***
Вдох. Выдох.
Он еще жив. Он еще дышит.
Кажется, даже способен пошевелиться.
Открыв глаза, он по-прежнему не увидел ничего. А ведь должно было начать светать. Весной уже пели бы первые птицы.
Дрогнувшие пальцы ощутили тонкий, хрустнувший пласт на листьях. Что за холера? Он слышал какое-то трепыхание краем уха. Не сразу понял, что слышит сам себя — его попросту бьет дрожью от озноба. Стало быть, уже наступило утро. Назавтра селянская ведунья предрекала мороз; что ж, вот он и наступил, сковав наледью лес, еще вчера вымоченный до последней веточки.
— Холера… — Простонал охотник. Мало было ему той кучи, в которую уже успел вляпаться. Так теперь получите, распишитесь: гололед.
«Погода Турнора не устает меня удивлять».
Организм, похоже, нашел в себе сил еще немного побороться. Все еще дрожа и клацая зубами, он вполне успешно сумел оттолкнуться от земли руками и сесть. Раны перестали кровоточить, но проверять он не стал: одежда тоже пропиталась и прилипла к ним поверх, так что отодрав ее можно сделать только хуже. Плотные штаны из кожи, как и куртка на спине, тоже покрылись ледяной корочкой. Зато трехслойная тканевая подкладка оставалась сухой, благодаря чему он еще не загнулся от переохлаждения.
Ночью он не задумывался об опасности с этой стороны.
Охотник постарался аккуратно расстегнуть куртку, не тревожа раненный бок. Пролез пальцами в боковой внутренний карман и среди мягкой подкладки, компенсирующей выпуклости содержимого тайничков, нащупал маленькую фляжку.
— Твое здоровье, наставник. — Отсалютовал он в пустоту и запрокинул голову, разом прикончив половину фляжки. И едва не согнулся в рвотном позыве, до того обожгло горло и желудок. Зато все тело моментально бросило в жар.
А ведь когда-то недоумевал, зачем помимо снадобий, наставник требовал брать с собой еще и самогон. Ну не пить же на охоте, в самом деле!?
«Чего разлегся, как палая кобыла?» — Передразнил он учителя и вцепился в ближайшее деревце. Протер глаза, поморгал. Но по-прежнему видел одну темноту.
Яд тверги вреден, но не смертелен для человека. Однако если попал на кожу или слизистую — гарантирован ожог. И смывается это пакость хуже смолы. А уж глаза… У него есть примерно сутки, чтобы попасть к обученному, дипломированному Целителю и восстановить зрение — потом может оказаться поздно.
«Ну что, марш-бросок за день до города?» — Подбодрил он себя, почти веселясь. — «Да хоть три раза!»
И отпустив опору, проверил, насколько хорошо его держат ноги.
Он понятия не имел, куда пойдет. Сколько раз его шатало, сколько раз он сбивался с прямого курса? Но лучше двигаться, разгонять отравленную кровь и дурные мысли. От сидения на месте его шансы уж точно не возрастут.
Или может, лесной хозяин сжалится и спрямит дорожку? Ведь помог ему охотник, извел тварей, опасных для природного равновесия.
— Не грех бы… и спасибо сказать… — Пробормотал он. Но лес остался глух.
Пришлось взбираться на какое-то возвышение. Он не помнил, встречался ли ему ночью такой крутой склон. Но если в окружную обходить препятствие, то неизвестно, куда он в итоге доберется.
— Мореход… не спеши, посмотри… на воду. В руки шкот, и трави… не гневи погоду… — Попытка петь немного помогала, хотя и сбивалось дыхание. Но с каждым словом голос становился слабее. В какой-то момент он осознал, что способен только сипеть. Больное горло не могло выдавить звука.
Нужно остановиться… Он в который раз привалился к дереву. Тепла… где найти тепла? Огниво осталось в сумке, так что о костре можно забыть. И ведь предлагали огненный эликсир, с которым можно хоть на камнях разжечь огонь. Так нет же, дурак, места в карманах пожалел…
И толку теперь, что куртка забита ножами и амулетами?
Нужно согреться… Срочно. Просто необходимо. Где эта фляжка?
Принялся искать по карманам. В нагрудных нет. Во внутренних… пусто. В карманах штанов, нашитых впереди и по бокам, тоже не нашлось ничего, кроме крохотного кусочка сыровяленой колбасы, которым он накануне собирался угостить хозяйскую псину на привязи.
— Идиот… — выдохнул он в пустоту. Точнее, попытался сказать, но его бы не услышали и с двух шагов.
Фляжка осталась лежать на месте «привала». Он это точно знал. Помнил, как вздрогнул от глотка и упустил ее, а руками ухватился за горло. И когда вставал, то попросту забыл подобрать.
