но она могла еще жить, но как только жижа попала на брусок, она стала умирать в десятки раз быстрее. Это было понятно по звукам моих позвонков, хватка мертвой королевы ослабла, а заклятие, которым она меня хотела сейчас наградить, перестало действовать. И когда сзади меня с шумом упали кости на камни, потеряв ту жизнь, которая в них была, я почувствовал, как мои внутренности пылают, словно их сейчас заживо жарят на костре.
Не сходя с места, я осушил два бутылки, оставшиеся на моем поясе, и сразу же упал на камни лицом к небу. Весь в крови, мучающийся от боли, что скручивала мое тело, постоянно теряя контроль над своим сознанием, я смотрел на небо усеянное звездами, и из моих глаз непрекращающимся потоком текли слезы.
Я не узнавал те светила, что излучали холодный и безразличный свет. Только облака дарили мне надежду, что они скрывают знакомые созвездия, что я просто где-то далеко от тех, что властвуют над моим сердцем, которое сейчас и так работало с перебоями, пытаясь перегнать отравленную кровь и справиться с той энергией, что разрывало мое тело. Ведь мертвая королева умерла, но оставила всю свою энергию, и я был единственным сосудом, в который она и устремилась. И было плевать этой энергии, что сосуд мал, она разрывала меня, но пыталась уместиться, даря мне уровни, но грозя прикончить в муках, если я не выдержу.
В небе начала греметь далекая гроза, и только сейчас я понял, что мне в моей теплой одежде неимоверно жарко, я прибыл из мест, где царит зима. А здесь уже было жарко, как летом. С первой каплей, что упала на землю, мой взор нашел ту звезду, о которой мне совсем крохе рассказывал дед Брани, держа на руках и указывая на ночное небо.
— Альмонд, вот эти все звезды не нужны, они просто мешают путнику и моряку, вводя их в замешательство в шторма. — Слегка подвыпивший Брани держал меня, четырехлетнего, на руках, и тыкал своей ручищей в ночное небо. — Нужна всего одна путеводная звезда и ты из любого шторма выйдешь, если найдешь её. Она не самая яркая, но самая большая, и указывает на север, ищи её пока не найдешь и тогда ты поймешь, в какой стороне твой дом!
Смех ребенка, шум дождя, биение сердца — словно музыка звучала сейчас вокруг, меня переполняла радость, несмотря на боль и то, что меня ломало. Там в ночном небе мне светила северная звезда, что оказалась в ином месте, а не над моей головой, как всегда. Я через силу перевернулся на живот и попытался встать, смотря на звезду.
— Г-р-а! — Взревел я, вставая через боль под ливнем, который нещадно хлестал мое ослабшее тело. — Я иду домой, и я вернусь, вы только ждите!
Сознание не выдержало таких издевательств над телом, и сперва я упал на камни, а потом начал медленно проваливаться в сон:
Мне снилась смеющаяся Астрид, улыбающийся отец, и Миуюки, что смотрела в даль на уходящего на поиски Серого. Мой друг пошел по моему следу, так как нас связывали невидимые нити, для которых не имело значения расстояние. Я видел, как плачет на своей кровати, обняв подушку, беловолосая малышка, все время, посматривая на путеводную звезду.
Я видел, как борясь с морскими волнами, плывет Серый, его уверенности позавидовали бы многие, вокруг него носились морские чудовища. А он все плыл от острова к острову, в желании добраться до материка, а за его спиной светила путеводная северная звезда.
Серый сменился костром, который разрастался вширь, и вот я уже нахожусь внутри этого костра, а языки пламени начинают обжигать мое тело. Я был словно в аду, я пытался найти выход из него, но так и не мог это сделать. Огненная долина, по которой я бежал, словно не имела ни начала, ни конца, а я начал заживо гореть в этом аду.
Открыв глаза, я понесся к спасительной тени, даже не поняв, что вся огненная долина и мои родные — все это было сном. Скинув свою одежду, я прислонился к полуразвалившейся стене, и с наслаждением вдохнул воздух, который не был таким обжигающим вне тени.
— Ненавижу солнце! — Прокричал я, замерев, так как через сон не понял многих вещей, которые мне открылись сейчас, когда я хоть и со страшной резью в глазах, смог осмотреться.
