— Смотри, — выруливая во двор. — Какой подъезд? Точно до квартиры проводить не надо?
— Помотала головой, попрощалась. Постояла у подъезда, подышала сырым ветром, чуть пахнувшим машинами, пошла домой. Больше всего на свете мне хотелось сейчас рассказать кому-нибудь обо всем, что со мной случилось. И я остро, до боли, ощущала — некому. Подруг я так и не завела, парень оказался чужим мужем. И в сегодняшнем я тоже сама виновата!
Так и примерно так я думала два дня. Грызла себя, ругала, жалела. Третьего января встала утром на консультацию. От пережитого страха, и чтобы наказать себя, что ли, приготовила длинную юбку, мешковатый свитер, сапоги на тракторной подошве. Подумала и упихала все обратно. Нет, Маша. Ты не будешь прятаться, не будешь бояться. А то станешь сутулой бесполой аспиранткой в толстых очках или МНС в грязных джинсах и мятых рубашках. Ага, и с бородой. Хихикнула, достала любимые брюки, узкий пиджачок, короткий топ под бронзу, каблуки. Волосы в 'конский хвост', подбородок вверх, и пошла — легко, от бедра. Вот так-то вот!
Со Степченко встретились восьмого. Глазки прятал, конечно, но дружно сделали вид, что 'ничего не было'. В университете общались, созванивались иногда, но ночевать и столоваться больше не приглашала. И про 'потом' сразу отказала. Да, я категоричная несовременная дура. Но мне не нужен муж, который спит со случайной девушкой, женится 'по залету' или чтобы за совращение малолетней не привлекли (не знаю, не уточняла), а потом так об этом рассказывает, будто его, бедного совратили и изнасиловали. Сурков мелькал, но меня в упор не видел. Вот уж сделал одолжение.
Сессию сдала на все, кроме одной, пятерки. Четверку по этнологии пересдала через два дня, с другой группой. Съездила на каникулах к родителям, на субботу и воскресенье. Своими проблемами их не обременяла, они вполне искренне радовались моему приезду, мама накрыла стол, сходили с ней по магазинам, папа расспрашивал про учебу. Показала зачетку, был очень доволен, сказал, что пополнил мне карточку, 'премиальные заработала!'. Вернулась в Москву, за оставшуюся неделю отоспалась, прибрала квартиру, купила на кухню цикламен и строманту. Началась сессия, взяла еще переводов, дополнительную тему по иероглифике майя. И что это я выдумала себе любовь эту? Глупости какие!
Глава 4.
— Поздравляю, Мария Всеволодовна, от души поздравляю, — Август Янович, старейший член ВАК, тряс мою руку. — Со времен великого Юрия Валентиновича Кнорозова — вы единственная, кому присвоили докторскую степень после защиты кандидатской. Вы продолжили и развили его исследования, да еще с такой глубиной, с таким блеском! Дорогого стоит, да!
За его спиной Никишин корчил мне рожи и показывал букет. Я продолжала сдержанно улыбаться и благодарить Виноградова, очень стараясь не рассмеяться. Дело, правда, было вовсе не в паясничавшем Леше. Мне действительно хотелось петь, кричать, ходить на руках и побрасывать к потолку папку с авторефератом.
— Спасибо Вам, Август Янович, — я была искренна. — Такого оппонента можно только пожелать. А ведь именно вы посоветовали мне обратиться к доктору Верховцеву.
— Что вы, золотая вы моя, что вы, — старик похлопал меня по ладони. — Заболтал я вас. Ну, вы загляните ко мне, побеседуем. Очень, очень рад за вас.
Алексей наконец сумел протолкнуться, вручил букет, поцеловал руку.
— Поздравляю. Красивые женщины в наше время обыденность, очень много талантливых умниц, но ослепительная дива и гениальный ученый в одном лице — это невероятная редкость.
— Так же как мужчина, не умеющий льстить, чтобы добиться своего?
— Мария, я говорю одну только истинную правду!
