Хладагентная буря сносила белым паром, морозящими каплями, а ноги так немощно тряслись, что приходилось припадать вперед, сгибая колени, и грести снег, опираясь на каждый шаг.
В пуще бури и шагов он припомнил образ, даже скорее целый миг, как техник, предатель, нечто печатает в терминале, а туман колбы пестрит данными. И тут осенило. Буря толкала в спину. Ютий ковылял к заводу, запинывался на ровном месте, скоблил ванадием и брел. Перед глазами плыло буйное белое облако. Оно окутало город. Оно стало городом. Тело кусал и жёг холодный укор. Доспехи мерзли и постепенно застывали. Обуял страх, что режим энергосбережения его больше не протащит.
Ветер чуть сменился и резво ударил в плечо. Ванадий будто оцементился. Поднимая ногу, Ютий умирал от отдышки. Дарссеанин сухо сглотнул и сморщился. Затянулась мысль, что никогда в жизни он не забудет эти лютые, трескучие морозы. Пар просачивался сквозь стыки. Кожу будто жалил песок. А ведь Вансиан однажды рассказывал слух, как один дарссеанин нырял в песчаную бурю. Такая диковинка вырывала улыбку. Ну что может быть страшнее хладагентных бурь? Уж точно не какой-то жалкий песок.
Наконец Ютий спрятался за обломок. Выглянув, в паче бури и пара, в белом тумане он разглядел обрушенное хранилище. Всё так и есть, предатели выкрали код самоуничтожения из терминала. Ютий прижался к обломку, когда ветер снова сменился. Его настигла утешенье: всё же задание не обрушилось с хранилищем. И он достиг цели. Теперь только нужно выжить, спрятаться от бури, переждать буйные завывания, понадеявшись на энергоёмкость брони.
И сейчас, пока Ютий сжимает руками грудь, немощно шипит и мерзнет, он тихо умоляет Вселенную о том, чтобы Вансиан не смаковал очередную рюмку. Но некому слушать молитв. Сейчас старик в укромном баре при замке. Как только он зашел и плюхнулся на сидушку, с дикой жаждой ощущая, что нужно смыть мысли рюмкой спиртных плодов, старый глянул на автомат и сиесекунду догадался, что не захочет остановиться на одной.
Но не успел старик достать рюмку, как напротив подсел Иридий.
— Почему же ты не в "Ордене", Вансиан? — напрямик спросил он.
Фильтр громко фыркнул. Вансиан оголил ржавый рог и положил шлем на стол. Он полувяла дотянулся до автомата с краю, провел рукой. В ответ шлем звякнул, а устройство влило в рюмку настой.
— Ты же знаешь, я ненавижу "Орден", — скептично ответил старик и выпил первый залп.
Когда бокал цокнул, Иридий снял свой шлем и положил на стол. Вансиан тяжело вздохнул, догадываясь, что арагонский сын подсел надолго.
— Судя по прошлому, ты ненавидишь всех правителей. Но вот Арагонда принес тебе больше бед, чем "Орден".
Вансиан допил другую кружку и ударил дно стакана о столешницу.
— Возможно, — ответил уклончиво.
— Ютий тебе говорил, почему разгуливает в замке?
Старик вдруг поставил новую рюмку.
— А он тут гуляет? — повторил, будто с удивлением.
— Понятно. Ты из не ведущих.
— Я сам взрастил Ютия. Знаю, как собственного ребенка. Мне нечего ведать! А вот ты зачем спрашиваешь? Опять заговоры строишь? Если я узнаю, что ты навредишь Ютию, я…
— Остынь, Вансиан, — повелевающе рявкнул Иридий. — Твой юнец сам подписался, когда начал бродить на пару с владыкой.
Старик растаял в усмешке.
— Вижу, ты начинаешь походить на отца, — съязвил, поднял рюмку и выпил.
В полупустом баре снова пролетел стук. Острота обожгла, но Иридий остудил и сглотнул горчинку, когда вспомнил о прямолинейности Вансиана. Тогда он саркастично поднял брови и с улыбкой потряс головой, будто забавляясь.
— Вансиан, я не хочу ссор. Давай обсудим проблему. Я бы хотел помочь освободить Ютия от долга.
— Не-а, — произнес старик после очередной рюмки и, когда спирт обжег горло, начал отмахиваться головой. — Хоре нагнетать пары. Ты хочешь убрать Ютия с дороги.
— Мирно. Пока не стало поздно, — уточнил Иридий. — Мы же не враги, Вансиан. Забыл, я помог тебе вернуть ребенка.
— Послушай, если бы я мог, то давно бы отлепил Ютия от "сия повелитель". Так что не трать на меня время, наследничек.
Иридий примолк. Он растер глаза прохладным ванадием, потом потянулся к автомату с другого краю, оплатил рюмку, хапнул в ладонь и выпил.
Вдруг наследник закашлял.
— Лакаешь только молоко? — спросил старик шутя.
