— Откуда ты только его добываешь, — слабо улыбнулась Алби, — всех за это в тюрьму сажают, а ты...
— И я сажаю. Сталкеров. А конфискат отправляю на утилизацию. Но не весь. Не самому же мне за «скеем» во Внешний мир мотаться, не мальчик, чай, тем более, что надо совсем чуть-чуть.
— Ну давай, — Алби потянулась как кошка и прикрыла глаза, — накапай, только не в воду.
— А мадам знает толк, — усмехнулся Гарт, — тебя опасно спускать с поводка. — Он осторожно добавил в алкоголь по две капли прозрачного секрета из красного пузатого плода, похожего на сладкий перец. По спальне разнёсся странный, едва уловимый аромат, от которого волоски на руках вставали дыбом.
— Да ну тебя к чёрту, — Алби схватила стакан и одним глотком выпила смесь настойки и «скея», — тоже мне, командир нашёлся. Галстук с полосой. На службе командуй. А здесь... — Она непроизвольно выгнулась дугой, пока дурман из Внешнего мира заволакивал её глаза радужной пеленой, — а здесь буду командовать я...
Рифус Гарт, затаив дыхание, наблюдал за этой переменой. Он мог бы обойтись и без наркотика, в конце концов, любой мужчина обычно в курсе, как доставить удовольствие собственной жене, но «скей» позволял полностью отрешиться от мира, затягивая в бархатный плен невыразимых чувственных переживаний. Одна доза в месяц, Гарт жёстко контролировал употребление, памятуя и о судьбе штырьков, и о несчастных подопытных из Института, после чего кафедра физиологии недосчиталась парочки научных сотрудников и одного уважаемого профессора. Одна доза в месяц, две капли на стакан, не больше... но раз в тридцать дней он позволял себе и Алби оторваться на полную катушку, так, что по утрам он просыпался с расцарапанной спиной, сладкой ноющей болью во всём теле и тёмно-красными следами в самых неожиданных местах. Алби же в такие моменты категорично заявляла, что на службу не пойдёт, а будет лежать, закутавшись в плед, и предаваться нескромным воспоминаниям. Пара минут препирательств обычно заканчивались в пользу Рифуса, но однажды даже он не смог вытащить девушку из постели и плюнул на эти попытки, решив милосердно не засчитывать прогул. Сам виноват, в конце концов.
— Тебя долго ждать? — Дыхание у Алби стало частым и прерывистым, зрачки сузились до крошечных чёрных точек, из-за чего зелень глаз казалась особенно глубокой. Губы слегка подрагивали. Ещё немного — и струна порвётся.
Капитан выждал ещё несколько секунд. Умение поймать последний момент перед срывом доставляло ему почти такое же удовольствие, как и последующие несколько часов безостановочного круговорота в кромешной тьме — единственным побочным эффектом «скея» для Алби была светобоязнь. Ну ничего, на ощупь даже интереснее.
* * *
Утром Алби проснулась поперёк кровати, обняв подушку и запутавшись в простыне. Рифус уже уехал «инспектировать пограничный участок», на прикроватной тумбочке лежали ключи от катера и планшет, мигающий письмом.
«Лодку я заправил, прогноз сегодня хороший, почти полный штиль. "Скея" больше тебе не дам, так и знай, я сегодня еле себя на ноги поднял, совсем ты меня не бережёшь, мне всё-таки не семнадцать лет. Рассчитываю обернуться до полуночи. Отдыхай. Целую. Р.»
Ну вот и хорошо, рассеянно подумала Алби, пытаясь выбраться из шёлкового плена, значит, буду кататься на катере. Кататься на катере, может, даже искупаюсь в заливе, покормлю чаек... Тело обволакивала знакомая истома, не позволявшая совершать резких движений. «Скей» уже выветрился из головы, оставив после себя чувство лёгкости и невесомости. «Не берегу я его... Да я пошевелиться могу с трудом... опять шарфик искать... как же мне лень...» Она сама не заметила, как снова задремала.
