«Несущий Погибель», «Бафомет», «Дикий Вепрь».
«Большой Храмн», «Кровоточащий Венец», «Забойщик».
Почти восемь дюжин рыцарей, вся сила Туринской марки, собранная в один броневой кулак. Сейчас эта сила еще кажется спокойной, лишь гудят разогревающиеся силовые установки да лязгают гидравлические усилители, но стоит отдать ей приказ, и она обернется Божьим гневом, испепеляющим все на своем пути, не делающей различия между камнем и плотью.
Поодаль копошилась под окрики офицеров пехота. В сравнении с внушительными трехметровыми фигурами бронированных рыцарей пехотинцы с их пиками и примитивными пороховыми ружьями выглядели едва ли не куклами.
Пехота… Гримберт скривился, пока слуги оправляли на нем боевой комбинезон, так, чтоб он сидел без единой складки. Примитивный, грубый, бесконечно слабый инструмент. Но всякому инструменту на поле боя находится работа, и этот не был исключением. Пусть один рыцарь без труда перебьет сотню пехотинцев, сто первый может изловчиться и закоротить его силовые цепи удачным попаданием или повредить радар, превратив грозного рыцаря в полу-ослепшую мишень. Кроме того, никто лучше пехоты не прикрывает рыцарский клин, отвлекая на себя огонь вражеской артиллерии и сооружая проходы в минных полях. Именно поэтому за рыцарской шеренгой выстроились коробки славной туринской пехоты общим числом в пять сотен человек. Для них всех найдется работа, когда Арбория распахнет свои ворота.
Магнебод осторожно прикоснулся к его плечу, привлекая внимание сюзерена.
— Тактические схемы разосланы, подтверждение получено от всех. Однако некоторые выражают беспокойство.
— Если речь идет о добыче, я не стану лишать их священного права, — нетерпеливо ответил Гримберт, — Город будет принадлежать им три дня.
— Речь не о добыче, — старый рыцарь машинально коснулся отверстия для нейро-штифта в основании черепа. Медь, которой оно было обрамлено, потемнела от времени, а кожа вокруг воспалилась, отчего разъем выглядел как открытая рана, — Волнуются ребята перед боем. Понятно, отчего. Лауберу, значит, самый сочный кусок, а мы куда же? На отшибе, как загонщики какие… Ну а если расшибемся об эти треклятые ворота?
Гримберт нетерпеливо кивнул, показывая, что услышал вопрос.
— Пусть не переживают. Главное — одолеть ворота и полосу заграждений перед ними. Как только ворота раскроются, Арбория падет перед нами, как шлюха с раскинутыми ногами, услышавшая звон монет.
Магнебод засопел, вставляя нейро-шунты. Он явно хотел что-то спросить, но колебался, и Гримберт знал, отчего. Грозный и не знающий пощады в бою, старый рыцарь иногда был крайне простодушен во всем, что было выше привычного ему тактического уровня.
— Читать я не обучен, но схему знаю. Концентрированный удар вглубь обороны, окружение и уничтожение очагов сопротивление, вычленение приоритетных целей и орудийных батарей…
— Все верно. Главное — держи мою стаю в узде. Не давай знамени распыляться и отвлекаться. В городских боях это опасно. Мы должны пронзить город насквозь, как кумулятивный снаряд.
Старый рыцарь осклабился, обнажив истертые желтые зубы.
— Снаряд… Может, ты думаешь, что в нас будут лететь розы? Там будет до черта лангобардов! Это Лаубер пройдет сквозь юго-восточные ворота как пердёж под епископской сутаной, а мы можем и лоб об ворота-то расшибить!
Гримберт улыбнулся, глядя на восток. Там, в ночи, стремительно серело небо, возвещая скорый приход рассвета. И хоть башен Арбории еще не было видно, Гримберту казалось, что он уже видит их.
— Ты ведь знаешь, что Лаубер — не урожденный граф Женевы? — спросил он рассеянно, наблюдая за тем, как магнус-принцепсы криками и тычками строят пехотные шеренги, — Этот титул был ему пожалован за заслуги перед троном. Он долго прожил в этих краях, но он до сих пор многого не понимает в здешних нравах.
— Что с того?
— Есть такая старая поговорка — «Самый большой хитрец перехитрил сам себя». Мы ее знаем, потому что родились в этих краях, а Лаубер — нет. Ты зря думаешь, что штурм юго-восточных ворот станет для него легкой прогулкой.
Уверенность, с которой он это произнес, произвела на Магнебода определенное впечатление.
— Отчего ты так считаешь? — осведомился он, — Юго-восточные ворота ослаблены, лишены орудий и почти не защищены, ему достаточно будет хорошо нажать плечом и…
— Или же юго-восточные ворота примут его и пережуют, как волчья пасть, — невыразительно произнес Гримберт, — Превратив его воинство в кровавые сгустки на камне.
