— Мы ничего плохого не делали, — пробормотала торговка. — Зачем нам неприятности? Знать не знаю кто эта девка и как она сюда попала.
— Конечно, конечно, — успокаивающе ворковала Жозефина, недрогнувшим пальцем указывая Йонге на темные недра сарая. — Кстати, чем именно вы торгуете, дорогая, и под чьей рукой ходите? Кто последний раз входил в это помещение и с какой целью?..
Сарай внутри был как сарай — длинный, с низкой крышей и развешанными на балках сетями. Крохотные пустые оконца, без слюды и даже мутных бычьих пузырей. Рассохшаяся лодка, в которую грудой свалили сетчатые ловушки на крабов. Высокие штабеля плетеных коробов, судя по запаху и натекшим лужам, внутри засыпанная колотым льдом рыба вчерашнего ночного улова. И что-то ярко-алое, покачивающееся, свисающее на толстой веревке со стропил.
— Твою мать, — вырвалось у Йонге. — Сэра. Во что ты умудрилась вляпаться?
Кто-то изрядно потрудился, создав из мертвого тела зримое воплощение Повешенного, одного из арканов тарока, колоды предсказаний. Эльфийку подвесили вниз головой, загнав ржавый крюк в лодыжку правой ноги, а левую сильно согнув в колене и примотав тонкой леской к правой. Кончики вечно взъерошенных белобрысых волос мели грязный пол, усеянный рыбьими скелетиками и чешуей, скрещенные в запястьях руки заброшены за голову. Между оскаленных зубов втиснута стрела. Остекленевшие глаза с закатившимися зрачками пусты и пронизаны кровавыми жилками.
— Торговку зовут Милдред, ее смотрящий — Равик Колченогий, она задолжала на пять серебряных корон взносов в гильдию рыботорговцев, сарай отпирали вчера вечером, чтобы разместить ящики с закупленной рыбой, — единым духом выпалила Жозефина, аккуратно лавируя посреди мутных луж и вонючих коробов. — Ох. Это ведь Сэра, да? Это наша Сэра? А где же тогда Дагна?
— Здесь ее точно нет, — пожал плечами магик. Девушки ушли невесть куда минувшим днем, и вот одна объявилась. Безнадежно мертвая, повешенная в грязном рыбачьем сарае.
— С ней было очень трудно иметь дело, но все-таки Сэра была одной из нас, — быстрым движением Жозефина вытащила из рукава обшитый кружевом шелковый платок и тщательно промокнула уголки глаз. — Мы обязаны выяснить, кто это сделал и осудить его. Как думаешь, Сэру убили из-за того, то она служила Инквизиции, или ее она схлестнулась с кем-то, кто оказался ей не по зубам? В последнее время жалобы на ее самоуправство валились со всех сторон. Она не желала тратить время на то, чтобы разобраться в ситуации и судить здраво, а шла и расправлялась с теми, кто казался ей неправым. Леди Хиира пригрозила, что если Сэра не одумается, Инквизиция прекратит заступаться за нее и выплачивать виру за пролитую кровь.
— Вот даже как. Мне казалось, Сэра достаточно сметливая девушка, чтобы не гадить там, где ест, — Йонге присел на корточки, пристально осмотрев вытянутую бледную шею эльфийки, перечеркнутую багровым рубцом. — Сперва ее вздернули как положено, петлей за ухо.
— И, конечно, смерть настигла ее совсем не здесь, — понимающе кивнула черноволосой головкой леди Монтилье. — В гавань ее притащили уже мертвой, украдкой, ночью. А еще... — она нахмурилась, — с ее костюмом что-то не в порядке.
— Что именно, Жози?
— Как будто она одевалась не сама, — медленно протянула Жозефина. — Сэра не допускала небрежности в нарядах, говорила, ничто не должно мешать движению. А здесь, смотри — корсаж затянут криво, шнурки продеты через одну петлю. Ремни на сапогах перепутаны, левая пряжка вообще толком не застегнута. Ох, Йонге, как мне все это не нравится. Я ужасно беспокоюсь за Дагну. Она... она не такая стойкая, она не привыкла к людской жестокости и коварству...
— Дагна покинула Орзаммар ради того, чтобы учиться искусству механики у людей, — напомнил Йонге. — Чтобы решиться на такое, нужно обладать стальным норовом.
Снаружи всплеснулась волна тревожно галдящих голосов, в сарай ввалился патруль городской стражи. Предводитель, невысокий крепыш со шрамом, оттягивающим вниз уголок рта, с сердитым недоумением уставился на Жозефину и магика.
