Стены Арбории пережили не один штурм, но этого штурма пережить им было не суждено. Магнебод не один час муштровал Туринских рыцарей, добиваясь слаженности как в построении, так и в стрельбе. Получив целеуказание, они принялись за работу, засыпая укрепления выверенными залпами, находя в них слабые места и безжалостно всаживая в них все новые и новые заряды. Через четверть часа после начала штурма стены уже выглядели так, будто на них обрушился гнев Господен, а через полчаса открылась первая брешь, узкая и извилистая, похожая на рану от топора.
Изнывающий от беспокойства Гримберт скомандовал штурм. Стальной клин вновь пришел в движение, не прекращая огня на подавление, но даже последний оруженосец понимал, что настоящее дело еще не кончено, а лишь начинается. Перед ними еще оставались пятьдесят метров открытого пространства, ощетинившегося гранитными надолбами и похожего на изобильно покрытое крестами кладбище. Гримберт знал, что Арбория заставит их заплатить дорогую цену за эти пятьдесят метров.
Но они добрались до бреши. Тактический планшет «Тура» бесстрастно демонстрировал мигающие значки-пиктограммы, но и без его помощи Гримберт знал, скольких рыцарей оставил на этом пути. Кто рухнул, ткнувшись проломленным шлемом в сухую землю, кто превратился в руины, наткнувшись на комбинированную мину. Некоторые тихо горели — изломанные безжизненные силуэты, превратившиеся в неподвижные стальные статуи.
Гримберт пытался утешить себя тем, что Лауберу и его воинству под юго-восточными воротами приходится куда хуже. Несколько раз, пользуясь передышкой в скоротечном и грохочущем бою, он пытался определить, что творится на юго-востоке, но даже мощные радары «Тура» были бессильны ему помочь. Небо над городом кипело от струй раскаленной плазмы и звенело в невидимом спектре от плотности электромагнитного излучения. Даже воздух настолько ионизировался, что почти не годился для дыхания. Радары показывали лишь бессмысленные россыпи алых мазков.
Магнебад был первым, оказавшимся внутри. Под шквальным огнем крепостных орудий он в несколько огромных шагов оказался у бреши, протиснулся внутрь и, прежде чем кто-то из защитников успел среагировать, выпустил ревущую огненную струю внутрь прикрывающих ворота капониров. В бетонных коробках что-то затрепетало, как в гаснущей масляной лампе, и наружу сквозь бойницы устремились трепещущие в горячем ветру хлопья свежего пепла — то, что осталось от наводчиков и обслуги.
— Вперед! — рявкнул Магнебад на общей волне, — За Господа Бога и Турин! Круши!
Уличные бои — совершенно особый вид боя. В нем нет элегантности, присущей обычным поединкам, нет той особой утонченности, что дает высокоточное орудие и выверенный прицел. Только слепая ярость, глухой лязг орудийных затворов и стремительные маневры в узких лабиринтах улиц, которые быстро превращаются в освещенные пожарами руины. Здесь не сходятся по сигналу горна и не стреляют имитационными снарядами. Тут победитель через секунду может стать проигравшим, сам того не заметив, а еще через две его убийца сам завоет от боли в содрогающейся кабине, когда кто-то всадит ему в спину бронебойно-зажигательный снаряд.
«Сияющий Ангел» так и замер у ворот неподвижным изваянием в почти не поврежденной броне — какой-то пехотинец изловчился и всадил в него в упор кумулятивный заряд, превративший рыцаря внутри бронекапсулы в висящие на амортизационной сетке лохмотья кожи вперемешку с алой пеной. «Громила» рухнул на мосту с раздробленной шальным попаданием ногой — Гримберт приказал столкнуть его в ров, чтоб не мешал атакующим порядкам. У «Алчущего Истины» от перегрева замкнула автоматика и, прежде чем кто-то успел среагировать, он изрешетил своего соседа, приняв его за лангобарда.
