— Дристаны мы! Братья Дристаны! «Сранствующие» рыцари! — заорала я, вися в чужой руке несчастным котенком.
— Я хочу, чтобы вы приехали в Камелот! Нам нужны такие рыцари, как вы! — кричал Артур, а меня затаскивали на коня, не смотря на то, что я сильно упиралась.
— У нас имена неподходящие! Поэтому мы скромные рыцари! Приставки сэр мы не переживем! — ответила я, пытаясь искусственно занизить голос. Судя по тому, как меня только что прижали к себе, имя я выбрала неслучайно.
Внезапно конь застыл на берегу туманного озера, а всадник осмотрелся по сторонам, выставил вперед руку, а прямо под водой появилась дорога, ведущая в сторону острова. Конь бросился по ней, я смотрела на брызги, которые летели из-под копыт. Туман становился все гуще, а через мгновенье мы вырвались из него, очутившись среди яблонь. Меня молча сгрузили на траву, спешились сами, схватили меня за шкирку и одной рукой сделали странный знак, открывающий светящийся портал прямо в храм. Запах неприятностей усиливался, а мне даже понравилось быть рыцарем Дристаном.
— Еще раз, — произнес голос сквозь зубы, от которого мне стало как-то не очень уютно. Меня держали на вытянутой руке, а другой сдирали маску с лица. — Еще раз я такое увижу, поверь, рыцарь Дристан найдет свой подвиг.
Я попыталась вырваться, но меня развернули к себе спиной, обнимая за талию и плечи.
— Давай как-то согласовывать действия! — возмутилась я, понимая, что даже силы, данной мне яблоком, недостаточно, чтобы вырваться. Не говоря уж о средневековых юридических разборках за совместное имущество.
— Я очень зол на тебя, — послышался голос возле моей щеки, а его рука легла мне на грудь. — Очень зол.
Я стояла, чувствуя тепло этих объятий, чувствовала, как мне дышат в щеку, склонившись надо мной и прижимая к себе. Рука собрала ткань моего платья складками на груди, а потом тут же расправила ее, разглаживая. Внутри меня было чувство такой слабости, такого молчаливого блаженства, которые испытывают кошки, щурясь и мурча. Я положила руку поверх чужой руки в перчатке, не зная, что с ней делать.
— Зеркало. Я запрещаю пускать ее к Артуру, — произнес тихий голос, а у меня перехватило дыхание, когда меня с силой прижали к себе. — Это приказ.
— Да, хозяин, — покорно произнесло зеркало. Я откинула голову, положив ее на чужое плечо, мечтая о том, чтобы моя догадка была верной. Сердце пыталось поверить в сказку, которую только что сочинило и которой наслаждалось последние пять минут. Я вспомнила лицо Артура, чувствуя, как у меня по щеке течет слеза, а из приоткрытых губ вырывается жар дыхания.
Я осторожно сняла с себя руку, а в голове вызревал план, который заставил меня украдкой улыбнуться.
— Я пойду в ванную, — вздохнула я. — Умоюсь.
Спокойно пройдя в ванную, я несколько раз плеснула воду на лицо, а мои глаза пробежались по полочке. В одном хрустальном флаконе было что-то розовое, похожее на помаду. По губам поползла дьявольская улыбка самой хитрой женщины на свете, когда я осторожно мазнула ладонь и тут же сжала ее в кулак.
Скрывая улыбку, я вышла, а потом подошла к силуэту, застывшему возле зеркала.
— Спасибо тебе, — нежно вздохнула я, а потом обняла, осторожно вытирая руку о черную ткань плаща. Теперь останется проверить. По моей шее скользила рука, обнимая ее и поглаживая пальцами, а я пыталась скрыть улыбку — предвкушение. Стоило мне отвернуться, как он исчез, а я подошла к зеркалу, видя свое отражение. Осмотревшись, я закусила губу, пытаясь сдержать ни с чем несравнимую улыбку женского коварства.
И тут я дернулась, открывая глаза в своих покоях. За окном звучал мелодичный перелив струн, а я протерла глаза, стекая с кровати и подходя к узкому окну. Под окномy, которое едва ли тянуло на второй этаж, стоял Ланцелот в белоснежных одеждах с лютней в руках. Он перебирал струны, поднимая на меня глаза.
— Невыносим мне этот сладкий плен. Невыносим ваш томный, сладкий взгляд. И я не смею нежность чувств просить взамен. Не смею бросить вызов, но судьбе такой не рад. Я обещаю, что на долгие года, останусь здесь плененный красотой, — пел Ланцелот. И самое обидно, он делал это вполне неплохо. Никогда не думала, что у Ланцелота такой красивый голос!