— Леди Монтилье, мессир Далине, — просияла любезной улыбкой Жозефина, словно встреча с гвардейцами стала для нее самым радостным событием дня, — мы представляем Инквизицию. Погибшая девушка была нашим соратником. А вы?..
— Сержант Крайт, — нехотя буркнул стражник. — И что ваша соратница позабыла в эдакой дыре?
— Это мы и пытались выяснить, — леди Монтилье расправила чуть скомкавшиеся кружева. — Что ж, мы удаляемся, вверяя дело в надежные руки закона. Кстати, мне хотелось бы в ближайшее время перемолвиться словечком с монной Валлен, вашим капитаном. Где я могу ее отыскать, в казармах?
Сержант неловко кашлянул:
— Э-э, госпожа... Тут такое дело. Хворает капитан, дня три уже как. Трясучка у нее. Дома сидит, никого видеть не желает. Велела передать, как оклемается, так сразу придет.
Капитана городской стражи Йонге помнил еще по былым дням жизни в городе, когда он был одним из магов Круга, а она — простой стражницей. Особой дружбы промеж ними не было, так, мимолетное знакомство. Высокая, крепкая, рыжеватая Авелин Валлен, истинная леди-рыцарь с крупными чертами лица и крутым характером, не лишенная определенного сурового очарования. Она заняла свой пост в тяжелые времена и неплохо справлялась, стараясь вести дела справедливо, согласно духу, а не букве закона. Горожане и подчиненные уважали Авелин, но, что гораздо важнее, ей доверяли и ее любили. Йонге мимолетно удивился, не приметив монну Валлен на приеме во дворце наместника, но решил, что капитан стражи слишком поглощена делами службы.
— Передайте леди Авелин мои пожелания скорейшего выздоровления, — пропела Жозефина, вихрем текучего атласа проскальзывая мимо стражников и увлекая Йонге за собой. Задержать их никто не рискнул, так что леди Монтилье благополучно вернулась к портшезу и скомандовала трогаться в путь, к особняку неваррского посольства. Занавеску она не задернула, жестом попросив магика идти рядом.
— Называя вещи своими именами, творится мутная хрень, — честно высказался Йонге, когда гавань Киркволла с ее галдежом и вонью осталась позади. — Сперва куда-то запропастились Сэра и Дагна. Мы решили, они просто загуляли по тавернам, но вот Сэра мертва, а Дагна пропала. Вчера поздней ночью я и Крэм наткнулись возле «Цветущей розы» на мертвого дверга. Кто-то отрубил ему ногу, приволок во двор и бросил там. Той же ночью ушел Железный Бык. Утром он все еще не объявился. Знаю, знаю, всему происходящему можно найти сотню разумных и логичных объяснений. Дверг мог задолжать Хартии, и тамошние мрачные ребятки решили его показательно проучить. У Быка полно собственных темных делишек. На Сэру взъелась родня тех, кого она столь необдуманно прикончила.
— Все так, — согласилась леди Монтилье. — За одним исключением. Дагна. Она никому не переходила дорогу. Она никому не враг, она приехала с нами ради участия в собрании торговцев Вольных Марок.
— Кто-то пытается помешать устройству экспедиции на Глубинные тропы? — высказал догадку Йонге. — Или намерен получить выгоду, не рискуя вложением денег? Но тогда стоило похищать не Дагну, а тебя.
— Не исключаю, что вскоре нам подбросят письмецо с требованием выкупа или угрозами, — Жозефина в задумчивости провела пальцем по ярким губам.
— Или все намного проще и грубее. Охотились на Сэру, а Дагну схватили просто потому, что она оказалась рядом и наверняка сунулась в драку.
— И что тогда с ней сделают? — встрепенулась леди Монтилье.
— Зависит от того, кто похитители. Могут отпустить на все четыре стороны, особенно если она не приметила ничьих рож. Могут продать в Тевинтер. Могут...
— Могут просто убить и сбросить тело в Клоаку, — докончила фразу Жозефина и обмякла на бархатном сиденье. — Как нам ее спасти, Йонге? Такой огромный, чужой, враждебный город. У меня здесь есть полезные знакомства, но в таком деле от них мало проку...
— Бык наверняка знает в Киркволле всех и вся, — с уверенностью, которую он не ощущал, сказал магик. — Как только он вернется, мы сразу займемся поисками Дагны.