Этот треп мог длиться вечно, а надоедал мне быстро. Поэтому оглянулась, помахала Марку, сделала выразительный жест — все, давайте на выход. Обошла членов ВАК, кто еще не ушел, еще раз поблагодарила, попрощалась. Взяла под руку своего научного руководителя.
— Лев Борисович, поедем праздновать? Мне кажется, мы заслужили.
— Ты заслужила, Машенька. А праздновать самое время!
Мы, наверное, странно смотрелись со стороны — несколько мужчин в темных офисных костюмах, женщина в строгой брючной двойке в пивном пабе. Мясо во всех видах, пиво из деревянных бочонков, виски в тяжелых стаканах, легкий запах хороших сигарет. Я тоже попросила плеснуть мне на лед вкусно пахнущей тяжелой жидкости, и теперь пила по глотку, чувствуя, как отходит голова и тело от огромного нервного напряжения. Пусть защита длилась двадцать с чем-то минут, это был финиш очень длинной дороги. С третьего курса института, точнее — с одного дождливого майского дня, когда мне позвонила ассистент декана истфака и сказала, что тот ждет меня в половине четвертого. Удивилась, но особого значения не придала.
— Здравствуйте-здравствуйте, — ответил на мое 'Добрый день!' декан. — Познакомьтесь, Марк Сергеевич, это и есть Мария Бородина, — от стола мне кивнул симпатичный молодой, лет тридцати-тридцати двух, брюнет с модной стрижкой в отличном костюме.
— Марк Нетесин, очень рад познакомиться. Вы не против, если я буду назвать вас просто по имени? И вы называйте меня просто Марк, пожалуйста. Лев Федорович, вы позволите мне переговорить с Марией с тет-а-тет?
— Мария…
— Можно просто Маша.
— Маша, вы что-нибудь слышали о первом в мире пилотируемом полете на Марс?
— Э… Да. А что, есть кто-то, кто не слышал? — я немного растерялась. В прошлом году, когда вернулась марсианская экспедиция, надо было быть глухим и слепым, и жить где-нибудь в пустыне или на необитаемом острове, чтобы не знать о таком событии. Даже меня кольнула зависть и крохотное сожаление, что, может, я не ту специальность выбрала.
— Действительно, — Марк улыбнулся. — Вопрос риторический. Но надо же было как-то начать разговор. У меня была еще одна заготовка — спросить, ваша ли это работа, — он продемонстрировал мне знакомую папку, — Но, поскольку на реферате стоит 'Мария Бородина', - мужчина иронично пожал плечами.
Я думала, что уже совсем ничего не понимаю, и вид у меня, наверно, глупый.
— Маша, — Нетесин открыл мою работу. — Ваша работа, по мнению многих, имеет новаторский характер и очень доказательна. Вы высказали — и обосновали — предположение о значении вот этих, как здесь указано, очень редко встречающихся символов.
— Иероглифов, — я нащупала твердую почву в разговоре. — Дело в том, что ранее считалось, что это религиозные символы, но, поскольку пантеоны различны… Кроме того, похожий знак найден в древней пещере под Пальмирой, раскопанной во время реставрационных работ. Скорее, они имеют отношение к астрономии, в частности, с их помощью майя и другие описывали устройство Солнечной системы. А вы майянист?
— Нет, Маша. Я работаю совсем в другой области. Именно поэтому мне нужен специалист, очень хорошо разбирающийся в древней письменности.
— Я?! — я подалась вперед. — Но я не специалист. Я всего лишь студентка третьего курса! Есть профессора, доценты, аспиранты, годами ведущие исследования. Я только учусь, и очень мало знаю.
— Мария, скажите, вам интересно принять участие в работе с уникальными артефактами? Могущими повлиять на понимание истории человечества и осмысление его будущего?
— Да, — изумление у меня уже достигло десятой степени. — Но я же говорю — я очень мало знаю. Чем я могу помочь? И что это за артефакты?
— Прежде, чем я продолжу, вы должны дать подписку о неразглашении и оформить допуск к гостайне. Как я понимаю, ваше принципиальное согласие я получил?