— И пусть любовь, как сердца поцелуй, — по щеке Ланцелота скатилась слеза, а он опустил глаза, перебирая струны. — Я не жалею, что погибну ради вас… Вели казнить, но взглядом очаруй. И я умру за нежность ваших глаз…
Нет, ну а что? Почему бы и не послушать? Хоть какое-то развлечение!
— Лишь ваша милость может сердце мне спасти, один лишь поцелуй вернет покой. И я клянусь любовь, как знамя пронести, с победой славной проскакать сквозь страшный бой, — продолжал Ланцелот, а я смотрела из окна, как его рука пощипывает струны, а слеза все течет по щеке. — Побудь звездою путеводной…
И тут послышался шорохов кустов. Музыка с песней умолкли, а рот Ланцелота все еще открывался. Из кустов вылетел плюгавый мужик с лютней и растянулся на травке. Струны немелодично прогудели, а бедолага простонал, потирая задницу.
— Продолжайте, мой дорогой Ланцелот, — послышался знакомый голос, пока менестрель норовил убраться подальше. — Ваша проникновенная баллада тронула глубины моего черного сердца. Вы видите, я почти плачу… Я роняю скупые сопли, чувствуя, что по сравнению с вами у меня нет никаких талантов.
Я видела черную фигуру, которая вышла на полянку, освещенную луной.
— Ну же… Я влюблен в ваш дивный голос… Продолжайте, я рядом постою… — я видела, как Ланцелот обескуражено смотрит по сторонам. — Хотя бы строчка, и я готов покинуть Камелот навсегда!
— Эм… — заметил Ланцелот, а я с интересом смотрела на любителя давать концерты по фонограмму. — Я не буду петь в вашем присутствии! Эту балладу я сочинил для моей королевы!
— Пару веков назад! — развлекался Мордред, пока Ланцелот нервно сглатывал. — Да, старина, ты еще неплохо сохранился!
— Я посвятил ее моей любимой и единственной королеве! — возмутился Ланцелот, прижимая к груди лютню.
— Поэтому и репетировал ее раз пятьдесят под разными окнами! С леди Элейн была генеральная репетиция! — согласился Мордред, явно издеваясь. — Все должно было пройти без сучка и без задоринки!
— Он лжет! — закричал Ланцелот, а его прекрасное лицо исказилось гневом. — Я сочинил ее для вас! И никогда раньше не исполнял ее! Об этой балладе никто не знает!
— Эта та баллада, которая заканчиваться: «Побудь звездою путеводной в той недоступной сизой мгле! Люби, люби, кого угодно, но будь мою на земле!»? — заметил Мордред, обходя Ланцелота по кругу. — Нет, ее никто не слышал! Эй! Служанки! Слышали про путеводную звезду?
Я насторожилась, а откуда-то послышалось женское хихиканье: «Это наша любимая баллада! Мне ее пел сэр Гарет!».
— Да, ее здесь точно никто не слышал! — Мордред похлопал Ланцелота по плечу. — Приношу свои глубочайшие извинения! Я тебе хочу сказать одну вещь! Ты слишком близко подходишь к окну девушки!
Я легла на кровать, но меня снова разбудил голос Ланцелота.
— О леди Гвиневра! Не скрывайте более ваших чувств ко мне! Пусть наша тайна навсегда останется нашей тайной!— орал Ланцелот так, что мне показалось, это слышал Артур. — Я сохраню втайне нашу страсть! И каждый поцелуй будет нашей тайной!
«Тайной… Тайной!», — послышалось насмешливое эхо.
— Мою любовь к вами не измерить словами! — распылялся Ланцелот, смиренно опустив голову. — Выплесните на меня все ваши чувства!
Я молча подошла к кровати, достала скромный горшок, чувствуя, как эта пара меня скоро в могилу сведет. «Хлюп!».
— О! Я говорил не подходить к окну близко, чтобы не утонуть в безграничной страсти, которая захлестнула вас с головой! — рассмеялся Мордред, пока я ставила горшок на место. Никак не могу привыкнуть к средневековым удобствам!
— Фу! — заорал Ланцелот, брезгливо кривясь. — Ты что? С ума сошла?
— Волна чувств накатила на доблестного рыцаря! Он был не в силах совладать с ними, — задумчивым голосом замети Мордред, глядя на меня с улыбкой. — Ах, да! Умные герои всегда идут вторыми под окна возлюбленной исключительно потому, что их пылкую страсть могут отвергнуть в очень нелицеприятной форме!
Я увидела лютню в его руках, и тут же заинтересовалась. Неужели в кустах сидит рояль?