— Первый канал! — приказал Гримберт, — Говорит маркграф Туринский. Прошли ворота, потеряв полторы дюжины рыцарей. Сопротивление очень плотное, ожесточенное. Чертовы лангобарды оказались хитрее, чем мы считали. Не стали контратаковать, чтоб не подставляться под наши пушки. Вместо этого они отступили, втянув нас в городские бои. Кажется, я понял их тактику. Они изматывают нас короткими стычками с разных сторон, размывая направление главного удара. Висят, точно волки на медведе…
Он замолчал, осознав, что говорит в пустоту, шипящую ядовитыми змеями помех. Первый канал был зарезервирован только для баннеретов и самого сенешаля, если он молчит, значит, проблемы со связью серьезнее, чем казалось поначалу.
— Второй канал, — неохотно приказал он, — Магнебод, где…
«Тур» вздрогнул так, что он едва не прикусил язык. Броня загудела от попадания. Не опасного, но Гримберту было довольно того, что оно непоправимо испортило окраску доспеха, оставив на наплечнике уродливую опалину, похожую на пятно лишая.
Ему не требовалась помощь «Тура», чтоб определить траекторию. Несколько лангобардских пехотинцев укрылись на высокой башне, торчавшей посреди квартала, и теперь ожесточенно пытались перезарядить громоздкую динамо-реактивную пушку. Гримберт не смог отказать себе в удовольствии переключиться на автоматические орудия и размолоть их вместе с башней в каменную пыль.
— Магнебод, где мои рыцари?
Эфир звенел и дребезжал, точно котелок, наполненный металлическими осколками, но даже в нем можно было расслышать тяжелое дыхание Магнебода.
— Идут… Идут, мессир.
— Мы теряем время!
— Лучше терять время, чем людей.
— Лангобардов вдесятеро меньше, чем нас!
«Багряный Скиталец» шел по соседней улице, Гримберт видел его тяжелый, похожий на крепость, шлем, плывущий над низкими крышами. Время от времени рыцарь останавливался, чтобы запустить внутрь одного из домов ревущего огненного змея.
— Эти хитрые ублюдки смогли нам навязать свои правила игры. Они нарочно не создают очагов обороны и укреплений. Они откатываются под прикрытие домов, чтоб не попасть под наши пушки, а стоит нам сделать шаг, как жалят нам в спину…
— Удерживать направление! — приказал Гримберт, — Не распылять силы! Мы должны…
На его глазах из подворотни на перекресток выскочил какой-то лангобард, сжимающий в руках громоздкий, похожий на бочонок, предмет. Туринские пехотинцы, прикрывавшие рыцарей, вовремя заметили его и всадили в бок гизарму, но поздно. Едва волоча свое полуразрубленное тело, лангобард метнулся под ноги к ближайшему рыцарю, что-то нечленораздельно крича. Должно быть, он призывал своих еретических богов или демонов или…
Взрыв лопнул так внезапно и оглушительно, что «Тур» не успел полностью приглушить входящий аудио-канал, заставив Гримберта дернуться всем телом. Рыцаря на перекрестке больше не было. Бесформенный остов бронированного корпуса лежал, припорошенный медленно оседающей землей. В проломе шлема было видно запутавшуюся в амортизационном коконе оторванную руку в рыцарском комбинезоне. Кто это был? «Божественный Гнев»? «Извечный Иней»? Гримберт уже не помнил. Еще одна пиктограмма на его планшете, мигнув, не появилась вновь.
— Высылать пехоту вперед! — рявкнул он, — Не сметь отсиживаться за рыцарской броней! Марш прочесывать переулки! Трусов я лично прикажу сварить в масле!
— Пехота несет большие потери, — сухо доложил кто-то из младших рыцарей, — Кажется, лангобарды этого и добиваются. Они выкашивают пехотинцев, делая нас уязвимыми махинами в паутине узких улиц.
— А что квады?
— Давно их не встречал, — в голосе рыцаря появилась озабоченность, — Они двигались на север, но сейчас… Кажется, я потерял с ними связь.
— Чертовы квады! — Гримберт стиснул кулаки так, загудели кости, — Даже сейчас на них нельзя положиться! Если их перебьют лангобарды, я даже шага не сделаю, чтоб им помочь!