* * *
Внедорожник летел по сухой, растрескавшейся земле, кое-где покрытой желтоватой травой и кривыми, похожими на костистые пальцы, кустарниками. По равнине пучками носились перекати-поле, иногда попадая в пылевые вихри, вырывавшиеся из-под колёс. Водитель гигантской машины своё дело знал, держа скорость на последнем допустимом пределе. Распоряжение капитана не оставляло возможности для превратного толкования: «Гони во весь опор», так что молодой сержант, с детства влюблённый в автомобили, выжимал из своего железного друга всё, на что тот был способен. Внедорожник окутывало облако мелкой серой пыли. Восточный сектор был самым непригодным для жизни во всей Ойкумене, здесь не было ни конгломератов, ни компактных поселений, так распространённых на севере и западе, ни даже одиноких домишек вроде того, где жила Рена Кинтер. Только полупустыня-полустепь, бескрайняя, серо-жёлтая, сливавшаяся на горизонте с таким же небом и плавно переходящая в пепельную равнину, где не было жизни вот уже триста лет.
Рифус Гарт молча разглядывал через пуленепробиваемое стекло унылый пейзаж. Его мысли всё чаще поневоле возвращались к Внешнему миру, миру остервенелой жажды жизни, миру, в котором человека поджидали плотоядные папоротники, чей сок прожигал плоть до костей, хищные цветы, гроза всех тамошних насекомых, гигантские рыжие волки с саблевидными клыками и блестящей шерстью, больше похожей на чешую, больно обжигающие лианы, на которых росли похожие на мешочки плоды с возбуждающим наркотиком и многое, многое другое. Этот мир так разительно отличался от Ойкумены, что Рифус ловил себя на мысли: а если бы люди не начали обустраивать свой клочок суши по-своему и отдали бы право природе самой распоряжаться своими ресурсами? Что бы тогда было? Приспособились бы люди к влажному буйству жизни или ультрафиолет поставил бы крест на этих попытках? И что теперь зародилось в бурлящих джунглях, новое, неведомое... смертельно опасное. Гарт задумчиво теребил конец галстука. Ничего. Ещё пара часов, и он достигнет участка, вверенного сержанту Дирку Хаулзу.
— Господин капитан. — Дирк Хаулз пожал протянутую руку, но настороженность в его взгляде никуда не делась. Рукопожатие с его стороны было нарочито сильным, но «красногалстучник», казалось, на это не обратил ни малейшего внимания. — Как вы добрались?
— С ветерком. У вас тут только гонки на внедорожниках устраивать, кстати, возьмите на заметку. У вас неплохой участок, сержант, прекрасный обзор. Бедный штырёк, это ж надо было умудриться выбрать именно этот сектор. Кстати, а какой у вас график? Не можете же вы торчать здесь бесконечно, как в заточении?
— У меня двое напарников, — буркнул Дирк, — мы дежурим сутки через трое две недели, потом две недели отдыха дома. Этот режим не менялся годами.
— Разумно, — кивнул Гарт, — оставаться здесь дольше, так и умом тронуться недолго. Да и супругу надо хоть иногда навещать. Ну, показывайте.
— Э-э-э... что именно?
— Всё. Ваш наблюдательный пункт, точку, где вы подстрелили штырька, расскажете, с какой стороны он приближался и как быстро вы его засекли. Кстати, тело уже отправлено в мой отдел?
— Да, я прислал вам оповещение.
— Отлично. Этот ваш ветер выдувает из головы все мысли. — То, что половина мыслей у Гарта сводилась к воспоминаниям о Внешнем мире, а вторая половина — к минувшей ночи, он решил не озвучивать. Этот погранец и так не лучшего мнения о командире особой бригады.