— А с нами Мерлин, а с нами Артур, он неплохой король с мозгами, как у кур, но вместо мозга у него наш добрый Мерлин! — ударил по струнам Мордред, а потом вздохнул и с наслаждением продолжил. — А с нами верный сэр Гавейн. Все его подвиги проходят под глинтвейн. Зеленый великан явился в замок после пятой кружки! А с нами верный сэр Ланцелот. Он неплохой, хотя и идиот! Но правда иногда питает страсть к престолу! А с нами тихий, угрюмый Кей. Что он вообще здесь делает, не знаю, хоть убей! Но главное, во всем с Артуром он согласен. А с нами доблестный Персифаль! Он лично обещал добыть святой Грааль. Ну что-то десять лет успех не наблюдаем!
Мне ослепительно улыбнулись, а я поняла, что голос у него, конечно, не такой шикарный, как у Менестреля, но эта серенада нравится мне куда больше!
— А с нами праведник Лоегрин. Он сюда попал, поскольку чей-то сын! У нас тут по-другому никто не попадает! А с нами верный сэр Ламорак! Он брат Персифаля и поэтому дурак! И, кажется, его об стол роняли в детстве! А с нами храбрый и верный Борс! Артуру он поклялся в вечной службе словно пес! Похвально за еду служить стране во благо! А с нами доблестный Ивейн! Мечтает стать таким же, как любимый наш Гавейн! Но подвигов таких здоровье не позволит! А с нами рыцарь Агравейн! Он тоже хочет быть таким же, как Гавейн! И шансы точно есть, поскольку они братья! Кого-то я забыл… А! Точно! Бедивер! Его пора бы ставить всем рыцарям в пример! На десять лет он взял обет мычанья! А с нами Гарет, он же Бомейн! Вот догадайся кто же брат? Конечно, же Гавейн! До этого он скромно натирал полы, но мы-то знаем!
Мне коварно улыбнулись, поднимая брови.
— Есть еще рыцарь, сэр Гахерис! Он очень славный парень, только есть один сюрприз! Однажды он застукал свою маму с Ламораком в позе… — Мордред взял паузу, а я слегка офигела, поднимая брови. — Не вижу ничего плохого в этом, в самом деле! Однако сын прикончил развратницу в постели! Но был конфликт улажен и все быстро помирились!
Гахерис убил свою мать? Я нервно сглотнула.
— И вот пришел черед, стою пред вами я. Циничная и наглая, коварная свинья. Раз Мерлин так считает, значит, это точно правда! За стол у нас садятся за доблесть, честь и славу. Мы с улицы берем, кому сражений мало! И то, что все мы родичи совсем не показатель! — рассмеялся Мордред, немелодично ударив по струнам и швырнув лютню в Ланцелота.
— Да как ты смеешь! — возмутился Ланцелот, вооружившись лютней, как мечом. — Тебя давно пора вышвырнуть из рыцарей круглого стола!
— Меня десять лет вышвыривают из рыцарей стола! — засмеялся Мордред, глядя на то, с какой ненавистью смотрит на него Ланцелот. — Нет, такого места, куда бы меня ни посылали. И нет такого места, откуда я бы ни возвращайся! Так что ваша фантазия иссякла, и вам пришлось смириться.
— Да как ты смеешь! — закричал Ланцелот, замахиваясь лютней. — Однажды Артур вышвырнет тебя с позором.
— Не забывай, что за большинством рыцарей круглого стола стоят портянки и вонь, за мной стоит войско и несколько замков, — развел руками Мордред, глядя на попытки Ланцелота предать противника поэтической смерти.
Я улеглась в кровать, зябко кутаясь в одеяло, закрыла глаза, пытаясь подумать о чем-то приятно-отвлеченном, но тут же послышался странный звук, словно кто-то карабкается по стене. Так! Где этот человек-паук?
Решительно поднявшись с кровати, я тяжело вздохнула, глядя, как в оконце появилась красная и вспотевшая рожа Ланцелота и наплечники доспехов. Он дул щеки, тяжко дышал, а губы у него дрожали, в тот момент, когда он пытался поднырнуться на руках, цепляясь за каменный подоконник.
— Дорогой мой Ланцелот! — я загородила ему проход, а на меня смотрели голубые охреневешие от собственного подвига глаза. — О, мой герой! Неужели вы отважились забраться так высоко!
— Ыыыых! — выдохнул ошалевший Ланцелот, а его пальцы побелели. — Я застрял!
— Он застрял в своей неземной любви! — пояснил голос снизу, пока рыцарь пытался пролезть ко мне сквозь узкое незастекленное оконце. Через пять минут страданий он был согласен вылезти обратно, но доспехи мешали, а он безвольно повис где-то на полпути к любви и обожанию.
— Что ж вы молчите, дорогой рыцарь? — прошептала я, как можно пафосней. — Вы проделали столь долгий путь, и молчите! Неужели вы разлюбили меня?
На меня поднялись глаза, преисполненные неземным страданием, а губы, жаждущие поцелуев, трагично задрожали.