— Гримберт… — Магнебод кашлянул, — Возможно, нам надо снизить темп.
— Остановиться?
Презрения в его голосе было достаточно, чтоб заставить замолчать любого из рыцарей. Но только не Магнебода.
— Взять небольшую паузу, чтоб перегруппироваться, — твердо произнес он, — Углубляясь слишком быстро в глубину вражеской обороны, мы теряем боевой порядок и распыляем силы. Нам надо…
— Мы движемся вперед согласно плану штурма, — отчеканил Гримберт с ледяной яростью, — Потери сейчас не играют значительной роли.
— Мы потеряли уже две дюжины рыцарей.
— Значит, мы потеряли две дюжины дураков, которым рано носить доспех!
— Грим…
— Потери в рамках прогнозируемых, план это предполагал.
— Самый худший его сценарий, — пробормотал Магнебод, — Но судя по тому, что я вижу, в него уже пора вносить коррективы. Лангобарды еще не показали нам по-настоящему худший вариант…
— Мы должны взять под контроль ключевые точки города, пока Лауберу пускают кровь. Иначе он объявит себя победителем и все пропало.
— Боишься, что он украдет у тебя лавры? — грубый голос старшего рыцаря с трудом выражал такие сложные эмоции, как сарказм, но сейчас Гримберт безошибочно распознал его, — Твой план был безукоризненным — как и всегда. Но время признать, что сейчас он трещит по всем швам! Ты хотел наказать Лаубера? Уверен, ты уже его наказал! План выполнен! Комбинация сыграна.
— Нет. План не выполнен. Продолжать движение, — спокойно произнес Гримберт и, лишь отстранившись от микрофона, добавил в дрожащую от жара пустоту бронекапсулы, — Извини, старик, но кое-какие детали плана тебе знать пока не обязательно.
***
Говорят, Святой Доминик Авиньонский при жизни спустился в ад, чтобы забрать из-под власти сатаны несколько безгрешных душ, умыкнутых князем тьмы из чистилища. Гримберт в детстве часто видел его на витражах Туринского собора — изможденный старик, чье тело покрыто кровоточащими язвами и зияющими ранами, в одеждах, от которых остались истлевшие лохмотья. На фоне прочих святых, благообразных старцев в белоснежных коттах, он выглядел так жутко, что маленький Гримберт предпочитал даже не смотреть в его сторону.
Он не знал, что когда-то проделать подобный трюк придется ему самому.
Арбория превратилась в разверзнутый ад, в один огромный пылающий костер, сквозь пламя которого двигались фигуры рыцарей, покрасневшие от жара и покрытые коростой из грязи и сгоревшего пороха. Магнебод, старый дурак, ничего не смыслил в стратегии, но в малой ее частности оказался прав — лангобарды приберегли для них самый плохой сценарий.
Они не бились за каждую улицу, не возводили баррикад, не устраивали контрударов — все эти возможности Гримберт щепетильно учел, подготавливая тактическую схему штурма. Очевидно, погрязшие в ереси варвары были слишком глупы, чтоб оперировать на том же тактическом уровне, но эту глупость они компенсировали коварством и яростью.
«Рассветный Убийца» погиб, когда на него обрушили подорванную зарядом крепостную башню — лавина из камня смяла бронированную двадцатитонную машину, как старый желудь. Увлекшийся преследованием лангобардов «Бронзовый Мститель» оторвался от других рыцарей, увяз в развалинах глинобитных хижин где-то на окраине и был забросан гранатами. Ему на помощь двинулись было «Стенобой» и «Лионский Волкодав», но тут же переломали ноги в хитроумно замаскированных ямах-ловушках, вырытых прямо под мостовой. Гримберт рычал от злости, наблюдая за тем, как исчезают все новые и новые пиктограммы. Если подобный ад открылся за юго-западными вратами, что же тогда творится у юго-восточных? Может, Лаубера и вовсе нет в живых? Это было бы скверно. Это нарушило бы план.
План. Впервые это слово показалось ему отвратительным. План учитывал все, что только можно учесть. Кропотливо спроектированный, он был произведением оперативного искусства, но ошибки вновь наслаивались на ошибки — и вот уже его выверенный ход превращается в хромающий судорожный бег, как у рыцаря с поврежденной ходовой частью.
