— Никто не упрекает тебя в трусости.
— Только лишь в измене? — язвительно осведомился он.
Сенешаль не дал себя перебить.
— Ты и совершил измену! — он оперся локтями о стол, — Когда вероломно напал на наших союзников квадов! До этого мы еще могли разгромить лангобардов, пусть и с потерями. Но именно ты превратил штурм в мясорубку, перемоловшую лучшие силы империи!
— Вынужден согласиться, — спокойно заметил Лаубер, — Этот поступок маркграфа Туринского привел к полной рассогласованности наших действий и стал причиной паники. Узнав о предательстве туринцев, многие части, принимавшие участие в штурме, вынуждены были прекратить наступления, опасаясь за свои фланги и тыл. Это привело к тому, что наступление окончательно выдохлось, погрязнув в беспорядочной серии уличных боев. Мы потратили три дня, чтобы подавить все очаги — и сделали это, ценой больших жертв.
Он говорил невыразительно, но звучно — чертов металлический голем. И все присутствующие машинально кивали в такт его словам, даже граф Вьенн с его стеклянными ничего не выражающими глазами.
— Квады предали нас! — выкрикнул Гримберт, рефлекторно сделав шаг по направлению к нему, — И вам это известно!
Стражники не среагировали на его движение, но по тому, как слаженно их руки легли на рукояти кацбальгеров, стало ясно, что невидимая граница между Гримбертом и сидящими за столом людьми очерчена явственно и очень строго.
— Квады никого не предавали, — Алафрид поднял на него тяжелый взгляд, — У тебя есть право не любить их, памятуя о прошлом. Квадов мало кто любит. Но вероломно ударить им в тыл во время боя…
— Квады перешли на сторону лангобардов!
— Отчего ты так решил?
Ни во взгляде, ни в голосе Алафрида не было мягкости. Только холодная строгость сложного имперского механизма. Это давило больше всего — даже больше фальшивой безмятежности Лаубера.
— Сообщения по рации, черт возьми! Прямо во время штурма!
— О каких сообщениях идет речь? — сенешаль прищурился. И Гримберту вновь показалось, что он слышит исходящие из недр его тела щелчки.
— Разве вы сами их не слышали?
— Уж точно ничего не слышал о квадах, — голос Алафрида немного смягчился, чего нельзя было сказать о взгляде, — Но это неудивительно. Из-за сильной ионизации я на долгое время потерял связь со штурмующими. Откуда вам стало известно о предательстве квадов?
Спокойно. Гримберт сделал несколько глубоких размеренных вздохов. Вот, значит, как. Вот та ошибка, которую я допустил. А ведь изящно. Черт меня подери, изящно и просто. Но ты ошибаешься, Лаубер, если думаешь, что я позволю сожрать себя, точно мелкой рыбешке.
— О предательстве квадов мне сообщил граф Женевский! — он произнес это сдержанно, несмотря на это, что воздух горел в легких, — И он сказал об этом совершенно точно, как о случившемся факте.
Алафрид медленно повернул голову к Лауберу.
— Что вы можете сказать на этот счет, граф?
— Совершенно исключено.
Граф Лаубер был спокоен, как пруд под сенью густых деревьев в мягкий осенний день. Когда он говорил, то почти не жестикулировал, сохраняя на лице выражение вежливого внимания, которое приклеилось к нему так же прочно, как печать проказы — к устрашающему лику приора Герарда.
— Значит, вы не сообщали маркграфу Гримберту про измену квадов?
— Совершенно верно — не сообщал. У меня не было подобной информации. Вынужден предположить, господин сенешаль, что маркграф Гримберт атаковал квадов, руководствуясь… личной неприязнью. Вероятно, он полагал, что в суматохе штурма мы будем слишком заняты лангобардами, чтоб обратить внимание на его собственную войну.
Мир перед глазами Гримберта потемнел, как в тот раз, в визоре «Тура». Рука машинально зашарила по ремню, чтоб нащупать рукоять инкрустированного рубинами лайтинга. И замерла, не обнаружив ни оружия, ни самого ремня.
— Это… ложь, — в горле заклокотала раскаленная смола, — Граф Лаубер… лжет. Это он объявил квадов изменниками!
