— Ма…
Она успела закрыть дверь до того, как услышала окончание фразы. Кто знает каким оно было? Оно могло и не касаться ее. Может он восхищался цветами, что-то типа: “мама дорогая, они так прекрасны!” или наоборот сетовал на что-то, восклицая и кляня: “матерь божья, какая же я рухлядь!”
— Марта!
Конечно же он кричал Лиру. Это слышал весь дом и наверняка вся округа, но Лирка неслась по коридорам, потеряв башмак и ударившись обо что-то мизинцем…
— Проклятье!
Она все же успела залететь к себе в комнату и даже забраться в ванну, врубить душ, когда он ворвался к ней в комнату.
Такой могла быть Марта-Лира, если бы не карие глаза.
Глава 24
Сэгхарт Дельвиг пока еще и сам не смог понять этот феномен: отчего она так привлекает его. Как и не смог объяснить этого ей. Он видел и понимал, что молодая женщина ждет и ищет этого ответа. Но вот в чем проблема: скажи он это и Эверт бы сам не поверил себе. Как втолковать ей, что не хочешь отпускать ее и быть с ней каким-то смехотворными друзьями, потому что она притягивает к себе? Как быть убедительным после того, как наорал, оскорбил, разозлил и сговорился за ее спиной?
Вдобавок, этот поцелуй… Это чертова уязвленная мужская гордость, в ответ на ее разочарованный взгляд испортили все окончательно. Он теперь знает слишком много, чего знать не должен: нежность ее кожи, запах тела и вкус губ, а теперь он думает о ней ежечасно.
— Марта.
Эверт помедлил и все-таки отдернул штору. Он чего-то был уверен в том, что ему уже не грозит очередное наваждение в ее лице. Это все усталость в нем говорила и напряжение. Ему только и надо было, что заскочить к Сабрине, вернуться под утро и понять, что он ощущает недовольство и только.
— Да?
— Марта…
Девушка смотрела на него своими чудесными зелеными глазами, качала головой и всем своим выражением лица говорила, что он тот еще нахал. В этот раз обошлось без пощечин. Ее руки были заняты. Марта прикрывалась ими и весьма неудачно — не было видно ничего такого, но это не сделало ее менее соблазнительной.
— Через десять минут я жду вас у себя в кабинете.
Она не пришла и правильно сделала. Эверт не сказал бы ей ничего вразумительного. Просто ничего. Хотелось вернуться в чужую, такую светлую спальню, запустить пальцы в эти темные кудри и добиться еще одного такого тревожащего: «Эв!..», но уж никак не ругаться, отчитывать и спрашивать ее, что же ей так не сидится в доме. Нужно было прощаться с Сабриной потому что дело не в Эверте, как в таковом, а в Марте и в том, что он чувствует к ней.
***
Она только на минуту прилегла на кровать. Нет даже на пять секунд, а в итоге вырубилась и продрыхла до самого утра. Хотела бы она сказать, что до обеда, но нет, ее подняли около десяти утра, потому что принесли остатки заказа из ателье лессы Манури — коробки и свертки самой разнообразной величины, проложенные тончайшей белой бумагой, перевязанные лентами и снабженные фирменными карточками с золотым рисунком иголки и нитки.
— Миледи, — посыльный или курьер в желтом не желал отставать и выматываться прочь, — лесса Кириса выразила надежду, что вы сможете принять ее сегодня и обсудить остальные наряды.
— Хорошо. Жду ее и девушек в два часа дня.
Курьер поклонился. Она подумала о том, что нужно бы попросить этого милого и нереально бодрого человека пригласить к нейкого-нибудь из обувной мастерской, а потом вспомнила, что у нее нет денег, чтобы отблагодарить его за маленькую услугу.
— Миледи?
— Благодарю вас. Жду лессу и ее девушек с большим нетерпением.
Ей нужна целая кипа одежды, а еще отдельная комната под это. Вдобавок ко всему примерить платья и посмотреть не пришили ли к ним что-нибудь лишнее и вообще привести себя в порядок, а еще составить список важных дляЛиры вещей и отправиться за покупками.
Вчерашняя ситуация в ванной ужасно напрягла ее. Даже не тем, что Эверт ворвался к ней в комнату, а тем, как смотрел на нее — ровно и безэмоционально. Она не желает жить с мужиком, который смотрит на нее так словно она пустое место.
