Серебристый взмыл вверх, совершая зигзагообразные и рваные движения, пугая разбегающуюся в ужасе публику, но я не собиралась отцепляться. Наконец, он решил применить известный прием падения на спину. Не соскочи я ловко за мгновение до удара о землю — уже была бы мертва, расплюснутая огромной тушей; но я вовсе не собиралась умирать, более того, даже оцарапать себя не позволила бы. Меня попытались сбить огромным хвостом — увернулась и выпустила несколько снарядов, подпалив совершенную шкуру. Будь он другой расы, уже бы горел в муках, но шкура у драконов была магической, так что только запахло паленым. Чудище снова заорало и, мотая бестолковой головой, принялось изрыгать напропалую огонь, почти не видя своей маленькой белой цели. Гася локальные костры с помощью крыльев и магии, я старательно выстраивала связующее заклинание и бросила его, наконец, под стволоподобные лапищи. Но дракон как ни в чем не бывало переступил — видимо, защитный артефакт — плотоядно ухмыльнулся, насколько это вообще возможно с такой пастью, и бросился ко мне, едва не снеся крыльями соседний дом.
Все, пожалуй, пора заканчивать. Я замерла, сосредоточилась и призвала Тьму. Можно было и Свет, конечно, но мне как-то с Тьмой было уютнее, да и рядом она всегда. Не стала преобразовывать и просто запустила клубящиеся отростки в серебристого, окутала его пеленой, перевязала плотной лентой, пару раз шваркнула о землю, сдавила, так что у дракона чуть глаза не вылезли и подошла, наконец, к нему.
— Признаешь поражение?
Лобастая башка помотала отрицательно, но я не унывала — снова собрала тушу в кулак Тьмы и попыталась оторвать крыло. Жалко мне его не было — во-первых, ничего действительно с ним серьезного я делать не собиралась; во-вторых, за свое поведение он заслужил наказание. Дракон взвыл и зарычал на всю площадь:
— Пррр-ризнаю!
Я отпустила страдальца, обратилась — одежда, естественно, осталась при мне, и отошла к шокированной группе артистов.
Дракона все еще потряхивало, его друг был заметно зол — но высказаться уже не решался, а вот мужчина постарше слегка улыбался. Он недовольно глянул на подопечных, не стремившихся завершить должным образом этот спор и принял решение действовать сам. Учтиво нам поклонился и протянул руку ладонью вверх, в качестве знака примирения:
— Что вы хотите за свою победу? Клан драконов Стеклянного Сердца готов предоставить любую разумную награду. Может, золото?
Я не дала никому возможности высказаться — знаю я это драконье золото, проблем потом с ним не оберешься:
— Деньги мы не возьмем. А вот клятву хотелось бы. Поклянитесь, что ни один из вас не будет мстить или преследовать представителей данной труппы и вы уедете из города прямо сегодня, не пытаясь выместить злость на ком либо другом.
Дуэт идиотов ухмыльнулся и кивнул. Что, думают уже отделались от меня? Как бы не так.
— И еще одно требование — я хищно ухмыльнулась — эта пара драконов предстанут перед внутренним судом семерых, где будет рассмотрена целесообразность их появления вне гнезд до совершеннолетия и обретения равновесия.
Нагоняй от л'эрта Дарелла мы с Белгаундом на следующий день получили знатный. Были в его криках и эпитеты «безмозглая», «легкомысленная» и воззвания к Тьме и Свету с просьбой приструнить дикую полуэльфу, и угрозы отстранения от каких-либо дел, и причитания о тяготах ответственности за непутевых учеников Академии. Не помогали даже слабые попытки объяснить, что пострадать серьезно я не могла. Но, немного успокоившись, Главный Следователь признал, что я сделала максимально возможное для устранения неприятной ситуации на вверенной ему территории; и даже похвалил за будущее наказание, которое ждало весьма доставших всех драконов. Ведь внутренний суд, не сомневаюсь, признает их слишком нестабильными для выхода во внешний мир и запрет в верхних горах лет на двадцать. После этого меня снова засунули за стол «сидеть с бумажками и не двигаться до конца практики». Зато Белгаунд гордился мной как папочка малышом, сказавшим свое первое слово; он не раз и не два в красках расписывал произошедшее, добавляя все новые подробности, всем, кто желал его слушать и отгонял от меня коллег, жаждущих, чтобы я «показала им крылышки». Как дети малые, вот честное слово — большинство из них прекрасно видели тех же демонов в боевой ипостаси; да и оборотней на нашем участке хватало, а тут нашли развлечение.
Так что я сбежала от этого веселого сумасшествия к маме, с которой мы, хвала Свету, помирились. Наши отношения снова стали весьма теплыми и дружескими; увидев меня она обрадовалась и потащила на кухню — печь хлеб лебаш. Было у нас такое увлечение, предназначенное только для нас двоих: за подготовкой ингредиентов и приготовлением разговоры текли легко, а признания давались еще легче. Для эльфов, держащих рецепт в секрете, лебаш был не просто пищей, но и верным спутником в путешествиях, поскольку отлично утолял голод и долго не черствел; к тому же, он удивительным образом придавал силы и лечил болезни.
Сначала надо было просеять несколько стаканов муки, смешав её с солью и специальным порошком, делающим муку более рыхлой. Потом добавить сливочное масло, пахучий порошок корицы, мед, сладковатые стручки ванили и немного шафрана. Мы долго и тщательно месили тесто, думая каждая о своем, докладывая ложку за ложкой протертые орехи. Мама улыбалась; да и я чувствовала себя расслабленно. Когда поставили раскатанное тесто в печь, раздув там огонь таким образом, чтобы каменка прогревала равномерно все поверхности, я предложила то, что давно хотела:
— Мам…
— Что?