— Взаимные обвинения, — Алафрид на миг прикрыл глаза, то ли для того, чтоб дать им расслабиться, то ли потому, что вид стоящего перед столом Гримберта начал вызывать у него мигрень, — Ваша многолетняя взаимная вражда хорошо известна каждому из здесь присутствующих. У меня нет права отдавать кому-либо из вас предпочтение в качестве свидетеля. Но мне нужно выяснить правду. На каком канале велись эти переговоры?
— На первом, — Лаубер коротко склонил голову, — На том, что предназначался для командиров знамен.
— На первом, — отрывисто произнес Гримберт, — Все это слышали.
— Значит, ситуация упрощается. Мне достаточно лишь спросить присутствующих в данном зале господ, что они слышали, чтобы решить этот вопрос к нашему всеобщему облегчению. Господа? Думаю, мне не требуется приводить вас к присяге, ваши титулы — достаточная порука вашим словам. У меня к вам лишь один вопрос. Слышали ли вы в день штурма сообщение графа Женевского о том, что квады предали его величество? Приор Герард?
Рыцарь-священник несколько секунд шамкал гниющими губами, изнутри похожими на перезревшие, норовящие лопнуть, виноградины.
— Нет, ваша светлость. Ничего такого мне слышать не приходилось.
— Хорошо. Граф Вьенн?
Удивительно, что Леодегарий отозвался на голос сенешаля, у него был вид человека, который не только не участвует в разговоре, но и пребывает где-то очень далеко от этого зала. Судя по всему, тамошняя обстановка нравилась ему гораздо больше, потому что с губ графа Вьенн не сходила мягкая улыбка, а пустые глаза, похожие на выжженные изнутри дисплеи, слезились.
— Нет.
— Граф Даммартен?
Теодорик Второй поерзал на стуле, сердито глядя на всех собравшихся из-под клочковатых бровей.
— Ничего такого, черт возьми.
Гримберт ощутил, как основательный пол под ногами, сложенный из толстых мраморных плит, изукрашенных лангобардским узором, делается мягким и податливым, как болотная топь. Опять стало трудно дышать. Из глубин обожженной души черной извивающейся змеей выполз гнев, изнывающий от собственного яда.
— Ложь! — выпалил он в лицо сидящим за столом, — Вы все проклятые лжецы! Он заплатил вам? Запугал? Что-то пообещал? Быть может, по кусочку Туринской марки каждому?
— Господь в милости своей простит вас за эти слова, — приор Герард с брезгливым выражением на лице осенил его крестным знамением с помощью скрюченных пальцев.
Гримберт впился взглядом в Алафрида.
— Они лгут! Клянусь честью своего отца, они лгут все до единого! Клевета! Сговор!
— Вы обвиняете четырех верных слуг его величества в сговоре? — брови сенешаля поползли вверх, — Серьезное обвинение. Особенно для человека в вашем положении, маркграф.
— Ничего, найдутся те, кто поручится за мои слова!
— Вы хотите вызвать свидетелей в свою защиту?
— Да! Да, черт возьми!
— Хорошо. Назовите его имя.
Гримберту захотелось прикрыть глаза от резкого света и простоять так какое-то время, просто чтоб унять разноцветную мошкару, мешавшую сосредоточиться.
Что ж, когда судьба сдаёт карты, надо играть до конца. Посмотрим, все ли ты предусмотрел, старый хитрец.
— Сир Виллибад, — произнес он отчетливо, — Сир Виллибад из знамени графа Женевского.
Алафрид повернулся к Лауберу. Гримберт ожидал вспышки — удивления, тревоги, страха, догадки. Чего бы то ни было. Но граф Женевский лишь мягко развел руками:
— Даже не представляю, зачем ему мог понадобиться сир Виллибад. Насколько я его знаю, это честнейший человек и доблестный рыцарь. Едва ли он мог быть хоть как-то замешан в этом деле.
— Вы могли бы пригласить его сюда, граф?
— Боюсь, что нет. Сир Виллибад не сможет явиться на суд вашей светлости, поскольку уже призван высочайшим судьей и находится за пределами здешней юрисдикции.
Алафрид понимающе кивнул.
— Погиб?
— Да, в самом начале штурма, под юго-восточными воротами.
— Лангобарды?
— К несчастью, стал жертвой нелепой случайности. Сбой бортового респондера. Кто-то из моих рыцарей случайно выстрелил ему в спину, приняв за врага. В том кошмаре, что творился под юго-восточными воротами, это неудивительно.