Дирк Хаулз исподлобья оглядывал гостя из «Красного отдела». Тоже мне, сноб. Через полчаса этот щёгольский костюм превратится в грязно-серое запылённое нечто, а травинки и песок капитан задолбается вычёсывать из волос, да и из бровей тоже. Пограничная служба это вам не налёты на лаборатории, здесь нет кондиционеров, кофеварок, удобных кресел и видеосвязи в любой момент. Ну ладно, видеосвязь у Дирка Хаулза была, да и кофеварка тоже, но он всё равно сознательно пытался отгородиться от ищейки в красном галстуке. Если бы не прямой приказ командующего, хрена два Дирк стал бы показывать этому лощёному хлыщу свой участок. Что этот тип может понимать в патрулировании границ? «Он умеет их обходить». И осознание этого доводило бравого сержанта до белого каления.
— Вот та точка, с которой я отследил этого... штырька.
Гарт взял бинокль и всмотрелся вдаль. Ничего, пепельная гладь почти до горизонта, но Рифус Гарт знал, что там не сухая выдубленная солнцем и ветрами земля, а мягкий, мелкий, как мука, серый пепел, в который ноги погружались выше колен. Он был неподвластен капризам стихии, этот пепел, будто нейтральная полоса навек застыла в оцепенении, и вечный штиль дрожащим маревом окутывал останки миллионов людей. Над равниной висели тучи, такие же бесплодные, как страшная серая пустыня, не пролившие за десятки лет ни капли дождя. Гарт внутренне содрогнулся. Воистину, природа умеет мстить. Иметь перед глазами вечное напоминание о безумии тех лет... неудивительно, что отбор в пограничники даже строже и суровей, чем в особую бригаду. Он обернулся к Дирку Хаулзу.
— Он шёл? Бежал? Или, может, полз?
— Он бежал. — коротко ответил сержант.
— Бежал... — задумчиво повторил Рифус Гарт. Подтверждались худшие опасения. — Когда вы его застрелили... что вы можете сказать о выражении его... морды?
— Какое может быть выражение у обезьяны? — удивился Дирк. — Глаза выпучены, рот раззявлен, будто он кричал. Хотя я уложил его одним выстрелом в лоб, мгновенно. Он не мог мучиться из-за пули. Он... оно.
— Да, конечно, — Гарт покусывал травинку и всё больше хмурился. — Значит, он пришёл оттуда. Десять миль по праху. Даже такое морально изувеченное создание, как штырёк, движимое одними инстинктами, не могло не почувствовать стылую скорбь этого места. Чувство самосохранения... единственное, что у них ещё осталось, кроме жажды «скея». Но он прошёл здесь. Сержант Дирк Хаулз, — вдруг обратился Рифус Гарт к пограничнику, — что, по-вашему, может испугать живое существо больше, чем этот колумбарий?
— Я не знаю, — покачал головой Хаулз, — я впервые такое вижу. Я даже не знал, как называется это... этот штырёк. А почему «штырёк»?
— Их от «скея» штырит, — пояснил Гарт, — так и повелось. Мы и придумали это название, надо же как-то обозначать этих убогих. На людей они уже не тянут.
— Я такой мерзости никогда не видел. Даже не думал, что так бывает, — признался Дирк, — мы все, конечно, знаем... ну... виды животных извне, но это так...
— Умозрительно. — заключил капитан. — Что ж, всё меняется. Боюсь, отныне ваша служба будет не просто опасна и трудна. Вы на передовой, но теперь у вас появился противник. Помяните моё слово, сержант Хаулз, вам ещё не раз доведётся стрелять на поражение. В гостей с ТОЙ стороны.
— Почему вы так уверены в этом? — Дирку очень не понравился такой поворот в их беседе. Ещё не хватало, чтобы из Внешнего мира посыпались такие вот подарочки. Там ведь и волки какие-то водятся, если Дирк Хаулз всё правильно помнил из теоретических занятий.
