— А в последние две недели стали происходить вообще странные вещи, — продолжал тем временем Мэт, шумно допив свой чай, — она начала постоянно куда-то уходить, я однажды спросил, чего ей дома не сидится, а она впервые на меня накричала. Плакала и кричала, что я моральный урод и нахлебник, за двадцать четыре года не нашедший для неё ни одного доброго слова... Что она посвятила себя не сыну, а какому-то манекену... бесчувственной твари... а потом сказала, что есть место, где таким, как она, дают новую надежду. Надежду на лучшее будущее, где её не станут попрекать невыглаженными рубашками или не тем блюдом на ужин... где её будут любить за то, что она есть. Я опешил даже. Спросил, она что, к психотерапевту ходит, что ли. Я же не мог предположить, что её понесёт к этим мракобесам... это же совершенно нелогично...
Дир кивал сам себе. Ну и подарочек этот Мэт, неудивительно, что его матушка предпочла слушать проповеди о любви господа ко всем живущим и о всеобщей благости. С таким-то сынулей. «Правильно тебе девушки не дают, Мэт Хард. Ты ведь даже не чмокнешь на прощание, ширинку застегнёшь и вперёд, к аксиоматике теории множеств. Но что-то же тебя допекло, а? Неужели отсутствие маминых супчиков и пирожков? Нет, тут что-то посерьёзнее. Так что давай, гигант деления на ноль, колись. Чует моё сердце, у тебя сюрпризов как веснушек.» У виска Альда дробно и звеняще билась жилка, каждый раз со стопроцентной вероятностью предвещая плеяду славных дел. Своей интуиции заместитель капитана научился доверять. Если надо, он изобразит для Мэта самого участливого и понимающего друга, которого парню так не хватает, он влезет в самые потаённые уголки его души, но найдёт то, что, в принципе, уже и так понял. Осталось собрать доказательства.
— Знаете, господин Хард, вера не дружит с логикой. Это два антипода, и им никогда не встретиться. Я могу понять ваше недоумение... вашу обиду. Вы не ждали, что ваша матушка решит изменить свою жизнь, которую она посвятила вам и, как оказалось, безо всякой отдачи. Но ваша матушка взрослый человек и вправе сама решать...
— Господин Дир. — Мэт смотрел вербовщику прямо в глаза, и на скулах его играли желваки, — я всё прекрасно понимаю. Я повторяю, я плохой сын. И лучше уже не стану. Я вряд ли женюсь и порадую маму внуками, мне неинтересны отношения с женщинами. Как и с мужчинами, впрочем. И я знаю, что потерял маму, она отвернулась от меня, когда не дождалась поддержки после смерти папы. Но, господин Дир, меня беспокоит... до икоты, до спазмов в животе... вчера она сказала, что Ойкумена это место для таких, как я. Учёных с холодной головой и таким же сердцем, которым непонятные закорючки на планшете милее самых родных людей. Или таких, как вы. Офицеров, принёсших присягу и верных ей, что бы не случилось. А для таких, как она... есть другие места... не в Ойкумене... и вот тут я испугался. По-настоящему. Потому что кроме Ойкумены есть только одно место... И оно запретно для всех. Вы... понимаете меня... господин Дир?.. Вы понимаете, ЧТО я вчера услышал?
Дир медленно закрыл и открыл глаза, мысленно поздравляя себя с удачей. Он не верил в совпадения. Он не верил в судьбу и не верил в роковые случайности. Но он научился доверять шелестящим нашёптываниям внутреннего голоса, он, как говорится, нутром, безошибочным нутром чтеца душ человеческих с двадцатилетним стажем чуял, что роботам типа Мэта Харда нужна очень веская причина для психоза, а большего табу, чем Внешний мир, нельзя было и вообразить. За инцест давали меньше, чем за интерес к ТОЙ стороне. Он вперился в измученное лицо собеседника.
— Вы пойдёте со мной и повторите всё рассказанное капитану.
— Нет, — испуганно отодвинулся Мэт и даже округлил глаза, — нет, не надо, пожалуйста. Я же не имею отношения к вам... я просто иногда участвую в «Гипносе»... кафедра...
— Вы забыли, кто вам выбил эту кафедру и за что. Вы блестящий учёный, но вы не понимаете всех рисков. То, что вы сейчас рассказали мне, требует безотлагательного доклада капитану. Я буду с вами, не бойтесь, я вас поддержу. Вы будете не один. Но будьте добры, повторите Дору Стайну всё в точности, а, может, вспомните какие-нибудь подробности...