Гримберт тяжело дышал, несмотря на то, что «Золотой Тур» насыщал кабину очищенным и охлажденным воздухом с достаточным количеством кислорода. Лаубер не должен был погибнуть в Арбории. Это тоже было частью плана — той самой, что он не поделился даже с ближайшими рыцарями.
Лаубер, граф Женевский, обретет куда худшую кончину — это уже определено.
После неудачного штурма Арбории, который обернется кровавой катастрофой для императорской армии и ужасными потерями, у многих, очень у многих коронованных большими и малыми коронами господ неизбежно возникнет вопрос — а кто несет ответственность? Кто виноват в том, что цвет имперского рыцарства оказался растерзан еретиками в бездарно спланированном штурме, который окончился бы полным разгромом, если бы не маркграф Турина? Поначалу этот вопрос будет звучать негромко и осторожно, но рано или поздно начнет приобретать необходимую громкость. Достаточную даже для того, чтоб его расслышал сам господин императорский сенешаль.
Слухи поползут все быстрее, не разбирая границ и титулов, их семена упадут на благодатную почву, щедро посыпанную прахом заживо сгоревших рыцарей. Слухи эти Гримберт давно подготовил — уже назначены люди, которые станут осторожно нашептывать нужные слова в нужные уши, а тем, кто мог бы их пресечь, выплачены щедрые дары из маркграфской казны. Слухи будут тревожными и нехорошими, но один из них, самый ужасный, будет виться над империей с настойчивостью трупной мухи.
Что, если Лаубер, граф Женевский сам же и виноват в разгроме? Что, если он нарочно заманил основную часть императорской армии внутрь Арбории, чтоб перебить как можно больше сторонников его императорского величества? Это он разрабатывал план битвы и убедил в нем сенешаля. Это он повел солдат прямиком на убой — на кривые ножи и мины лангобардов.
Ловушка. С самого начала — ловушка…
Победителей не судят. Проигравшим заживо дробят кости на дыбе — добрая имперская традиция, которой много, много веков. Его величество не даст яду разъедать империю, сея недоверие и смуту среди своих вассалов. Он вынужден будет объявить суд над графом Женевским. И тогда… Гримберт улыбнулся, чувствуя сладость на спекшихся и обкусанных губах. И тогда сир Виллибад, старший рыцарь Лаубера и его доверенное лицо, выступит свидетелем на стороне обвинения, рассказав нечто страшное. Граф Лаубер — еретик. Он изменил Святому Престолу, отринув христианскую веру и обратившись в арианскую ересь. С Клефом, царьком лангобардов, у него был тайный сговор — отвести на заклание всех христиан, вставших под его знамя. Вот и секретный шифр, вот и обагренные кровью идолы из подвала графского замка…
Все уже подготовлено и ждет своего часа — свидетели, поддельные письма, улики. Все на своих местах. Недаром Гримберт готовил эту комбинацию столько лет. Кропотливо, с нечеловеческой выдержкой, тщательно подстраивая детали замысла друг под друга и бесконечно шлифуя стыки. Заботясь о том, чтоб самому остаться вне подозрений. Безукоризненно — как и все, что он делал.
Паук…
Гримберт стиснул зубы, прогоняя это навязчивое слово из мыслей. Оно явно попало туда не из эфира, эфир последние полчаса выдавал лишь разъяренные крики и доклады, делающиеся тем короче, чем меньше пиктограмм оставалось на тактическом дисплее. Сейчас это не волновало его. Его волновало только то, успеет ли он поймать взгляд Лаубера, графа Женевского, в тот миг, когда он будет лежать на грубой колоде, а по его лицу скользнет зыбкая тень палаческого топора…
Последним сообщением от «Защитника Дьеппа» был истошный крик человека, с которого заживо срезают кожу — целая куча лангобардов, вооруженных вибро-кинжалами, сварочными аппаратами и резаками, заманив его на узкую улочку, спрыгнула на его бронеколпак.