Ну вот и приплыли.
Эта мелочь начисто лишила его сил. Он закрыл глаза — все равно нет разницы, открыты они или нет. Ноги едва могли его держать, а подступающий холод снова заставлял подрагивать все тело.
Почему так… холодно? Ведь днем должно светить солнце, погода обещала быть ясной, так говорила ведунья, разве нет?..
И тут, впервые за долгое время он услышал посвист, сменившийся уханьем. Турнорская неясыть. Маленькая, ушастая сова.
— Уже… вечер? — Просипел он.
Вечер! Охотник не знал уже, злиться ему или смеяться. Вечер… Он пролежал в беспамятстве не пару часов, как ему казалось, а весь день! Солнце если и было, то теперь скрылось за горизонтом, раз проснулась неясыть. Вокруг будет становиться только холоднее.
Он бы много отдал за вчерашний дождь. Ливень сейчас казался ему теплым, едва ли не блаженным явлением, по сравнению с тем, что происходило сейчас. Казалось, что мороз наступает на пятки и дыша в затылок, идет позади как загоняющий добычу следопыт. И больше некуда скрыться.
Он стащил с правой ладони перчатку и поднял ее открытой, чтобы проверить догадку. Две холодные пушинки клюнули в руку, моментально обратившись парой холодных капелек.
Пошел снег.
Со стоном охотник оттолкнул от себя древесный ствол. Едва не упал, снова ухватился за опору. Кое-как надел перчатку, протянул руку вперед в поисках возможной преграды, и сделал первый шаг.
Только в этих шагах был весь смысл. Ради них он еще пытался дышать, двигаться, на них зациклилось сознание. Единственной задачей стало пройти еще немного. И еще немного. Ну, хоть сколько-нибудь.
Что угодно, только не останавливаться.
Холод убивает медленно. Сначала изматывает до подкашивающихся ног, отнимает силы, уходящие на дрожь и поддержание тепла. Потом добирается до отдаленных участков тела: ладоней, ступней, носа. Натянутый по самые глаза шарф и перчатки спасают лишь поначалу. Если долго не получать тепла, то своего собственного уже не хватает чтобы бороться.
Потом холод мучает усталостью и соблазняет мыслями всего-то немного отдохнуть, не поспать конечно, но присесть хотя бы на ту кочку, только минутку перевести дух…
После чего добивает погружением в сон.
Орденский охотник, закаленный как обучением, так и практикой, предпочел упрямо тащиться вперед, вознамерившись вымотаться и упасть как загнанная лошадь, нежели поддаваться слабости.
Но этот момент наступил раньше, чем он ожидал. Охотник отстраненно думал, что его хватит, пожалуй, еще на целую версту, когда незаметно для себя запнулся и снова упал.
Все. На этот раз точно — все.
Он понимал, что приземлился на что-то неудобное, каменистый пригорок или корягу. В ребра даже через куртку впивались неровности. Вот зараза… Может, получится переползти на более удобное место? А там уж не грех и попытаться встать.
Охотник усилием воли заставил раненную руку шевелиться — на другую он попросту упал, придавив боком. Протянул перед собой, попытался понять, везде ли вокруг лежат камни, или ему посчастливилось найти единственную россыпь на всю округу?
Пальцы бездумно щупали ровный край, более всего похожий не на камень, а на плохо струганную древесину. Провели вдоль прямой грани, наткнулись на вбитый штырь.
Ступени…
Помирать буквально в шаге от спасения сразу расхотелось. Но ведь нет спасения.
Нет лая собак, отдаленных голосов, нет мычания скота в хлевах — это не деревня. Только одинокая избушка лесника. А вблизи, он знал от местных, нет жилых одиночек. Все их в свое время позабросили, побоявшись коротать зимние ночи в лесу.
Только весной и осенью приходят следопыты за дичью. Но не сейчас. Не в мороз.
Последним усилием он протянул руку вперед. На удачу постучать — а вдруг… Пальцы уперлись в дверь. Провели по ней, и ладонь обессилено упала.
Охотник окончательно замер.
***
— Марик, да ты бери еще. Чего как в гостях, в самом деле? — Тепло улыбается бабушка. Одной рукой двигает поближе тарелку с горой дымящихся вареников.
— Да я лопну. — Смущенно ворчит охотник.
— Лопнет он, не смеши! Да ты ж только глянь на себя, щеки пропали, одни глаза на лице видны! Рубашка как на палке болтается, ой горе мое… Что ж ты, вовсе не ешь там, в ордене своем?
— Да кормят нас, кормят! Только не на убой.