Герард кивнул — он понимал. Судя по всему, понимали и многие другие в шатре.
— Понимаю, ваша светлость. Мы потеряем преимущество внезапности.
— Мы потеряем все, приор, — четко и раздельно произнес сенешаль, — Получив время на передышку, лангобарды усилят свою оборону до такой степени, что взломать ее нашими силами уже не получится. Превратят каждый город в крепость с запасами еды и энергии, мобилизуют дополнительные силы, призовут к бою всех своих баронов и вассалов. Удар нашего меча завязнет в их кишках, не дойдя до сердца. Арбория — замОк запада. Если мы снесем его одним ударом, вся Лангобардия падет к нашим ногам, как сочный плод. Если завязнем — весь поход станет нашей неудачей. Возможно, самой большой неудачей империи за последние двадцать лет.
В шатре установилось молчание — псы осмысливали сказанное. Но Гримберт знал, что скоро опять услышит их хриплый рык. Некоторых привели сюда рыцарские обеты или наложенные на них Святым Престолом епитимьи, некоторых — честолюбие или алчность, но большая часть рвалась в драку. Все, что не было с ней связано, не вызывало у них интереса.
Алафрид верно понял общее настроение. Лев среди собак, он недрогнувшей рукой нажал на кнопку в подлокотнике своего кресла.
— А теперь, господа рыцари, если не возражаете, я ознакомлю вас с детальным планом штурма.
В воздухе посреди шатра вспыхнул синеватый свет и, прежде чем кто-то успел хотя бы вздрогнуть, этот свет развернулся, растянулся, переплелся, отбросил в разные стороны множество лучей и обернулся сложным трехмерным изображением, в котором хорошо угадывался шестигранный контур крепостных стен.
Гримберт подавил завистливый вздох. Технология трехмерной проекции, которую использовал сенешаль, относилась к категории столь охраняемых Святым Престолом, что наложить на нее руку до сих пор не представлялось возможным. Проклятые святоши умели хранить свои клады. Конечно, мощный визор «Тура» позволял строить сложные изображения на тактической карте, но это было лишь жалким подобием того, что он сейчас видел.
Арбория уже лежала перед ним, выписанная пульсирующим синим светом. Гримберт мгновенно узнал контуры крепостных укреплений и стен, которые прежде видел лишь на бумаге.
— Основной удар будет нанесен со стороны юго-восточных ворот, — звучно объявил Алафрид, — В состав разящего наконечника нашего копья войдут рыцарские дружины графа Вьенн, графа Даммартен и графа Женевского. Помимо этого, они будут располагать тремя сотнями рыцарей из числа здесь присутствующих и легкой пехотой.
Слова сенешаля были встречены по-разному. Лаубер спокойно кивнул, словно речь шла о чем-то совершенно незначительном и не стоящем внимания. Леодегарий осклабился, отчего его пустые глаза на миг приобрели осмысленное выражение, Теодорик выругался на скверной ломанной латыни.
— Чтобы сокрыть основное направление удара, мы совершим несколько отвлекающих, вспомогательных. Орден Святого Лазаря с благословения Господня будет штурмовать северные ворота. Маркграф Туринский со своим знаменем, усиленным двумя полками квадских наемников, выполнит аналогичный удар, направленный на юго-западные. Я сам на «Великом Горгоне» возглавлю резерв, чтобы иметь возможность оперативно перебросить его в том направлении, где возникнет нужна.
Алафрид принялся объяснять детали, то и дело тыкая пальцем в голограмму, но Гримберт его уже не слушал, погрузившись в собственные мысли.
Значит, юго-восточные ворота? Неплохо, Лаубер, неплохо. Неплохо, сукин ты сын. А меня, значит, с квадами…
Ты большой хитрец, граф Женевский, но ты плохо знаешь свой край, хоть и носишь корону без малого восемьдесят лет. У здешних жителей есть поговорка — «Самый большой хитрец перехитрил сам себя». Тебе еще предстоит понять ее смысл. Возможно, у меня даже будет возможность самолично его объяснить, перед тем, как палаческий топор перерубит твои шейные позвонки. Ради нашего светлого Господа, надеюсь, что будет.
Часть 2
— Гримберт? Это ты?
Алафрид сделал вид, что не сразу узнал его, но это, конечно, было уловкой. Без сомнения, он сразу заметил одинокую фигуру, оставшуюся неподвижной на возвышении после того, как все прочие потянулись к выходу из шатра.