— Вы... вы арестуете маму? Но она не сделала ничего плохого...
— Ваша мама могла, сама того не ведая, связаться с очень опасными людьми. Вряд ли господу богу угодно, чтобы его чада поскорее присоединились к нему, покинув Ойкумену и зайдя за Грань. Сами знаете, чем карается нарушение границы. Но дело ещё серьёзнее... вы хотите спасти свою маму? Доказать хоть раз, что вы чего-то стоите? Хотите? Тогда пойдёмте. Капитан уже должен был вернуться из министерства.
* * *
Дор слушал сбивчивый рассказ Мэта, который уже выпил три стакана воды, и переводил взгляд с рыжего математика на Альда Дира. Дир держался с парнем очень участливо, иногда подсказывая нужные слова и ободряюще похлопывая по плечу. Сейчас ни одна живая душа не смогла бы заподозрить начальника агентурного отдела в склонности к весьма неодобряемым в обществе девиациям. Сейчас Альд Дир был само сопереживание. А Мэт Хард пребывал почти что в шоковом состоянии, поняв наконец, в какую бездну он толкнул родную мать из-за собственного равнодушного пренебрежения. Смотреть капитану в глаза Мэт заставить себя не мог, как ни пытался. Уши математика были густо-малинового цвета.
Дор дослушал до конца и обернулся к заместителю.
— Как вы на это вышли?
Дир пожал плечами:
— Внезапно. Понимаете, господин капитан, людям такого сорта, как наш уважаемый учёный, не свойственны глубокие переживания, если они не связаны с профессиональными неудачами. На кафедре дела у Мэта Харда обстоят блестяще. Госпожа Мирр-Гарт отзывается о нём, как о перспективном сновидце. Так что с этой стороны всё чисто. Господин Хард не состоит в отношениях с какой-нибудь девушкой, так что беды на личном фронте тоже отменяются. Господин Хард не имеет долгов, не склонен к азартным играм и не употребляет наркотики. Все волнения господина Харда могли проистекать только из семьи.
— Только не говорите, что вы пожалели юношу, Дир, я скорее поверю, что солнце всходит на западе.
— Я не пожалел. Жалость лишь подчёркивает беспомощность. Но господину Харду было необходимо выговориться, поверьте мне, некоторые вещи невозможно держать внутри, особенно долгое время. Я предпочёл выслушать господина Харда, а когда выслушал... То запросил вашей аудиенции.
Дор задумчиво побарабанил пальцами по столу. Уж больно всё складно... не успел он вернуться от канцлера, как тут же возникает этот изувер и приносит на блюдечке загадочную историю Мэта Харда... но отмахнуться Дор уже не мог. Гарт был прав, это второй фронт, и расползается он чрезвычайно быстро.
— В каком квартале вы живёте, Хард? — Обращения «господин» этот мозг на ножках не заслуживал.
— В Центральном, — прошептал Мэт, ещё сильнее втягивая голову в плечи.
— В Центральном? — Так, дело не просто пахнет керосином, дело уже дымится и полыхает, как степной пожар. — А ваша матушка часто посещает другие кварталы? Например, Западный?
— Нет, — Мэт, казалось, даже удивился, — нет, что вы. Когда она переехала в центр после свадьбы с папой, она больше никогда не покидала этот квартал. А зачем? В Центральном есть всё, чего можно желать, а папа решил, что маме не следует работать, она всю жизнь была домохозяйкой. И она не очень-то любила отлучаться из дома. Нет, она ни разу не была в Западном квартале.
— Может, врёт, а, может, и нет, — негромко заметил Дир, — но я склоняюсь ко второму. Его мать родом из сателлита и могла на всю жизнь запомнить, как опасно высовывать нос лишний раз.
Дор кивнул, соглашаясь, а потом резко развернулся к Мэту.
— Хард, вот объясните мне. Вы ведь испугались. В Отдел вот заявились, под защиту этих стен, а не к себе на уютную кафедру. Вы испугались за себя, за то, что может всплыть. Что кто-то прознает, будто ваша матушка косится в сторону Внешнего мира. Это пожизненное, сами знаете. И неужели вам нужна была такая встряска, чтобы понять, что у вас есть мать, а не обслуга. Хотя не трудитесь. Я вам не судья. Ответьте лучше мне вот на какой вопрос: вы можете хотя бы примерно предположить, куда именно наведывается ваша матушка в поисках заботы и утешения? Где может располагаться это место?