Портшез достиг ажурных, с танцующими драконами ворот посольства Неварры. Леди Монтилье встряхнулась, нацепив на лицо привычную маску радушия и готовности внимать любым речам собеседников.
Деталь четвертая.
Где-то далеко навзрыд плакала женщина. Рыдала в горе и безудержном страхе, захлебываясь слезами.
Покинутая женщина плакала на другом краю земли, за толстыми крепостными стенами. Звук был таким тихим, что ухо едва различало его, а разум колебался в сомнениях — плач ли это? Может, отдаленный шум воды? Или звон крови в ушах?
Не уверен, что знаешь, где ты и что с тобой — замри, не шелохнись, не дыши.
Вокруг плыла непроглядная тьма. Бык накрепко зажмурился, беззвучно и размеренно отсчитывая до десяти. Испытанный способ не подвел: открыв единственный глаз, он сумел различить что-то вокруг. Маленькое, темное и тесное помещение. Воняет плесенью, по ногам здорово тянет стылым сквозняком. Прямо перед ним, рукой подать, в воздухе кружит золотистый светлячок.
Сдержав неразумный порыв сцапать огонек, Бык осмотрелся и настороженно принюхался, насторожив остроконечные уши. Он точно помнил себя, но затруднялся ответить, как именно угодил в это непонятное место. Ему было холодно — исчезла вся одежда, кроме пояса с набедренной повязкой — ныл висок, чесался выбитый глаз. Что-то увесистое, шершавое тяжким грузом давило на шею и плечи, пригибая к земле. При малейшем движении вокруг немелодично, вразнобой позвякивало. Назойливо зудела кожа на спине и пояснице, как после укусов ядовитой многоножки.
Плачущая женщина умолкла. Может, ее никогда и не было. Просто греза и темное наваждение, память треклятого Сегерона.
Он давно покинул остров, где сама земля горела под ногами. Отказался от имени. Свернул с прямой, как стрела, дороги Кун, на извилистые глухие тропы вольнодумца.
Что с ним случилось?
Кунари на пробу шевельнулся, пытаясь сделать шаг. Тягучая, рвущая боль мгновенно впилась в запястья, плечи и лодыжки, огненной спиралью вгрызлась в хребет. Раздражающее позвякивание обрело имя и форму. Цепи. Свисающие с потолка и стен цепи с крючьями, загнанными глубоко под кожу. Похитители усыпили его, дурманом или заклятием, привезли невесть куда и пронзили десятком крюков. Нахлобучили ярмо вьючного животного. Зато железное кольцо в нос, как настоящему быку, почему-то не продели. Испугались, что проснется?
Светлячок опять закачался на сквозняке. Теперь Бык разглядел: крохотный огонек таится в кольце большого ключа. Ключом, надо полагать, можно отомкнуть замки на ярме. Если он — пленник, зачем давать ему в руки возможность обрести свободу? Или здесь происходит что-то иное — не пленение, не попытка убить, но испытание воли?
Любопытно.
Страха Бык не испытывал. Каждый из ныне живущих в конце пройденного пути упадет в объятия Разрушительницы Союзов. Но неизбежное свидание с ней можно отсрочить.
— Цепи, — отчетливо произнес в сумеречной тишине хрипловатый, напевный женский голос, словно прихваченный по краям морозцем или опаленный жарким пламенем. Голос тек ниоткуда и отовсюду, завораживая четким ритмом, так похожим на строгие голоса тамарразан, детских наставниц. Можно отринуть Кун, но невозможно перестать быть самим собой, рожденным и воспитанным среди кунари. — Множество незримых цепей, что волочатся следом за нами. Цепи условностей и правил, тяжкий груз ответственности. Цепи былых грехов и позабытых клятв. Оковы, которые мы добровольно возлагаем на себя. Забывая, что любая цепь может быть сброшена. Боль свободы или удушье смирения? Выбор за тобой. Выбор всегда остается за нами, когда время утекает.
С последним словом незримой женщины в каменной стене с треском распахнулась глубокая ниша. Внутри стояла большая воронкообразная клепсидра, доверху заполненная опалово мерцающей жидкостью. Капли звонко и весело застучали по днищу пустого нижнего резервуара.
«Когда емкость заполнится, меня попытаются прикончить. Ярмо — ловушка. Внутри упрятаны отравленные иглы или выскакивающий кинжал. Толковый замысел. И тот, кто вонзал крючья, отлично разбирался в анатомии. Останутся шрамы, ну да наплевать».