— Да, ваша светлость.
Алафрид поджал губы — характерная стариковская гримаса, странно выглядящая на его не старом еще лице.
— Попробуй еще разок поименовать меня вашей светлостью — я точно спущу тебе штаны и выпорю так, что у тебя у самого засветится задница!
— Двадцать лет назад у тебя была сильная рука, — с улыбкой заметил Гримберт, — Уверен, ты и сейчас запросто можешь сделать это.
Они обнялись — осторожно, как обнимаются люди, не желающие причинить друг другу боль. Императорский сенешаль был крепок и статен, но Гримберт, приникнув, почувствовал тревожный скрип его костей. Алафрид походил на рыцаря, покрытого непробиваемой полированной броней, чьи внутренние механизмы уже изношены и тронуты коррозией. Как только из шатра вышел последний рыцарь, он переменился, и Гримберт отчетливо это заметил. Тронутая сединой голова опустилась на пару дюймов ниже, точно плечи устали ее поддерживать, походка из величественной львиной сделалась по-старчески семенящей.
— Выпороть тебя, мальчик мой? — Алафрид негромко рассмеялся, — Я счастлив в те минуты, когда могу донести без посторонней помощи ложку до рта. Оставьте нас, все.
Телохранители сенешаля были вышколены с не меньшей ловкостью, чем собственные слуги Гримберта. Они беззвучно выскользнули наружу, не ожидая никаких дальнейших пояснений. Оставшись наедине с Алафридом, Гримберт отчего-то почувствовал себя неуютно — впервые за долгое время. Быть может, все было в размерах. В гигантском пустом шатре сенешаля два человека выглядели несоразмерно крошечными, как два микроорганизма в огромной пробирке.
— Как твое здоровье, дядюшка? — спросил Гримберт, постаравшись вложить в интонацию искреннюю заботу.
Удалось это или нет, но сенешаль кивнул:
— Только хворый знает цену здравия, как говорил преподобный авва Исаия. Старый мерзавец был несомненно прав. Мои лекари говорят, я проживу еще полсотни лет, но иногда мне бывает тяжело дотянуть даже до заката. Метаболизм ни к черту, вновь надо менять почки, отказывают старые имплантаты, о которых я даже не помню… Ладно, неважно. Давай поговорим о чем-нибудь другом, чтоб я не решил, будто тебя действительно интересует мое здоровье и ты явился сюда для того, чтоб его обсудить.
Может, сенешаль его императорского величества и сдал за то время, что они не виделись, но ум его остался ясным и быстрым. Именно ум был его главным оружием на протяжении бесчисленных лет, что он служил правой рукой императора, а не могучие орудия «Великого Горгона», как многие считали.
Гримберт отстраненно подумал о том, что когда-нибудь это оружие неизбежно развернется в его сторону. Это будет нескоро, возможно, через много лет, но когда это случится, он будет готов. У него будет в запасе очередной план, будут ресурсы, будут союзники и загодя подготовленные ходы. Алафрид, несомненно, умен, но возраст неуклонно пожирает его, превращая в реликт прошлой эпохи. Он даже сообразить не успеет, как все будет кончено.
Гримберт поспешно выбросил эту мысль из головы. Не потому, что она была неприятна, в последнее время он все чаще возвращался к ней. Скорее, из суеверного страха перед нечеловеческой прозорливостью сенешаля. Нелепо думать, будто в его силах прочесть эту мысль, но осторожность требует сдерживаться. Пока еще не время. Не время.
— Ты прав, я пришел поболтать не о здоровье. Твой план штурма. Вот что я на самом деле хотел обсудить.
Сенешаль улыбнулся.
— Да, я так и думал. Что именно в нашей тактической схеме тебе интересно? Я надеялся, что на совете объяснил все достаточно конкретно. Твое знамя прорывает юго-западные ворота и наносит удар вглубь обороны. Если все пойдет по запланированному, уже через час ты сможешь соединиться с основными силами и…
— Это не твой план. Это план Лаубера, не так ли?
Алафрид замолк, с интересом глядя на него.
— Почему ты так считаешь?
— Он… он пахнет Лаубером. От него прямо-таки разит графом Женевским. Эти вспомогательные удары, эти фланговые выпады, эти бесчисленные перестановки и переформирования… У каждого живописца есть свой узнаваемый почерк. То же самое касается и военачальников. Я узнаю руку Лаубера за каждым штрихом.