— Я вот подумала… Может, встретишься с отцом? Он отличный сухр оказался ведь…
— Ни за что!
— А он про тебя спрашивал.
— Серьезно? То есть… мне все равно!
— Это хорошо, потому что я пошутила.
— Тара! — мама замахнулась на меня лопаточкой и была в этот момент настолько комично- воинственная, что я расхохоталась и обняла.
— Да понимаю я все! Оставляю это на твое усмотрение. Но мне он нравится, и общаться я с ним буду. И ты мне до сих пор не рассказала, что же все таки произошло?
— Да что ж тут рассказывать? Я влюбилась — покачала мама головой — а он сухр. И на этом наша история закончилась. Потому я так разозлилась, когда узнала, что ты с тем демоном… Хорошо, что вы расстались раньше, чем случилось что-то серьезное.
Я неуверенно кивнула головой. Я ведь ничего не говорила про пытки. И про договор. И о своих ночевках в замке Седьмого Круга не решалась сказать.
Как и о том, что спустя несколько встреч с Правителем я взвыла.
Нет, он не делал ничего такого. Держал свое слово перед Тьмой.
Не пытался соблазнить, не брал больше чем надо, не ложился со мной спать, не приглашал никуда. Не разговаривал.
Только смотрел на меня своими невозможными глазами на невозможно красивом лице, смотрел так, что внутри у меня все переворачивалось и ныло. Смотрел, будто обволакивая тьмой каждую клеточку моего тела, обволакивая и пропуская через себя, а потом возвращая эти клеточки на место, каждый раз меняя меня, делая меня немного другой. Смотрел, будто я была частью него, и он удивлялся каждый раз, почему эта часть где-то бегает в другом месте своими маленькими ножками.
Я, правда, собрав всю свою разумность в кучу, попыталась как-то заикнуться про более «приличные» условия выполнения договора, ну, не знаю, встречаться за ужином или на улице. В саду. Но меня тут же препарировали без ножа на сотню ленточек — одним лишь взглядом — и я отступила. Я сама не понимала, почему я с первого раза приходила к нему вечером. Зачем ложилась спать в демонском замке, на кровати, на которой провела с ним столько потрясающих ночей. Почему надевала тонкую сорочку вместо плотного платья и подставляла шею, вместо запястья. Ведь ничего такого я не была обязана делать по договору.
А мне казалось это правильным.
Вот просто правильным и все — отдавать ему свою кровь именно в таком антураже, как и прежде.
Сначала меня беспокоило то, как он себя вел. Потом начало раздражать. Теперь откровенно бесило. Мне уже хотелось сделать какую-нибудь глупость: ну, дать ему пощечину, что ли. Или встретить его голой. Или обнять его, пока он будет пить мою кровь. В общем, зацепить чем-то, чтобы хоть немного сбить с него эту маску безразличия и уверенности в себе, в своем праве на меня; чтобы он также начал переживать и дергаться, как и я.
Я не понимала, что со мной происходит, почему я с таким трепетом жду каждой нашей встречи. Ведь это он сделал мне больно. Он поставил меня сейчас в невыносимые условия — ну ладно, вполне выносимые, но ведь это я пострадала ни за что — почему же это не помогает рассуждать холодно и отстраненно? Напротив, я нервничала все больше и злилась уже от одного только факта, что я снова проснусь полураздетая на кровати Правителя, а он снова будет там — никогда не чувствовала, когда он приходит — и молча наклонится ко мне, не отрывая своего дикого взгляда. Наклонится, обдав мою шею своим горячим дыханием, так что у меня мурашки пойдут по всему телу, а живот скрутит, слегка проткнет мою шею своими клыками и заберет то, что он хочет, нежно прикасаясь чувственными губами и языком.
А потом просто отстранится и уйдет.
Так же молча.
— У вас нездоровые отношения — покачала головой моя подруга
— А то я это не знаю, Си — я застонала и уткнулась головой в подушку. Я лежала в ее комнате в доме Ван Данаг и в очередной раз пыталась понять, насколько я вообще адекватна в последнее время
— Ты бесишься от того, что он делает или от того, что не делает?
— Ыыыыы
— Достойный ответ — она хмыкнула.
— Синь…
— Тара, приди в себя! И прекрати себя мучать. Или отдайся ему, наконец, вернись к нему — он явно этого ждет — и проведи с ним столько времени, сколько он позволит. Или прекрати уже наконец себя накручивать, успокойся и просто выполни свою часть договора без всех этих переживаний.
— Не могу.
— Что не можешь?
— Все не могу! Точнее ничего не могу…А ты правда думаешь, он ждет, что я вернусь?
— Ты дура
— Я знаю. Мои мозги явно испортились с того момента как я пробралась в замок за демонскими когтями… Но что мне делать дальше?
— Я не могу решить за тебя.
— Я ведь не могу быть с ним опять, вот так, как игрушка для утоления его прихотей.
— Не можешь.
— И он приказал меня пытать.
— Приказал.
— Но потом сказал свое имя.
— Даже не пытайся мне сообщить его.
— А потом этот идиотский договор…
— Абсолютно идиотский.
— И я теперь не могу понять, чего он добивается, чего он хочет вообще?
— Может он сам не знает. А ты?