— Потому что это первая ласточка. Его что-то гнало прочь из марева джунглей. И гнало так, что он летел не разбирая дороги, преодолев нейтральную полосу и в итоге попав вам на мушку. Поверьте человеку, восемнадцать лет работающему с подобными вещами. Я не хочу вас запугивать. Но хочу, чтобы вы были готовы.
— Но в следующий раз это может произойти где угодно, необязательно на моём участке.
— Не исключено. Я передам наш разговор командующему Бергу, в конце концов, именно он возглавляет пограничную службу, а вовсе не я. Я уверен, он примет верное решение.
Дирк Хаулз наблюдал, как внедорожник, окутанный клубами пыли, скрылся из виду, превратившись сначала в точку на горизонте, а затем исчезнув вовсе. Разговор с капитаном Рифусом Гартом не понравился пограничнику категорически, хотя сам хмырь в чёрно-красном на этот раз вёл себя на удивление корректно и не цедил сквозь зубы презрительные характеристики его, Дирка, знаний и умений. Что ж, видимо, на чужой территории даже такие, как этот Гарт, слегка умеряют прыть. Дирк был вынужден разговаривать вежливо и отвечать на все вопросы капитана, иначе гаупвахта или что похуже, например, перевод в патруль под начало этого придурка Канда, но сейчас сержант Хаулз больше всего хотел повернуть время вспять, поменяться дежурством с Тимом и ничего не знать ни о прорывах, ни о штырьках, ни об особой бригаде с её франтоватым командиром со стеклянными глазами.
Он медленно повернулся, забрался на вышку, вооружившись на этот раз аж двумя тепловизорами, биноклем и снайперской винтовкой новейшей модификации. Если какая-то тварь во исполнение пророчества Рифуса Гарта попытается приблизиться к границе, Дирк Хаулз снимет её ещё в нейтральной зоне. Больше он не даст застать себя врасплох.
Глава 3
Ближе к вечеру Алби всё-таки решила часика полтора покататься на катере вдоль бухты. Два выходных — не так уж и много, чтобы глупо растрачивать их на сон до обеда. О том, что будет после этих импровизированных каникул, Алби старалась не думать. Вот вернётся Риф из своих инспекционных поездок, может, и прояснится что-нибудь, если он найдёт общий язык с этим набыченным солдафоном из погранслужбы, а пока только море, катер, пакет с креветками для чаек и закат цвета аметиста.
Она медленно брела к причалу, подставляя лицо прохладному ветерку с моря. Как жаль, что таких безмятежных дней практически не выпадает, не говоря уже о том, чтобы провести их не в одиночестве. Если свою жену Рифус Гарт периодически принудительно выгонял в отпуск или давал пару-тройку внеплановых выходных, то сам он буквально жил на работе, частенько оставаясь ночевать в кабинете, и с этим Алби ничего поделать не могла.
«Ты знала, за кого идёшь. Ты знала, за кого идёшь, знала, на что соглашаешься, знала, что всё будет именно так и не иначе. В бригаде нет места романтике и розовым соплям, а уж если твой муж командует этой бригадой, не жди, что он будет тратить своё время на осыпание тебя цветами. Да тебе это не так уж и нужно, Алби Мирр-Гарт, уже признайся сама себе, тебе ничего не нужно, только денёчек отдыха иногда... у вас вместе прошли только три дня после бракосочетания... хотя бы три дня.»
Она сама не заметила, как подошла к причалу. Море сегодня было тихое и спокойное, почти полный штиль, лишь лёгкая рябь на воде. Катер плавно покачивался, подставляя заходящему солнцу белый полированный бок. Как он был непохож на старую облезлую моторку Рены Кинтер, на которой они с Рифусом форсировали циклопический вал, разделяющий Ойкумену и Внешний мир. Алби тогда чуть не умерла, захлебнувшись ледяной водой и чудом не получив сотрясения. Но это всё в прошлом, все ужасы, что ей пришлось пережить за те десять дней, навсегда изменившие её жизнь. Сейчас... разве могла она подумать, будучи простой лаборанткой, пусть и занятой в весьма новаторском проекте, что спустя месяц она станет ведущим специалистом этого самого проекта, перейдёт на работу в контору, которую боялись и ненавидели все, кто хоть какое-то отношение имел к научным исследованиям... что выйдет замуж на следующий день после освобождения из каземата за человека, которого знала одну неделю и который за это время ухитрился разбить её жизнь на мелкие осколки и одновременно навсегда занять место в этой жизни.
