— Вот это вот, как ты выразился, все — это инструмент, — сказал Магистр. — То, как ты им пользуешься, зависит исключительно от тебя. Молотком можно забивать гвозди, а можно проламывать головы.
— Когда люди приводят вот это сравнение с инструментом, они почему-то всегда говорят о молотке, — сказал я. — Как будто других инструментов в природе не существует. Но меч — это тоже инструмент, а попробуй им хотя бы побриться, например. О забивании гвоздей я уж и не говорю.
— Ты хочешь сказать, что не молоток я принес в этот мир, но меч?
— Ну, отца всех мечей в твоих руках я уже видел, — сказал я. — Отец всех молотков тоже где-то рядом?
— Тут ты меня уел, — сказал Магистр и расхохотался, отчего напряжение, нарастающее в последние минуты, немного спало. — Он уел меня, Дон. Что ты об этом думаешь?
— Ничего, мессир.
— Для поэта ты сегодня удивительно немногословен, — заметил Магистр. — Что-то случилось? В кои-то веки не можешь подобрать нужные слова?
— Я не рад здесь быть, мессир.
— Удивительное совпадение, — сказал Магистр. — Я тоже не рад, что ты здесь, Дон. Так давай поскорее с этим покончим. Идите за мной.
По винтовой лестнице мы поднялись на второй этаж, где находился совмещенный со спальней кабинет. Постель была разобрана, на столе валялся ворох каких-то бумаг.
— Здесь не прибрано, потому что я не ждал гостей, — сказал Магистр. — Но я их и не звал, так что довольствуйтесь тем, что есть.
— Мне нормально, — заверил я.
— Безумно рад это слышать, парень, — сказал Магистр. — Потому что тебе придется подождать здесь, пока мы с Доном будем высказывать друг другу все накопившееся.
— Как скажете, — я пожал плечами.
Они поднялись выше, и вскоре там хлопнула тяжелая дверь, и я остался один.
Никаких звуков сверху не доносилось, то ли они разговаривали полушепотом, то ли Магистр озаботился вопросами звукоизоляции.
Я сел за стол, полистал бумаги, они оказались совершенно неинтересными. По большей части эти были погодные карты и отчеты о передвижении каких-то кораблей. Еще там присутствовала личная переписка Магистра, и в ней наверняка можно было бы нарыть какие-нибудь компрометирующие его факты, если бы она не была зашифрована. По крайней мере, я ее прочитать не смог.
Может, просто автопереводчик глючит.
А может, это и не личная переписка, а счета из лавки зеленщика.
Еще на столе стояла ваза с яблоками. Я попробовал одно, и оно оказалось достаточно кислым, прямо, как я люблю.
Доев яблоко, я вышвырнул огрызок в окно, надеясь попасть в какого-нибудь эльфа. Но какой-нибудь эльф увернулся.
Прошло полчаса.
Потом час.
В голове я перебрал уже множество вариантов плана разговора с Магистром, но окончательного мнения у меня так и не сложилось.
Он был стар, он был опытен, он был явно не дурак, и, похоже, что по общепринятым меркам он был слегка ненормальным, и я понятия не имел, чего от него можно ожидать. Может, он похлопает мне по плечу и вытащит из инвентаря Венец Демиурга, а может быть, мне придется поближе познакомиться с отцом всех мечей.
Никаких иллюзий я не питал.
Я был текущим номером один, а он был Первым Игроком вообще, он создавал Систему, он был в ней и одновременно стоял над ней, и я не представлял, на что он на самом деле способен и какие возможности прячет в рукаве.
Та легкость, с которой он уложил второго номера Дома Красных Ветвей, меня впечатляла. Я помнил, насколько хорош был дважды убитый мной Гвейн, и этот парень по определению должен был быть еще круче. Но Магистр просто махнул мечом, и его не стало.
А что будет, если он на самом деле примется фехтовать?
Прошел еще час.
Я съел второе яблоко, опять не попал огрызком в кого-то из эльфов и мне стало скучно. Казалось бы, мне предстояла встреча и приватный разговор с одним из могущественнейших персонажей игровой вселенной, и неизвестно еще, чем этот разговор для меня кончится, а все равно.
Худшее, что может случиться — он меня просто убьет, но с мыслью о собственной безвременной кончине я свыкся уже очень давно. Еще до того, как вся эта игра началась.
Люди, как известно, смертны, и смертны внезапно.
Я высунулся в окно и предложил эльфам угостить их яблоками. Эльфы отказались, сдержанно меня поблагодарив. Да, в конченом итоге, мы собирались поубивать друг друга, но это же не должно нам мешать вежливо себя вести?
Наконец-то, еще спустя минут сорок ожидания, наверху открылась дверь и голос Магистра бодро гаркнул всему маяку сразу:
— Поднимайся, парень.
Что ж делать, я поднялся.
На третьем этаже обнаружилось нечто вроде маленькой гостиной. Буфет, изящный чайный столик на тонких витых ножках, чайный сервиз, два очень удобных на вид кресла. Чего в комнате не обнаружилось, так это Армандо.
— А где поэт? — спросил я, следуя приглашению Магистра и усаживаясь в свободное кресло.
— Мы поговорили и он ушел порталом, — сказал Магистр.
— Значит, это не его труп торчит из-за буфета? — спросил я.
Первый Игрок обернулся и посмотрел.
— А, нет, это не он, это мертвая проститутка, — сказал Магистр. — На той неделе заходила, по-моему.
— Бывает, — сказал я. Стоит ли пояснять, что никакого трупа там не было?
— Старина Дон рассказал мне про тебя много интересного, — заявил Магистр. — И еще много интересного я увидел сам.
— Это потому что я живу насыщенной полноценной жизнью, — сказал я.
— На тебе стоит отметка изначального мира, — сказал Магистр. — Довольно свежая, ты побывал там совсем недавно.
— Доводилось, — сказал я. Отвратительное начало разговора, хуже и придумать сложно, наверное.
— Каким проходом ты воспользовался?
— Тем, который охранял какой-то азиат, — сказал я.
— А, старина Вонг.
— Старину Вонга теперь зовут Брюсом, — сказал я. — И он проходит ускоренный курс обучения нечестному бою земных спецагентов.
— Как ты прошел?
— Забил его бейсбольной битой.
— Неплохо, — сказал Магистр и вдруг спросил без всякого перехода. — Хочешь посмотреть на мой меч?
— Не очень.
— А я все равно покажу, — он извлек прозрачную хреновину из инвентаря и положил ее на край чайного столика. — Когда я говорил, что это отец всех мечей, я имел в виду, что это самый первый меч. Прототип, на основе которого были созданы все остальные игровые мечи. И большая часть кинжалов. И в то же время он — сумма всех мечей этого мира, и его лезвию нет преград.
— Любопытная информация, — сказал я. — А что будет, если его разбить?
— Это невозможно.
— Для нас, русских, нет слова "невозможно", — сказал я. — Особенно если речь идет о том, чтобы что-то сломать.