— Я не знаю, — прошептал вконец раздавленный Мэт, — мне всегда было плевать, где там, что и как. Я и домой-то заявлялся ближе к полуночи, потому что не хотел всех этих разговоров и расспросов, тем более, что она и слов таких не знала. Ужинал и ложился спать.
— Логично, — кивнул Дор, — вы и впрямь теоретик математики. Дир, как называются люди с такой оригинальной жизненной позицией?
— Это нарциссическое расстройство личности вкупе с определённой долей инфантильности и эмоциональной холодностью, бич многих гениев. Особенно когда они действительно гении, как господин Хард.
— Хм. М-да. Хард, знаете, даже в сателлитах, где царит форменная анархия, к родителям зачастую проявляют больше уважения. Правда, там и с гениями негусто. Значит, вы не знаете, куда может ходить ваша мама, а спрашивать, сдаётся мне, бессмысленно равно как и напрашиваться пойти с ней.
— Она не согласится, — Мэт всё так же смотрел в пол.
— Тогда вот что. В глаза смотреть! — вдруг прикрикнул Дор, и Мэт дёрнулся, как от удара током. — Раз уж вы весь из себя бревно бревном и от вас уже никто не ждёт ничего хорошего, добавите в свою копилку ещё грешок. Сегодня или завтра, в ближайшие дни, когда ваша мама вновь отправится к своим проповедникам, сделаете обыск в её комнате. Ищите любые зацепки: листовки, брошюры, какие-то новые записи в контактах, что угодно, чего не было раньше. Или я могу приставить к вам профессионала, он обыщет всё быстро и не оставит после себя следов.
— Но я даже не знаю, что у неё могло появиться нового... Я никогда не рылся в её вещах... б-р-р...
— Хватит изображать невинность. Не скрою, Альд Дир побеседовал с вами чрезвычайно вовремя. Я, как и все мы, не верю в судьбу, но иногда можно сделать исключение. Завтра с вами пойдёт Реус, он профи в обысках и обнаружении всяких схронов. Погружение для вас отменяется, вы не в том состоянии, вам необходим лазарет и терапевтический транс, не то совсем с катушек съедете на почве эмоционального потрясения. Я распоряжусь. Вместо вас придётся погружаться Сае Стайн. И скажите мне, Хард, вам есть ещё что добавить? Лейтенант Дир должен был вас предупредить, что дело крайне серьёзное.
— Я рассказал всё, что знал, — бесцветным голосом сообщил Мэт, — только прошу вас... Не арестовывайте маму...
— Я бы вас арестовал, — честно признался Дор, — но я скован законом. Отправляйтесь в лабораторию и передайте госпоже Мирр-Гарт, что я приказал ввести вас в транс и прочистить мозги. Свободны.
— Не ожидал от вас подобной прыти, — после ухода Мэта Дор Стайн немного расслабился и сел за стол, закинув ноги на блестящую поверхность, — но вы удивительно вовремя. Я был у канцлера, он подозревал нечто подобное, нечто, что вполне коррелируется с кликушеством в прессе. И заметьте, Дир, это уже не Западный квартал. Это Центр.
— Я запросил аналитическую справку по конфессиям плюс мои агенты мониторят ситуацию, что называется, «на ногах». В конгломерате не так много церквей. А я завтра наведаюсь в Западный. Хочу сам посмотреть...
— Вы в Западный, я в свои трущобы. Боюсь, вокруг нас стягивается кольцо. Кто знает, сколько таких обиженных решит променять ненавистную пустошь на райские кущи Внешнего мира. И сгинут там ни за грош.
— Они умрут в нейтралке, — Дир был убеждённым реалистом, — или словят пулю пограничника. В любом случае конец незавидный.
— Мы перепишем конец. Попросите Холта отправить свою аналитику непосредственно мне сюда. Изучим в четыре глаза.
Альд Дир кивнул, одновременно набирая главному аналитику.