Вот кто бы на моем месте отказался быть причастным к тайнам, да еще государственным? И я не устояла. Не могу вам передать, что почувствовала, когда взяла в руки запаянный в герметичное, прозрачное и даже на вид очень прочное, покрытие, марсианский диск. Восемь лет интереснейшей работы, даже учеба отошла на второй план, по крайней мере, на переводческом. Но и польза практическая была — на истфаке я диплом не писала, мне зачли участие в изучении символов с диска. После окончания МГУ продолжила работать в исследовательской группе Марка Нетесина, в которой, конечно, кроме меня были и профессор, и доцент. Даже один академик время от времени нас консультировал, позже, когда мы начали изучать записи и фотографии с Луны, обрабатывать данные наших экспедиций к пирамидам. Я была единственной женщиной в мужском коллективе, а в таких случаях тебя воспринимают или как своего парня, или как объект соревнования. Нет, это не я такая умная. Это некий Алексей Александрович Никишин мне сказал. На второй или третий день знакомства.
Если представить себе некий идеал мужчины, то никого лучше Алексея на эту роль не найти. Идеал не портил даже рост (он был на полголовы ниже меня). Стильная прическа, модная ухоженная бородка, красивое лицо, приятная улыбка, спортивная фигура, манеры почти великосветские, по крайней мере, как у киношных аристократов, острый ум. При каждой встрече целовал руку, подвигал стул, вставал, когда женщина входит. Ухаживать за мной начал с первого дня, и ухаживал красиво. Цветы, билеты в театр, выставки, на какие-то приемы водил, в рестораны приглашал. Научил водить машину, когда мне ее папа на двадцатилетие подарил. Сама удивляюсь, как я, двадцатилетняя девочка, устояла. Сначала меня задели его слова, те самые, про добычу и охотника, хотя он потом и говорил, что неудачно пошутил. Чем больше мы общались, тем сильнее я чувствовала смущение и неуверенность в себе самой. Он взрослый состоявшийся человек, успешно сделавший карьеру, зачем ему я? Не модельной внешности, ничего толком из себя не представляющая? Так, развлечение на пару недель. Но он был очень настойчив, уверенно говорил об общем будущем, и я внутренне сдалась. Наверное, в очередной раз, когда он пригласил бы меня к себе после ужина, все бы и случилось. Но как-то вечером в субботу, в начале декабря, мне неожиданно позвонила мама.
— Маша, — мама говорила быстро и без пауз, высоким голосом, совсем не похоже на себя. — Мы в больнице, папе делают операцию. Ничего страшного, не волнуйся, мы попали в аварию. У Влада сломана нога, даже кость видно было, и ушиб сильный от подушки, нос сломан. Кровью весь салон испачкали, не отчистится, наверное, хотя там капот всмятку, проще новую купить…
— Мама, а ты как? Ты не? — размазывая слезы по щекам, я судорожно одевалась, придерживая телефон плечом. — Я сейчас же приеду!
— Я на заднем сиденье ехала, к счастью, пристегнулась. Синяки везде и болит. Маша, мы в БСМП.
— Я еду, мам! Еду!
Застегивая на ходу куртку, прошлась по квартире, выключая свет, набрала Никишина.
— Алексей, мы завтра не увидимся. Я уезжаю к родителям.
Пока ехала в лифте, прогревала машину, ответила на все вопросы — что случилось и нужна ли помощь, отказалась от предложения немедленно приехать, пообещала позвонить и сообщить новости.
— Маша, звони в любое время! — голос у него был встревоженным и сочувствовал он искренне. Мне даже стало чуть легче. Попрощалась и по почти пустой Москве как могла быстро помчалась в Дубну.
Мама лежала в одноместной палате, бледная, испуганная. Протянула мне руку, я кинулась к ней, обняла.
— Мамочка, — я заплакала. — Как ты, как папа?
— Болит ужасно, — мама распахнула халат. Поперек груди, от плеча до талии расплывался багрово-синий кровоподтек. — Но переломов и внутренних повреждений нет, меня оставили только понаблюдать. И папа в порядке, уже перевели в палату, в соседнюю. Медсестра сказала, спит.