— Уж прости, осуждаю разгульство.
Арагонский сын поставил недопитую рюмку.
— Какой воспитанный. Кораг приучил, — утвердил Вансиан с незаметной горечью.
Старик ахнул и протянул язву по горлу. Иридий сморщился от запашка.
— Знаешь, я не держу зла на тебя, вот честно. Хотя должен, — произнес Вансиан, чуть заплетаясь. В глазах прослеживалась хмеленная пелена. — Потому скажу, по секрету. Раз у Ютия выпал шанс, то он не отступится. Противный он, ну как Наида. Как моя девочка.
Недоговорив, старик промолчал. Он подержал рюмку у носа, где-то блуждая, а потом очнулся и выхлебал её. Иридий нахмурил брови, подозревая нечто. Он поддерживал тишину с минуту, но потом, обдумывая все сказанное, спросил:
— А как малышка поживает? Она же у "Ордена"? Ты передал её знати?
Старик посидел, покумекал едва живыми извилинами и вдруг рявкнул:
— Ты идиот такое спрашивать, наследничек! По-твоему, я не позабочусь о внучке? Позволю ей пропасть, как матери?
Потом он осёкся и, припомнив, с кем говорит, убавил тон.
— Конечно я отдал. Да, знати.
— А Ютий знает о нас и нашей сделке? — спросил Иридий.
В глазах наследника промелькнул страх и интерес. Они раззадорили опьянённого Вансиана.
— О-о, — протянул старик с ухмылкой. — Он знает.
Вдруг по телу Иридия прошлись мурашки. Он выпрямился и расширил глаза.
— Он знает всё, — добавил Вансиан чуть с досадой.
— Буквально всё? — переспросил Иридий.
Злобная ухмылка появилась на лице Вансиана. Он ничего не ответил. У Иридия мелькнула мысль, что старик до сих пор держит зло, потому издевается, недоговаривает, если только вовсе не врет ради Ютия.
Рюмка в последний раз цокнула. Вансиан не убрал её в автомат, а просто поднялся, прихватил шлем и ушел. Иридий ещё посидел раздумывая. Он раньше не считал, что Ютий показывает зубы. Может, даже скрыто, иногда намеками, язвит, потому оскорбляет, измывается и подкалывает Тирея, подлизывается к Ягаде. Но теперь инстинкт начал параноить, что Ютий дыбит на него рог, а рассудок спрашивать: почему?
3
Кнопка на троне пискнула. Арагонда призвал голограмму. На белом пуховом списке прописаны имена, где каждый клочок пара, как кирпичик, выстраивает башню, высокую, которая бы дотянулась до космоса. Но короткий свет голограммы не видит дальше хлопьев колоны. Зато, когда Арагонда тянет пуховый лист, разум улавливает, как её глаза двигаются по пару, и неощутимо, будто нервозно, помаргивая, прописывает новые имена.
Окна прикрыты бордовой тканью. Даже редкие складки на выглаженных шторах не превзойдут его гладкое лицо. Когда-то Иридий представил статую, которую изваяли со времен ребенка. Но всё же статуя хворает с годами, а вот Арагонда неизменно молод и свеж. Тот день, когда юная Анида весила шторы, прошел. Как она сейчас выглядит? Иридий призадумался. Он представил зрелую деву — несравнимую с вечностью, а вот Арагонда всё такой же.
"Как такое может быть?"
Такой вопрос дико выматывает. Иридий не верит в вечность жизни, иначе теряется её ценность. Но так почему Арагонда до сих пор перед ним?
— Как думаешь, сколько одаренных и лояльных сидит в зоне мотивированных и удовлетворенных? — изрек повелитель, листая список.
Даже морщинки не появилось на надменном лице. Наследника до сих пор удивляет то, как спустя годы, Арагонда остаётся таким же самоуверенным.
— Это не в моих компетенциях, повелитель. Я ведь создаю только иллюзию “удовлетворения”, — гаркнул сын, причем сдержанно, невозмущенно.
Тогда на холодном взгляде повелителя показалось привидение, когда дрогнула складка на лбу. Ещё Иридий хотел добавить: "и иллюзию жизни". Но решил не опускаться до дерзости, какой обычно унижал всех Ютий.
Тишина непреступна, будто длится первое свидание и для оживленной беседы закончились слова. Голограмма листается по утолщенному рогу с изъянами. В глазах Иридия то ли уверенность, то ли невозмутимость, то ли усталость от бед, которые оставляют отпечаток зрелости.
— До сих пор не набрал ягод, чтобы разглядеть лояльных в иллюзии? — наискось спросил Арагонда, чтобы рассечь наивысшую тяготу в тишине. Он подумал, что придирка к юности и скудному опыту разбудит в сыне задор, а намек на плоды напомнит о скромном влечении.
— Уверены, что душу можно измерить по лояльности? — холодно парировал Иридий. Не ведущий не мог бы понять издёвку.