— Но они…
Гримберт криво усмехнулся.
— Ослаблены? Ничего подобного. Они крепки, как никогда прежде. Электрические приводы в полном порядке, броня наивысшего качества, а каждый метр перед ними превосходно пристрелян. Кроме того, за последний год лангобарды вдвое увеличили количество прикрывающих юго-восточные ворота орудий. Это врата самого ада, Магнебод. И я рад, что граф Женевский собирается нырнуть в них самолично. Это его выбор.
«Золотой Тур» был уже почти готов. Слуги торопливо отцепляли от него кабели и шланги, отчего казалось, будто золотой гигант постепенно высвобождается из опутывающих его сетей. Даже в ночи он выглядел столь величественно, что на его фоне терялись все прочие рыцари. Как и свои меньшие собратья, «Тур» был человекоподобен, но лишь условно, в той мере, в которой это служило во благо удобству управления и боевой эффективности.
Глиняный сосуд — вот истинный облик христианина, как говорится в послании апостола Павла к коринфянам. Простой и хрупкий, он служит вместилищем души, но сам по себе слаб и уязвим. Никто не станет создавать по его образу и подобию многотонную боевую машину, которой предстоит утверждать величие человеческого духа, шагая сквозь огонь и облака ядовитых газов.
Тяжелые лапы с поршнями, прикрытыми броневой сталью, гнулись не по-человечески, в обратную сторону, торс выглядел громоздким и по-крабьему выпуклым, а на его вершине находилась непомерно маленькая для такого гиганта голова в форме гребнистого шлема-мориона. Из массивных литых наплечников в облачное небо Лангобардии смотрели зачехленные крупнокалиберные орудия, каждое из которых могло превратить в прах полсотни человек за раз или проломить крепостную стену. Спонсоны автоматических пушек стальными язвами выдавались из широкой груди, в центре которой горел герб Турина.
«Золотой Тур» вблизи не выглядел человеком, скорее, причудливой помесью человека и паука, отлитой из броневой стали, но Гримберт считал, что ничего более прекрасного миру увидеть не суждено до Страшного Суда. Лучшие мастера империи, созванные им со всех концов света, создавали «Тура», кропотливо проектируя каждый узел и агрегат. Сам Папа Римский особой буллой высочайше соизволил разрешить графу Туринскому использование отдельных технологий из числа тех, что особо охраняются Святым Престолом, и одно только это стоило целого состояния.
Самые прославленные сталевары, кузнецы, пружинных дел мастера, калибровщики, лудильщики, точильщики и мастеровые тысячами стекались в Турин, чтобы принять участие в постройке, вымывая из графской казны золото быстрее, чем полноводный ручей. Общая стоимость «Золотого Тура», выраженная в золоте, потрясала воображение — за эти деньги можно было бы приобрести пару соседних графств, а то и сделаться герцогом. Но всякий раз, видя кислое лицо своего казначея, Гримберт вспоминал, что «Золотой Тур» — нечто большее, чем дворец или роскошный трицикл. Это было вложение в будущее. Он стоил каждого чертового потраченного на него асса и солида.
— Что за чертовщина, Гримберт? — спросил Магнебод хрипло, — Но ведь шпионы Лаубера в городе доложили…
— Лаубер не так безгрешен, как хочет казаться. Он считает себя хитрее прочих — и я позволил ему так считать целых тринадцать лет. Но сегодня его хитрость его и погубит.
Магнебод издал нечленораздельный возглас и Гримберту не нужны были чуткие уши «Тура», чтоб разобрать в нем злость и недоумение.
— Выкладывай! Я знал, что ты что-то задумал! Еще тогда, когда ты сцепился с тем рыцарем из графской свиты. Выкладывай!
Гримберт улыбнулся нетерпению Магнебода. Знал бы тот, сколько времени ушло на создание этого плана, растянувшегося на многие годы, сколько сил и золота… Старый рыцарь счел бы это безумием. Что ж, он имел на это право, будучи человеком совсем других воззрений и принципов, чем его сюзерен.
— Ничто так не распаляет, как свежая пощечина, от которой горит щека. Эту пощечину я и закатил Лауберу, вызвав на бой одного из его рыцарей и прилюдно унизив. Я хотел, чтоб Лаубер хорошенько вспомнил нашу вражду.
— Едва ли он ее забыл после всех этих лет…
— Лаубер умен, это верно. И осторожен, как змея. Он мог послушать уговоры Алафрида и заключить со мной временное перемирие, позволив участвовать в штурме Арбории на равных. Но это не входило в мои планы. Унизив его, я заставил Лаубера пересмотреть роли в выгодном для него и невыгодном для меня свете.
