Урла увела дочку и, поникши, произнесла:
— Никто не научит. Ты дитя. Но не торопись взрослеть, Ягада. Взрослые девы — вещь, которая принадлежит государству. А у вещей нет желаний. Ты должна измениться, когда вырастишь, чтобы превратиться в вещь с определенной функцией.
Горесть в голосе и тоскливая неизбежность пока только припугнули девушку, но эти слова она услышит не раз.
Доспехи проклацали по двери. Стук не оборвал голоса, но стены их приглушали. Бубнёшь просачивался сквозь щели, а его семена, крапинки спор, припоминали ячейки мозга. Кораг уловил голос Арагонды, его надменную интонацию и повелительный тон, аккуратно вошел.
Повелитель вальяжно раскинулся на кресле и лицезрел молодого советника надменно, как бог озирает ребенка, которому предстоит только прикоснуться к тайнам его замысла. Пусть и скрытно, но все же Арагонда терпел его лепет понимающе. Потому как повелитель с печалью видел, что глаза Варфоломея замылены не только алым сияньем, но и сильнейшей образованностью. Оно докучало. Повелитель в каждый беседе сознавал, что исписанные листы в мозгу советника придётся замазывать, очищать и переписывать. Тратить время не хотелось, но Арагонда видел в такой канцелярщине потенциал. И он до безумия желал глянуть на будущего Варфоломея.
— Простите, но, боюсь, изменять пространство — это не водород и кислород программировать, — протрепетал советник, услышал хлопок двери, вздрогнул и локтем задел левитирующий глобус на столе.
Шар резко упал и вкось прилип к электромагнитной подставке. Варфоломей только повел бровью и коротко глянул. Его сейчас заботил один лишь повелитель, на которого минуту назад алые глаза смотрели с восхищением. Теперь бурые волосы у рога дыбились. Хотя Варфоломей искренне верил, что владыка с ним играется и специально покрывает слова мантией, которую он должен снять, либо подсмотреть под неё. Просто иная мысль могла утянуть советника в вечную тоску.
— А игры с ванадием — экзотика! — добавил следом. — До сих пор не могу понять, как металлические детали усиливают свою структуру, крепчают от механических воздействий? Как же вы учудили такое!
А "Орден белых королей" до сих пор не осознает, как искусственные квантовые программы компенсируют удары и воссоздают устойчивую решётку в броне. Если я им скажу: энергия деформации служит упрочнению, а законы природы изменяются велением. То услышу "немыслимо"! — вдруг произнес собеседник пораженно и практически шёпотом. Затем он продолжил скороговорить в том же воодушевление. — Но всё же "Орден" смог добыть образцы. Меня это пугает.
Пусть на залежах враг видел, что меч рассекает доспехи. То, что магнитное лезвие разрушают программу ванадия, отталкивает атомы, изменяет структуру решётки — это обыденность. Её наблюдают на всех веществах. Но враг заметил и то, как удар молнии искажает и временно нарушает работу программ. Поэтому наши войны теперь пробуют на вкус разряды электричества!
Тут Кораг мысленно согласился. Сердце ёжилось при мысли о турелях, которые сжигают доспехи до вонючего металлолома. В последнее время Кораг сталкивался с ними не единожды. Рыцарь даже заново ощутил миг, когда дуга испускает лишние электроны, посылает команды от шлема по экзоскелету брони. Тело ноет в агонии, легкие сжимаются, а разум неистовствует, пока доспехи программируют беспорядочные электроны в токе. Этот опыт Корог никогда не забудет, как и мысль, что программы ванадия могут не выдержать многократного попадания, перегрузки хаоса.
— Вам стоило меня послушать, — проговаривал советник, пусть и дерзко, но весь трепетно, — нападать на залежи — плохая идея!
— Рано или поздно, враг нашел бы слабость программируемого ванадия, — упрекал Арагонда, в интонации Кораг чувствовал, что повелителю возглас казался пустым и не по существу. — Так что хватит лаять! Ты хоть ещё помнишь, для чего я пришёл? — повысил повелитель тон. — Или продолжишь менять тему?
Под губами Варфоломея сгорбилось родимое пятно. Глициновая кожа будто посинела.