Но перед этим она должна взбодриться. Должно быть в этом мире еще что-то кроме усыпляющего местного кофе?
— Кусочек чили? — предложила Кики в ответ на озвученную просьбу найти что-нибудь эдакое.
Лира качала головой, упорно продвигаясь в самую глубь кухни, к тому самому столу, что еще вчера так привлек ее, правда под все еще неусыпным контролем Моник. Есть хотелось, но не настолько, чтобы повторить вчерашний подвиг и проглотить половину того, что есть на утренней и такой пустой кухне.
— Овсянка?
Да, но только в том случае, если она вдруг захочет проспать лицом в тарелке с теплой и вязкой субстанцией.
— Апельсины? Хрен?
— Покажите мне ваш кофе, но перед этим, пожалуйста, сделайте мне самый крепкий чай из всех возможных. Самый горький и гадкий чай.
Кики завозилась у выдвинутого ящика, принялась смешивать травы в крохотном чайнике, а ей выдала холщовый мешочек датированный 1639 годом.
— Какой сейчас год?
Лира спросила это просто так, для общего развития так сказать. История Эйнхайма валялась на кушетке и так и не получила ее пристального внимания.
— 1642.
Вишневецкая покрутила мешок в руках, раскрыла его и обнаружила в нем сушенные ягоды. Они были похожи на шиповник, но не были им. Они пахли кофе и плесенью одновременно.
— И как вы готовите их?
Лесса Кики с готовностью подошла к ней, забрала мешок, зачерпнула из него ложку после чего отправила ее содержимое в ступку, с усердием размяла и только после этого переложила в джезву, переставив ее на плиту.
— Вы считаете, что это тот самый способ?
Кухарка в ответ на ее, мягко говоря, изумление обиженно фыркнула.
— Это классический рецепт, точь-в-точь, как это делал милорд Арчибальд.
— Кто?
Это имя совсем ничего не дает ей.
— Бенджамин, — пояснила она куда более спокойно, чем пару минут тому назад. — Он звал себя Берг.
— Ах, он.
Лира все еще не в настроении, но все же кофе умудрился взбодрить ее даже в таком тошнотворном виде. Масса стала закипать и испустила мерзкое «пыфф», наполнила легкие ароматом свежесваренного напитка и заставила ощутить приступ дурноты. Кики отставила джезву в сторону, принявшись цедить варево через ситечко. Пить эту гадость Лира разумеется не собиралась.
— Мне нужна чашка. Нет! Миска и кипяток!
Лира не уверена, что у нее выйдет хоть что-то. Запах затхлости пугал и говорил, что дело обречено на провал. Она зачерпнула несколько ложек ягод, засыпав ими дно глубокой медной миски, залила кипятком и приняла ждать, когда они разбухнут, после чего слила воду в мойку и принялась чистить их. Кики затихла, но вовсе не потому, что замерла с открытым ртом или занялась своим делами. Она побежала жаловаться. Лира делала такие странные вещи — вторглась в ее вотчину и усомнилась в рецепте! Гадость!
— Я говорила, милорд, а вы мне не верили, — раздалось за спиной, вызвав первый прилив негодования. — Смотрите! Чистит их! А так не надо!
Перед Лирой появилась рубашка и брюки, а еще корпус мужчины, на который все это было надето.
— Что вы делаете?
Лира подняла глаза, посмотрела на стоящего перед ней сонного и недовольного сэгхарта и пожала плечами, видно же — чистит ягоды. Сомнительные и черные откладывает в сторону.
— Марта, если вы решили таким образом вывести меня, то зря.
В ответ она поднялась из-за стола, промыла зерна и показала ему на сковородку, таким образом попросив подать мне ее.
— Я женюсь на вас, даже если вы перечистите всю картошку в доме.
Она не доставала до подвешенной над столом утвари. Сэгхарт пронзил ее своим ярким взглядом, но все же снял посуду и передал ее девушке.
— Каким образом чистка картошки должна заставить вас передумать жениться на мне?
Лира пересыпала содержимое миски и поставила ее на раскаленную плиту, прямо под взглядом Эверта. Голова была тяжелой, хотелось спать и пить кофе, но уж никак не ссориться.