— Он взял себе самый сладкий кусок пирога, а на твою долю оставил горелый! — прогудел Магнебод. Он уже был подключен всеми нейро-штифтами к «Багряному Скитальцу», глаза закатились, обнажив пожелтевшие белки, мускулистые руки обвисли.
Сейчас он уже был частью доспеха, частью слепой механической силы, готовой рвать и крушить, но все еще сохранял человеческий разум.
— Неважно, какой кусок ты выбираешь, — поучительно заметил Гримберт, — Важно, кто печёт пирог. Этот пирог пёк я.
«Багряный Скиталец» шевельнулся всем своим трехметровым телом, присев на мощных гидравлических ногах и приведя в движения боковые орудия. Гримберт знал, что это чисто рефлекторные движения — механическому телу, питаемому заточенной атомной силой, не было нужды разминать члены, но человеческие привычки были сильнее.
— Тогда в нем должно быть до чёрта крысиного яда… — пробормотал Магнебод через громкоговорители луженым горлом «Скитальца», — Уж я-то знаю твою стряпню!
— Алафрид считает, что сведения об уязвимости Арбории Лауберу передали графские шпионы в городе. Вот только это не так. У Лаубера нет никаких шпионов в Арбории, хоть он и рад был бы их там иметь.
— Тогда откуда он взял все это?
— Ты помнишь мессира Виллибада, мой друг?
В подключенном к машине состоянии Магнебод был лишен возможности морщить лоб, но напряженный гул сервоприводов выдал напряженную работу памяти.
— Мрачный тип из графского знамени. Из тех, что нынче утром заявились в твой шатер.
— Совершенно верно. Надо заметить, что мессир Виллибад не просто приближенный к его сиятельству рыцарь, но и его доверенное лицо. Клеврет, советник и добрый друг. Граф Лаубер имеет склонность доверять мнению мессира Виллибада, о чем мало кто знает. Но так уж вышло, что я отношусь к тем, кто знает.
— Он передал своему сюзерену фальшивку? — недоверчиво спросил Магнебод, — Обманул его, заставив поверить в уязвимость юго-восточных ворот? Зачем бы ему делать это?
— По моей просьбе, — Гримберт коротко поклонился, наслаждаясь замешательством собеседника, — О нет, Виллибад в самом деле предан своему сюзерену. И всех моих денег не хватило, чтобы подкупить его. Но люди ошибаются, когда считают золото самой сокрушительной силой в мире. Видишь ли, мессир Виллибад тоже не безгрешен, как и его хозяин. Он отчаянно пытается прикрыть уязвимые места броней, но в какой-то момент я оказался быстрее. И хитрее.
— Ты выведал что-то о нем?
— Скажем так, ты бы удивился, мой друг, узнав, что человек, отдавший всю жизнь служению рыцарскому идеалу и многими почитаемый как беззаветный воин христианства, является средоточием таких грехов, что стань некоторые из них известны Святому Престолу, он рисковал бы не только лишиться рыцарского титула, но и половины нейронов головного мозга в придачу. Пользуясь этим, я оказался достаточно рискован, чтобы сделать мессиру Виллибаду предложение. А он — достаточно разумен, чтобы его принять.
— Ты заставил его переступить через свою рыцарскую клятву? — прогудел Магнебод. В рыке стальных голосовых связок Гримберту послышалась горечь, — Превратил верного слугу в своего пособника?
— Мне надо было подсунуть Лауберу фальшивку. Зато все остальное он сделал сам. Отправил меня на запасное направление, выбрав для себя то, которое счел наиболее удачным. Обманул сам себя. Он разобьет голову о юго-восточные ворота, в то время как мы без труда возьмем юго-западные и захватим весь город.
Рыцари Туринского знамени уже были изготовлены к битве, до шатров доносился лязг их гидравлики. Яркие гербы прикрыли маскировочными сетями, с голов сняли пышные плюмажи, орудия избавились от докучливых чехлов и нетерпеливо поводили стволами, будто ища цель в пустом предрассветном небе. Скоро у них будет много целей.
При мысли о штурме Гримберт ощутил царапающую изнутри горячку. Горячая кровь, проклятье предков, погубившее и его отца. Битву выигрывает тот, кто до последнего сохраняет хладнокровие и умение мыслить. Выстраивать идеальные комбинации и четко осознавать последствия. Сейчас ему как никогда нужна холодная голова. Подчинившись его жесту, Гунтерих почтительно поднес к его предплечью инкрустированный драгоценными камнями инъектор. Легкий коктейль из диазепама, баклосана, феназепама и еще каких-то снадобий епископской кухни. Гримберт с удовольствием ощутил, как делается холодным и собранным, а мысли смыкают шеренги, как гвардейцы.
«Багряный Скиталец» с лязгом проверил орудия главного калибра.