— Наши специалисты разбираются в чертежах, но я сомневаюсь, что прототип будет готов в ближайшие годы. За симуляцию мы принялись. Но эти записи, — поник вдруг советник. — Прошу, скажите, чем же вас не устраивала старая модель гравитации? Наши расчеты делали вполне точные прогнозы.
— А они хоть раз смогли предсказать, как поведёт себя один гравитон? Ваши расчеты смогли повлиять на ткань космоса?
— Д… — тявкнул Варфоломей и приструнил свой пыл. — Такое не возможно!
— Я хочу симуляцию ткани Вселенной по мельчайшим частицам, — поведал владыка твердо и бескомпромиссно.
— Но повелитель, — чуть ли не пищал советник. — По записям никто не смог понять, какую модель вы хотите.
Кожа Варфоломея побледнела. Родимые пятна побелели на глазах.
— Если симуляцию построить на мой вкус, то гравитацию можно превратить в кисель. Чем гуще, тем аппетитнее. И можешь добавить чуть больше сахара. Не экономь на углеводах.
— Прошу, не шутите!
Тогда повелитель гоготнул в фильтр и продолжил:
— Хочешь, я придумаю другую аналогию? Представь нечто подобное электролиту. Пусти по нему ток и играйся с частицами, — подчеркнул Арагонда в конце, а затем отвлеченно прошептал. — Только учти: жижа под электромагнитным полем должна вращаться. Если нет, то будет нужен другой бульон.
— Как всё это связано с симуляцией гравитации? — рявкнул советник и торкнул, когда осознал свой тон.
— Ты прав. Думаешь, электролизу стоит томиться в хладагенте?
Варфоломей натужено завопил, а Арагонда непринужденно спросил:
— Не думал, как быть симуляции, если бы простуженный хладагент приравняли к электролиту, где течет скопление анода и катода — объекты массы, создающие смерч? Логично, что они творят тепло. Но что если некоторые скопятся и создадут "солнце" и "планеты" со своим электромагнитным полем? Самый массивный солнечный сгусток создает дыру, потому что хладагент тает в сингулярности. Однако хладагентный пар можно конденсировать обратно и снова превращать в жидкий хладагент.
Хм, значит, будет форма шара — кругооборот.
— Не понимаю, — простонал Варфоломей. — Что за пристуженный хладагент, который ещё и электролит!
Повелитель сщурил глаза на советника. Варфоломей почувствовал, как смущение и боязливость сковывают тело.
— Всё дело в диапазоне температур, — начал объяснять Арагонда, на что советник со скепсисом поднял брови. — В космосе от +100ⁿ до -100ⁿ.
Холод и тепло — это передача энергии (например, радиации). Они — инструмент программирования. В нашем двигателе будет холод — костяк программы, а тепло и бешеное движение — обмен данными, взаимодействие, подстать якорю.
Варфоломей треснул по лицу ладошкой и дохнул, представляя, как будет сидеть над абстрактной работой. Арагонда решил добить его.
— У солнца жар. Газ слипся и активно взаимодействует. В холоде, от солнца, всё стабилизируется. Тепло — лепка, разрушение — активное взаимодействие и слабые связи. В холоде — стабильность, порядок — пассивное взаимодействие и сильные цепи команд. Для жизни нужен баланс.
Кстати, потому я собираю для вас так много хладагента. Для первичного программирования нужна взрывная реакция водорода. Ведь реакция кислорода и водорода — то же программирование, где искусственный взрыв фонит — пускает фотоны, заточенную в первоначале программу, когда создает электромагнитное излучение, а хладагент неспроста устанавливает предельную температуру левитации сверхпроводника.
— Вы опять объясняете несвязно, — утвердил советник. — Вы хотите, чтобы в симуляции холод и тепло балансировались, чтобы программировать пространство?
— Не совсем. Хаос всегда дает энергию, которую можно направить на строительство порядка. При сжигании водорода в кислороде создается хаос взаимодействий. И в итоге остается лишь энергия и крупица порядка — вода.
— Но! В космосе нет воды. И в симуляции её быть не должно!
— Потому что я говорю про кисель, а не воду.
Советник тяжело ахнул. Арагонда опять прогоготал и неутомимо продолжил говорить:
— Кисель сгустится хладагентным воздействием и выстроит порядок из тонких частиц — якобы гравитонов. В результате появится иная жидкая среда, которую можно программировать фотонами. По-другому из атомного взаимодействия мы будем вытравливать идеальную космическую частицу. