— О, я верю, — я рассмеялась, поеживаясь от удовольствия. — Ты убедителен. Так что, мне надеть завтра юбку? Или платье?
— Только не это, синее, — предупредил муж. — Я не ревнив, но когда ты в нем, мне кажется, все мужики на тебя пялятся.
Я высвободилась, вытащила синее платье и приложила к себе.
— Очень скромное платье, — невинным голоском пропела я. — Чуть выше колена, неглубокий вырез. Классическое маленькое платье. Конечно, никакую секретаршу я не переплюну, что ты выдумываешь?
— Ты хочешь, чтобы я ревновал? — Саша улыбался, но глаза были серьезными.
Я хотела было пошутить, но неосознанное сперва чувство меня остановило. Он улетит надолго, и я хочу, чтобы он был абсолютно спокоен.
— Сашуль, — я отбросила платье. — Не нужно ревновать, — обняла его. — Мне никто не нужен, кроме тебя. И никто на меня пялиться не будет, никакие мужики. Они меня вообще не смотрят. А посмотрят — все нафиг отморожу. Меня знаешь, как называли, Марк передал? Ледяная Дева. Ты только вот как-то не побоялся со мной замерзнуть.
— Я тебя увидел тогда, на награждении, очень хотел подойти — и не посмел, — Саша поцеловал меня в макушку. У тебя был вид королевы — прекрасная, недосягаемая и непреступная.
— Как хорошо, что ты меня спас, — прошептала я ему в рубашку, потихоньку расстегивая пуговицы — одну, другую. — А как ты оказался тогда у Серебро? Случайно?
— Меня настойчиво приглашал Нетесин. Обещал сюрприз, — Саша сжимал меня крепче и крепче. — Сюрприз удался. Оказалось, что у моей королевы глаза маленькой девочки…
Коллектив как коллектив — восемь человек вместе со мной, шесть мужчин, две женщины. Отдел начали формировать два месяца назад, и дольше всего вакантна была моя должность и должность моего заместителя, на эту позицию никого до моего назначения не брали, рассудив, что это терпит, и я сама о себе позабочусь. Временно обязанности начальника исполняла эффектная брюнетка Ирина Кан, на три года старше меня, археолог, закончила СПбГУ. Хотя заранее было известно, что на место начальника отдела подберут специалиста именно моего профиля, Ирина Ивановна была очевидно разочарована. Работать с мужчинами мне привычно, а вот с женщиной, да еще явно настроенной на конкуренцию, да еще у меня в подчинении… нет. Но рассуждала я очень бодро и умно. Конкуренцию нужно использовать на благо отдела — мы обе будем стараться преуспеть и от соперничества отдел только выиграет, и прочие благоглупости. С тем и приступила. Ладно бы к научной работе — к административной рутине. Разработка плана работы на год и детального по направлениям, должностных инструкций, регламентов, приказов. Через неделю я с ужасом поняла, что я ничего не делаю толкового, только пишу бумажки. Я не ознакомилась толком ни с одним проектом, взятым в разработку отделом, а ведь на мне, как на ученом, лингвистика и семиотика — основное при расшифровке артефактов.
— Тебе надо заместителя, бумажками заниматься, — посоветовал мне Саша, когда я пришла домой в половине восьмого, усталая и издерганная, и немного поныла. — Есть у вас кто-то не сильно загруженный по науке и толковый?
— Физик, Адьян Лиджиев, спектроскопией занимается, — я вяло ела только что сваренный мужем суп с фрикадельками. — Исследований у него много, но и время он выделить может. Я характеристику читала — хвалят, умеет организовать работу.
— В характеристиках всех одинаково хвалят, — отмахнулся Сашка. — Я тот еще организатор, а написали. Ты что не ешь, не вкусно?
— Вкусно, — побоялась обидеть и заработала ложкой. Но опять опустила руки, задумалась. — Да поговорю я с ним завтра, что я теряю?
— Вот и поговори, — Сашка собрал тарелки, поставил передо мной огромную чашку дымящегося какао со сливками и розетку с мороженым.
— Сашуль, я тебя люблю! — я воспряла духом, посмотрела на него сияющими глазами, потом отпила глоток и зажмурилась. — Вкусно!
— Сластена, — Саша улыбнулся мне от мойки, ополоснул тарелку. — Суп можно было не предлагать.
— Нет, суп как раз хорошо, — я с наслаждением ела мороженое под какао. — Зря я сладкое лопаю, да, Саш? Я и так не худая, — я со вздохом отодвинула наполовину пустую креманку, с тоской посмотрела на недопитое какао. — Я бегать буду.
— Я слышал, конечно, про женскую логику, Марусь. Но ты мне объясни, с чего ты вдруг худеть-то решила? — искренне удивился муж. — Как мысль у тебя так вильнула? И зачем тебе худеть?!
— Я толстая, — со вздохом сообщила я ему. — Ты вон какой спортивный!
— Маня, — он решительно подвинул мне чашку и мороженое. — Доедай, сахар для мозга полезен.
— А для тела вреден, — я с тоской смотрела на тающее мороженое и остывающее какао. — Вот ты же не возразил, что я толстая!
— Не успел, — Сашка уже трясся от смеха. — Ты не толстая. Ты фигуристая! Скажи честно — ты ведь хочешь?
— Хочу, — грустно согласилась я. — А точно не толстая?
— Ты стройная, соблазнительная, аппетитная… Марусь, у меня слов нет, какая ты!
— Даже не знаю, доесть или обидеться? — задумчиво сказала я,
— Доешь и спать пойдем, — вкрадчиво убеждал Сашка. — Или калории тратить…
— Точно! — вдохновилась я, хватая ложку. — Есть же способ!
И доела под Сашкино сдавленное хрюканье.
Решив одну проблему — Адьян буднично согласился на повышение, сказав, что на прошлой работе начальник на него бумажки свалил, не заморачиваясь объяснениями, а тут должность зама и оклад на двадцать процентов больше — я усугубила другую. Ирина, кажется, восприняла это назначение как личное оскорбление. Нет, внешне она держалась вежливо и корректно, улыбалась даже, работу не саботировала. Так, мелкие уколы, вроде того, что то отчет отправит минуя меня, то задания раздает. Я предполагала что-то подобное, но не то, что мне объявят войну. И от кого, вы думаете, я узнала о прекращении мира? От Яшина. Увидела в почте приглашение на встречу, взяла ежедневник и пошла. Прикидывала, что в последнем отчете могло заинтересовать Олега Германовича, готовилась рассказать, на чем мы делаем акценты. Возможно, думала я, мне передадут новый объект для исследования. Но разговор пошел о другом.
— Мария Всеволодовна, — после дежурных фраз начал Яшин. — Когда я по вашему представлению утверждал Лиджиева, я не сомневался, что вы руководствовались профессиональными соображениями, — перехватил мой взгляд, поправился. — Не сомневаюсь. Но до меня дошли слухи, что в отделе сложился неблагоприятный морально-психологический климат, и это влияет на результативность работы.
Я опешила и не сразу нашлась, что ответить.
— Олег Германович, я признаю, что сама ожидала большего за полтора месяца работы. К сожалению, некоторой организационной неразберихи избежать не удалось, но теперь работа ведется в соответствии с планом, в график мы укладываемся, я даже была готова к тому, что вы нам работы подкинете, — улыбнулась. — Что касается коллектива, то отношения у нас рабочие, а если есть трения — что ж, — пожала плечами.
— Мария Всеволодовна, — Яшин поморщился, — Я надеюсь, что все вопросы вы будете решать внутри, — он выделил это слово. — Коллектива.
— Я вас поняла. Я могу идти?
По дороге в свой корпус я обдумывала, как мне себя вести. Поговорить с Кан? Сделать вид, что ничего не было? Главное, я не понимала еще, настолько ли ценный Ирина специалист, чтобы закрыть глаза на дурной характер. Или, может, сразу предложить ей уйти? Так, а если не захочет? У нас же не американское кино, подчиненного не позовешь, 'ты уволен' не скажешь. Контракт у нее на год, явных оснований нет. Она откажется уйти, я окажусь в глупом положении. А что, если поступить по-другому? Скоро двадцать третье февраля, женщины Центра сюрприз готовят. Надо нам устроить своим отдельный праздник, вдвоем с Ириной. Попробую все-таки, может удастся как-то притереться?
Я зажмурилась, посидела, повторяя про себя: 'Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!'. Открыла глаза, посмотрела на черный кружок с одинокой чертой. Как знак 'стоп'… Расплакалась беззвучно, спрятала тест подальше в ящик. Июнь уже, полгода ничего… Никак не могла сдержать слезы, и только старалась, чтобы Саша ничего не услышал. Ему на космодром сегодня, можно было бы тест и завтра сделать, но у меня была задержка и я так надеялась…
— Маруська, — Саша поскребся в дверь. — Что ты там застряла? Остынет все.
Побыстрее умылась холодной водой, высморкалась, вышла в кухню.
— Марусь, — обнял меня, целовал в макушку. — Не плачь. Ну, не плачь…
— Я не плачу, — потерлась носом о футболку. — Я чуть-чуть расстроена. Ты сам радуешься, что ли, что от меня улетаешь?
Сжал меня крепче.
— Маша, меня никто никогда не ждал, я никогда не торопился вернуться. Скорее, наоборот. А теперь… если б ты знала, как я не хочу улетать!
— Сашуль! — испугалась я, вцепилась ему в плечи. — Ты так не говори! Ты лети спокойно, полгода — не такой большой срок. Сам говоришь — теперь Марс ближе, чем Луна. А на планете скучать некогда будет, с вашей программой. И связь есть, будем как с РКС общаться. Я тут тоже буду вам помогать, только дистанционно. Чуть дольше твоей обычной командировки… — я повторяла сказанное сотню раз, как заговор.
— Ты меня успокаиваешь или себя? — Саша наконец улыбнулся. — Давай завтракать и собираться.
— Саш, можно… - я в очередной раз хотела попроситься на аэродром, но он перебил.
— Нет, Маша, я прошу — провожай и встречай меня дома, всегда. Хорошо, жена?
— Всегда, — тихо пообещала я. — Всегда.
Я вернулась в пустую квартиру поздно вечером. Хоть на работе задерживаться не было никакого желания, в пустую квартиру ноги не несли. Села на табуретку в прихожей, не раздеваясь, с сумкой в руках. Хотелось расплакаться, но слезы сцементировались где-то в груди, и я сидела в темноте, не двигаясь, чувствуя себя настолько несчастной, что внутри болело.
День не кончился, а мне кажется, что вся моя семейная жизнь мне приснилась. Опять одна. И ребенка нет… А если Саша не вернется? Невыплаканные слезы жгли глаза, дурные предчувствия, ожидание катастрофы, от которых все сжималось, леденели руки… Никак не могла справиться с собой, успокоиться хоть чуть-чуть. Паника и отчаяние нарастали, я с ужасом понимала, что сползаю в какое-то невменяемое состояние, и ничего не могла с собой поделать. Дверной звонок выстрелом ударил по ушам, я вздрогнула, подскочила, суетливо открыла дверь.
— Привет, Маша, — сказала Мила Серебро. — Весь день не могу до тебя дозвониться, у тебя телефон выключен.
— Он не вернется. Я его больше никогда не увижу! — я почти рухнула на нее, трясясь и в истерике бормоча что-то бессвязное.
— Маша, Маша, — подруга обняла меня. — Ты что? Напридумывала себе, накрутила. Давай успокаивайся, слышишь? — но я только цеплялась за нее, задыхаясь, силясь заплакать и вытолкнуть наконец из груди чудовищную давящую тяжесть.
Мила грубо ругнулась, толкнула меня обратно на стул, закрыла дверь, сняла с себя и с меня обувь, споткнулась о мою сумку, сунула ее на полку.
— Маша, вставай, — она помогла мне. — Пойдем.
Я сделала несколько шагов до кухни, не чувствуя ног, слабая, беспомощная, рухнула на диван.
— Вот до чего себя довела, дурочка, — Люда капала что-то резко пахнущее в рюмку, налила в стакан воды, сунула мне и то, и другое. — Пей!
Я, давясь, выпила, чувствуя, как становится легче — не от лекарства, а от того, что не одна, что рядом есть человек. Пусть, пусть ругается, только не тишина… Кажется, я сказала это вслух.
— Вот что, Маша. Ты сейчас вещи соберешь, и мы ко мне пойдем. Сегодня у нас переночуешь, завтра на дачу поедем, на все длинные выходные.