— Я загляну к нему, — я встала.
— Да, Маша. А потом съезди домой, хорошо? У меня здесь нет ничего, ни белья, ни зубной щетки. Крем для рук захвати, и косметичку.
— Хорошо, — меня отпускало, я даже улыбнулась. Такой мама была куда привычней.
Папа действительно спал и выглядел страшновато. Но дежурный врач, к которому я постучалась, меня успокоил.
— Это как раз тот случай, когда вид пациента куда хуже его состояния. Вылечим, и хромать не будет. Не беспокойтесь, девушка, езжайте-ка вы домой, спать. И родителям дайте отдохнуть.
Отвезла маме вещи, приехала домой, легла в своей бывшей комнате. От пережитого волнения, от запоздалого страха и за родителей, и от своего лихого вождения (я чувствовала себя еще очень неуверенно за рулем) у меня тряслись руки. Поплакала, полежала, согреваясь, долго не могла уснуть. Встала рано, поехала за продуктами, сварила папе крепкий бульон, маме поставила в пароварку куриную грудку, овощи. Перевезла маму домой, вернулась в больницу, посидела с папой. Отругал меня, что сорвалась ночью, сама вела машину, пообещала, что вернусь в Москву засветло. Поцеловала его в гладко выбритую щеку, взяла с него слово, что позвонит, если нужна будет моя помощь. Дома мама погоняла меня с поручениями, потом приняла обезболивающее и снотворное, уснула. Я тихо собралась, стараясь не шуметь, аккуратно закрыла дверь. На лестничной площадке вкусно пахло пирогами, я вспомнила, что сегодня не ела, только кофе пила. Желудок засосало, подумала, не заехать ли мне поесть куда-нибудь. Но на улице уже смеркалось, и решила уехать пораньше, чтобы опять не ночью, да и в пробки попасть побоялась. Через час где-то пожалела. И ночью почти не спала, днем устала, голодная, видно, на секунду потеряла концентрацию, съехала через обочину в сугроб и застряла где-то между Яхромой и Икшей. Попробовала выехать, но чем больше газовала и выруливала, тем больше проваливалась. С досадой стукнула по рулю, опустила голову на руки. Что делать-то? Эвакуатор вызвать? Вытащила телефон, потыкала в поисковик. Набрала несколько номеров, но все неудачно. Или не отвечает, или 'не туда попали'. Одна добрая контора обещала прислать машину в восемь часов. Правда, утра понедельника. Вздохнула, набрала Никишина.
— Леша, это я. Помоги мне, пожалуйста!
— Маша, да что случилось?! Что-нибудь серьезное с родителями?
— Нет-нет, там все в порядке. У меня проблема. Я застряла. Ты мог бы приехать за мной? Я на трассе.
— Маша, вот ведь ерунда какая. Я машину на стоянку поставил. А и в любом случае — я выпил, за руль нельзя. А эвакуатор? Вызвала?
— Нет, — из меня как будто все силы выплеснулись, накатила слабость. — Не едет никто.
— Я сейчас поищу, договорюсь, и наберу тебя. Хорошо? Жди!
— Хорошо, — что я могла еще сказать? Что ждала другого? Что он мог бы найти машину, взять, в конце концов, такси и приехать ко мне, ждать со мной эвакуатор, или забрать меня отсюда, а машину бросить, фиг бы с ней. Ждала полчаса, час. Никишин не звонил, на улице стало совсем темно, машин на шоссе было все меньше. Надо было что-то решать. Вылезти из теплой машины, пролезть по сугробам на дорогу, голосовать? Страшно — замерзнуть страшно, и нарваться на кого-нибудь страшно. Я всхлипнула, попыталась сдержаться и разрыдалась. Плакала, пока наконец не услышала жужжание смартфона.
— Маша, с тобой все в порядке? — в трубке я с изумлением услышала голос Марка Нетесина. — Набираю третий раз, трубку не берешь.