Глава 3
Рифус Гарт, отпустив Дора, ещё некоторое время пребывал в меланхолической задумчивости и катал по столу мраморное пресс-папье. Происходящее канцлера совсем не радовало, хоть он и нашёл подтверждение своим догадкам в рассказе капитана. Всю свою жизнь Гарт проработал оперативником, даже возглавив бригаду, он не стал кабинетной крысой, предпочитая действие размышлениям. Он лично посещал Внешний мир, когда Ойкумене угрожала гибель от зародившегося в мареве джунглей зловещего приона, смертоносной молекулы, устойчивой ко всем воздействиям. Тогда Гарт вместе с покойным уже напарником собирал в центре агонизирующего леса образцы для исследований, а позже возглавил операцию по спасению команды «Эребуса», которая должна была этот прион ликвидировать. Даже будучи капитаном особой бригады, Рифус Гарт не позволял себе забыть, что работа «в поле» много важнее любых циркуляров. Но теперь, заняв министерский пост, он был вынужден слушать доклады глав ведомств и сам докладывать премьеру... зачастую по видеосвязи, и такой вегетарианский образ жизни доводил Рифуса до белого каления. А та дрянь, что выползла сейчас, вообще заставляла его шумно сопеть и непроизвольно сжимать кулаки. Уж с чем государственный канцлер Рифус Гарт не сталкивался никогда, это с религиозными бреднями наиболее отсталой части населения Ойкумены, вся прожитая жизнь доказывала Гарту, что в этом мире люди могут рассчитывать только на свои силы и умения, а с депрессией гораздо лучше справляется транс или соответствующие препараты. И вот — здравствуйте, очень приятно, секта. С прицелом на Внешний мир. Было, от чего начать сатанеть.
Эти пессимистические размышления были прерваны трелью коммуникатора. Рифус скосил взгляд и увидел на дисплее насупленное лицо жены. «Так, вот только истерик мне недоставало, у неё-то что, мать вашу? Или Дор и в Отделе шороху навёл?» Проверить это можно было только одним способом.
— Алби.
— Риф, — Алби мрачно смотрела на него с блестящего экрана, — скажи, ты сегодня сильно занят?
— Как обычно. Что-то случилось?
— Ты можешь закончить пораньше? Мне... мне просто надо с тобой посидеть, чтобы ты меня выслушал и... Риф, у нас что-то совсем градус зашкалил...
— Ладно, я понял. Давай, собирайся, через полчаса будет машина от министерства. Я придумал, где нам посидеть, чтобы прочистить мозги.
Алби изумлённо смотрела на вывеску с двумя забавно шевелящими усиками шмелями. Её муж, как мог, сдерживал смех.
— Ты что, — она обернулась, округлив глаза, — решил зависнуть в «Двух шмелях»?! Это же...
— Ты хочешь расслабиться и поплакаться мне в жилетку, потому что ваш лысый друг устроил кипеж на весь Отдел и наверняка обвинил «Гипнос» в недостаточном усердии. Не таращься так, он был у меня совсем недавно и докладывал об этих... идиотах.
— Да, только у тебя он наверняка говорил спокойно и по существу, а на нас с Диром просто орал, я никогда его таким не видела. Пригрозил Диру рокировкой с его замом, ну и мне досталось...
— Давай-ка внутрь. Прочищать мозги надо в неизбитом месте. Я сто лет не пил разливного пива, а ты хоть проностальгируешь по старым добрым временам. Тебя ведь сюда Пирс таскал нервы лечить?
Молодая женщина сидела, потягивая фирменное тёмное пиво, и боролась с непереносимым ощущением дежавю. Всё это уже было, было два года назад, она так же сидела на мягком кожаном диванчике прямо под настенным светильником с полосатым абажуром, пила «Мохнатый шмель», а ещё пыталась закатить шары в лузу под присмотром Пирса Трея. Тогда Алби тоже пребывала в расстроенных чувствах, и гораздо сильнее, чем сегодня. И всё же.
— Надо же, здесь тебя словно не узнают...
— А кому я тут нужен? Приехал бы с сопровождением, с охраной, с маяками, как к премьеру, может, кто-то и сличил бы мою рожу с телевизионной картинкой. А я хочу наконец почувствовать себя нормальным человеком, а не государственным канцлером. Здесь люди бильярдом заняты, а не политическими переживаниями. Так о переживаниях. Что у вас там напроисходило, что у тебя пальцы дрожат?
Алби сделала ещё глоток и осторожно откусила фирменную креветку. Румис всё так же не изменял себе, делая закуску запредельно острой.
— Не знаю, что там Дор тебе порол по этим... сектантам, но у нас был форменный шабаш. Риф, я впервые его испугалась, понимаешь? Испугалась своего бывшего подопытного. Он так орал на Альда, что у меня волосы шевелились. Обвинил его во всех смертных грехах, раскритиковал его агентуру... когда узнал, кто у него в южном, так вообще как с цепи сорвался. Бедный Колин, его, наверно, Дир переведёт куда подальше после таких-то воплей... А потом Дор показал Альду, как должен выглядеть и говорить сателлитский недоумок. Боже, если бы я с таким столкнулась в переулке, то, наверно, умерла бы от страха. Он был очень, очень недоволен тем, что и агентура, и «Гипнос» прощёлкали этих богоносцев.