Мертвая королева Гертруда Первая перенесла нас каким-то образом не на двести шагов, как рассказывала мама о пространственных тоннелях, а намного дальше. И как я подозревал, что сейчас та пустыня, которая открывалась моему взору, была именно той, по которой когда-то бродил мой отец. И по которой мама водила армии нежити, и если моя догадка была верна, то мне не сулило это ничего хорошего. Древняя разрушенная башня, к стене которой я прислонился, находилась на скалах, которые были одиноки. А вокруг, насколько хватало глаз, простирались песчаные барханы, и только под скалами, на которых стояла древняя дозорная башня, был небольшой оазис.
Но передо мной встала иная проблема, чем нехватка воды перед попыткой пересечь неизвестную пустыню. Я глазами постоянно искал тень, и с замиранием сердца наблюдал, как тень от стены дозорной башни, под которой я спрятался, все уменьшалась.
Догадка была мгновенна, и когда я высунул свою правую руку с черными венами под лучи солнца, то ожидаемо, скривился. Нет, я не сгорел от лучей солнца, да и моя кожа не облезла, все было просто для этого мира. Меня об этом не предупреждали, так как не думали, что во мне есть талант истинной тени. Но я как вставший на путь тени был подготовлен хотя бы немного теоретически к тому, что сейчас происходит со мной.
— Тень не любит света. — Произнес я пересохшими губами, и решительно шагнул под свет палящего солнца. — Истинные тени отринут свет, и навсегда останутся в тени.
Солнце меня бесило, а его лучи были неприятны моей коже. Но я еще не настолько далеко ушел по пути тени, чтобы эта развилка стала бесповоротной, и сейчас выйдя на свет, я делаю свой выбор.
Талиси рассказывала нам с Сурой про истинных теней, в основном Суре, а не мне, так как у неё есть предпосылки стать тенью, и даже та, что родилась в вечном сумраке подгорных королевств, где кипит жизнь, отговаривала свою дочь от этого пути. Дело в том, что, оставшись в тени, тьма одарит тебя своими дарами — силой, ночным зрением, скрытностью нового порядка, да и с существами, живущими в ночи, станет легче договориться, либо скрыться от них. Только вот с дарами ты получишь и уязвимости — в дневном свете ты станешь слаб, и зрение будет хуже, чем ночью, ну и самое главное, раздражимость и ненависть к дневным разумным. Ожоги от самого слабого лучика солнца — это мелочи по сравнению с тем, что разумный потеряет интерес к тем, кому не вредит солнечный свет. И он, как говорила Талиси, устремится в подгорные царства, где жизнь совершенно иная, чем тут, на поверхности.
Я не хотел жить во тьме, и поэтому помня слова Талиси о том, что с этого пути легко свернуть, начал действовать. Просто надо пересилить свою ненависть к свету на начальной стадии, которая только в начале чувствуется, как раздражение. И только потом будет приносить ожоги, и слепоту, когда ты примешь путь истинной тени. Отец имел множество специализаций, но ни когда не переходил на новый порядок, хотя он чувствовал развилку, как он говорил, когда ступишь на один путь, то получишь больше проблем, чем возможностей. Поэтому и я решил, что путь тени будет не основным моим путем, а одним из путей по которым я пойду, если конечно во мне не проснется дар мага.
Обследование форта, а также сбор своего главного трофея заняло у меня времени до полудня. Под палящим солнцем мне было практически больно, но я, сжав зубы, продолжал свои нехитрые дела. Королева уже была не так страшна, как ночью, теперь она горка белесых костей и когда-то шикарное белое платье. Все было обыскано, рассортировано, и оставлено ожидать моего решения, так как были более неотложные дела.
Я увидел непуганых ящериц, что укрывались в тени, и так как я обучался метанию ножей, то смог добыть двух ящериц точным броском кинжалов. Обед бы противен на вкус, но я не был привередлив, тем более повышение уровня вновь стало перестраивать мой юный организм. И как я подозреваю, что путь истинной тени — это только первый отголосок, и я знал, что можно идти по многим путям, как мой отец, правда профессионалом в каждом не стать.
Мысли о родных я старательно отсекал, как и воспоминания о моих снах, которые тоже пытался забывать. Я твердил себе, что жив и все еще не потеряно, я вернусь домой, просто мне надо очень постараться, чтобы не умереть в песках, и не стать рабом, а по рассказам моего отца я знал, что даже в городах пустыней свободный утром может вечером стать рабом. Так как в пустынях не может быть свободных людей — они принадлежат кому-нибудь, правителю, своему господину, своему мужу либо отцу. Свобода считалась дурачеством иностранцев, которые как только отвлекутся, потеряют ее, ощутив на своей шее ошейник, либо рунную печать вассалитета на затылке.