Алафрид устало вздохнул. Этот вздох тоже выдавал его истинный возраст, неизвестный Гримберту, но очень, очень солидный.
— Вы как проклятые коты, норовящие вцепиться друг другу в глотку, — проворчал он, — Иногда мне кажется, если Лаубер помочится на дерево, ты тоже безошибочно почуешь его запах.
— План разрабатывал он? — прямо спросил Гримберт.
Алафрид долго молчал, нарочно испытывая его терпение.
— Да. Он. Но я нарочно приписал авторство себе, зная, как ты к этому отнесешься. Это толковый план. Серьезно, я бы не придумал лучше. Все учтено даже в мелочах, все лаконично и красиво. Только красоту эту может увидеть тот, кто любуется тактическими схемами, а не картинами в раззолоченных рамах…
— Почему юго-восточные ворота? — кратко спросил он.
— Гримберт…
— Лаубер ничего не делает просто так! — Гримберт повысил голос. Немыслимое святотатство, учитывая разницу в их положении и титулах, — За эти годы я хорошо изучил его, можешь не сомневаться! Почему он вместе с другими взял на себя именно это направление, а меня и лазаритов отправил на вспомогательные? Он знает что-то, чего не знают другие?
Алафрид опять надолго замолчал, но теперь это не выглядело тактическим ходом, судя по наморщенному лбу императорский сенешаль в самом деле о чем-то глубоко размышлял.
— Я скажу тебе. Ради любви к тебе и уважения к твоему покойному отцу. Но тебе придется дать слово чести никому об этом не рассказывать до того, как над Арборией взовьются имперские флаги.
— Что особенного в юго-восточных воротах?
— Это уязвимое место в кирасе. Брешь в броне. Именно туда и надо вонзить копье.
— На схеме они не выглядели ослабленными.
— Внешне они выглядят массивными и прочными, но мы знаем кое-что, что наши друзья лангобарды очень не хотели бы рассказывать, — Алафрид потер ладони друг о друга, став на миг похожим на алчного дельца, — Они сильно изношены и, вдобавок, пострадали от землетрясения пару лет назад. Лангобарды со свойственной им безалаберностью не уделили этому достаточно внимания, так что ремонт там велся изредка и без должного тщания. Конструкция сильно ослаблена, а силовые подстанции, питающие периментр, устарели и работают на пределе. Один хороший натиск — и ворота просто-напросто лопнут.
— Ворота — самое малое из того, что меня беспокоит, — отрезал Гримберт, — Минные поля, крепостные орудия…
— Мы учли и это. Крепостная артиллерия с этой стороны порядком устарела, а часть орудий и вовсе снята для ремонта. Вернуть их в строй в короткое время невозможно. Арбория почти беззащитна с юго-восточной стороны. Ну как, это меняет твое представление о плане штурма?
Гримберт в задумчивости провел рукой по волосам, непоправимо разрушив сложную прическу.
— Как много вы с Лаубером узнали про Арборию. Должно быть, у кого-то из вас очень острое зрение. Или вы использовали шпионов?
— Мой мальчик… — Алафрид коротко вздохнул, — Даже в детстве ты был мастером задавать неудобные вопросы… Только тогда они были безопаснее. Да, шпионы. Шпионы графа Лаубера в Лангобардии. Они выкопали все это и передали ему. А он передал мне. Согласись, это не та информация, от которой можно отмахнуться.
— Он передал тебе сведения от своих крыс, а ты в благодарность позволил ему разработать план штурма и возглавить основной удар. Великолепно! — Гримберт зло рассмеялся, — Возможно, его императорскому величеству стоит озаботиться не только еретиками на восточных рубежах, но и тем, как ведут дела его вассалы? Не успел раздаться первый выстрел, а вы уже сговорились, как шайка тубантских торговцев!
— Будь добр, не язви.
— А что? Отличная сделка, как по мне. Каждый получает свое! Его величество получает новые земли на востоке. Ты получаешь удачную компанию и славу военачальника, которой тебе сильно не доставало последнее время. Лаубер получает лавры захватчика Арбории. А я получаю возможность угробить пару дюжин своих рыцарей, штурмуя без подготовки чертовы юго-западные ворота и играя роль наживки во всей этой авантюре.