Бык длинно, шумно выдохнул через нос, сосредотачиваясь и приказывая себе отрешиться от ощущений собственного тела. Сжал руки в кулаки и коротко, резко рванул ими вперед от груди, словно выполняя привычное упражнение на тренировке.
Кунари частенько зовут толстокожими, и это совершенно верно — во всех смыслах этого слова. Крюки с влажным треском прорвали кожу запястий и предплечий, плотный слой жира и напряженные ленты мускулов под ним, оставив кровоточащие зияющие раны. Не останавливаясь и сгорбившись, насколько позволяло толстое ярмо, Бык с хриплым воплем рванулся вперед.
Крюк, загнанный в переплетение сухожилий левого плеча, выскочил вместе с окровавленным шматом плоти. Крюк справа удержался, кончиком оцарапав лопатку. От тошнотворного скрежещущего звука железа о кость аж хребет скрутило.
Мотая тяжелой рогастой башкой, кунари выпадом развернул плечевой пояс влево, чувствуя, как яростно дрожит натянутая до отказа цепь. Еще усилие, еще один отчаянный рывок — и крюк вместе с цепью грохнулся вниз, лязгнув по каменному полу. По изодранной в клочья спине извилистыми тонкими ручейками струилась кровь, липкая и теплая. Воронка клепсидры опустела на две трети.
До хруста стиснув зубы и борясь с накатывающей тошнотой, Бык ухватился мелко подрагивающими от напряжения ладонями за крюк, засевший в мягких тканях бедра.
Не сложнее, чем выдернуть зазубренную стрелу, повторял он себе. Ты не раз делал это. Ослепительная вспышка под веками, брызги, пахнущие солью и окислившейся медью, расползающееся вверх и вниз по жилам тупое онемение — со всем этим можно справиться.
С хлюпающим звуком кожа упруго растянулась и лопнула, за оставшимся в руках мокрым крюком потянулись белесые липкие нити. Подвывая, Бык выдрал и отшвырнул в сторону второй крюк, сделал шаг, заскользив в луже собственной крови. Судорожно задергал левой ногой, готовясь услышать щелчок порванного сухожилия.
Нога освободилась с таким внезапным рывком, что кунари едва не потерял равновесие. Извернулся, широко шагнув едва не подломившейся ногой вперед и схватил ключ, подвешенный на тонкой леске и больно оцарапавший зазубринами бородки сомкнувшуюся ладонь. Беспорядочно ткнул добычей в плавный деревянный изгиб ярма, рявкнул на собственную тупость и торопливо ощупал ярмо растопыренными, слипающимися пальцами. Нашарив большой навесной замок и высунув от напряжения кончик языка, Бык вставил бородку ключа в скважину и вынудил себя очень медленно повернуть ключ. Было бы до чрезвычайности глупо погибнуть в последний миг по вине собственной торопливости и неуклюжести.
Отлично смазанный замок негромко щелкнул, открываясь. Бык рывком выдрал его из скоб, ухватился скользкими, неловкими пальцами за выступы на ярме и, напрягая протестующие мускулы, потянул. Сдавливавшее шею ярмо распалось на две половинки. Поднатужившись, кунари резким движением швырнул его за спину — как в бою швырял через плечо противников, на излете переламывая врагу хребет.
Клепсидра уронила последнюю мерцающую каплю. Дверцы ниши захлопнулись. Одновременно распахнулся узкий светящийся проем в стене и пружинисто откинулась крышка неприметного сундучка, приткнувшегося рядом с выходом.
С глухим утробным рычанием, перекатывающимся в пересохшей глотке, кунари высвободил вторую ногу. Шатаясь и хромая, дохромал до двери, грохнулся на взвывшие колени и сунулся в сундук. Заперхал, давясь идущей горлом желчью и собственным безрадостным смехом.
Он справился с испытанием и обрел трофей. Внушительных размеров мешочек с нащипанной корпией и большой глиняный кувшинчик, тщательно обмотанный тряпицей. Резкий, щиплющий ноздри запах подтверждал — внутри настой кровохлебки на корнях бурого лотоса. Военные лекари Тедаса еще не придумали лучшего средства, чтобы быстро и надежно остановить хлещущую из резаных и рваных ран кровь.
Кунари пошарил в сундуке, надеясь отыскать еще бутылочку красного ривейнского для поправки здоровья, но увы — вино в дар победителю не входило.