* * *
«Нравится?» — Гарт изучающе наблюдал, как Алби с приоткрытым ртом стояла на балконе и, не отрываясь, смотрела на гигантский каньон, рыжие скалистые берега которого покрывал ковёр из миллионов мелких голубых цветов. Гарт рассказывал, что несколько недель в году красно-бурые скалы оживают, становясь то небесно-голубыми, то, в более засушливые годы, густого цвета павлиньего глаза. Сейчас лазурь перетекала в насыщенный индиго, кое-где оставляя скалам их изначальный рыжий цвет. Дна каньона видно не было, но Алби помнила, что там течёт настоящая река. «Каньон». Недаром квартиры в этом районе стоили на порядок дороже остальных в конгломерации.
Её привёз сюда неразговорчивый «красногалстучник», за всё время поездки не произнёсший и пары фраз. «Прошу вас», это было единственное, что он сказал, распахнув перед ней дверь, потом кивком попрощался, и Алби осталась одна в громадной комнате-студии с таким же необъятным панорамным балконом и высоченными потолками. Рифус Гарт явно не любил тесноты. Она на цыпочках бродила по комнате, не решаясь сесть в кресло или лечь на постель, хотя ноги у неё подкашивались от усталости и переизбытка самых разных впечатлений. В конце концов она глубоко вдохнула и залезла в ванну, с наслаждением подставляя лицо горячим струям. Гарт сказал, что она может здесь отдохнуть до его возвращения... а что потом? Но Алби тогда было всё равно, она смывала с себя холод изолятора, где просидела почти неделю, она отскребала заскорузлую кожу, кажется, навеки пропитавшуюся солью стоячей волны и пылью пустырей Ойкумены, она яростно, до красноты, тёрла плечи, спину и грудь жёсткой мочалкой и раза три вымыла короткие, неровно обрезанные волосы, кое-где выдранные с корнем. После двух часов в ванне Алби наконец-то почувствовала себя человеком. Она завернулась в самое большое полотенце и, едва дойдя до кресла, рухнула в него и провалилась в благословенный сон без сновидений.
Она проснулась от чьего-то присутствия, от долгого и немигающего взгляда в упор.
— Рифус? — Она моргала со сна, пытаясь сфокусировать взгляд на лице стоявшего перед ней мужчины.
— Уже тридцать пять лет как. Выспалась?
— Да... — Алби было неуютно под этим взглядом, хотя она и начала уже к нему привыкать.
— Тогда вставай. Покажу тебе кое-что.
— Что?
— Боишься сюрпризов? М-да, немудрено. Всё, Алби, все твои метания закончены. Финиш. Ты подумала над моими словами?
Она поплотнее закуталась в полотенце. Подумала, ага... да у неё и мыслей-то в голове не было никаких, кроме одной: она больше не в камере. Но, всё-таки вспомнив их разговор в коридоре отдела, она подняла на капитана особой бригады глаза и встретила его взгляд почти спокойно.
— Да... подумала.
— И что? — Рифус Гарт смотрел равнодушно, и любой другой человек решил бы, что свежеиспечённому командиру безразличен ответ девушки. Любой, но не Алби Мирр.
— Это очень щедрое предложение. Было бы глупо отказываться... — Всё. Вот тебе и приговор к пожизненному заключению, маленькая наивная лаборантка, теперь ты собственность «Красного отдела» и его начальника. Но эта мысль Алби уже не пугала. Вот... совсем не пугала.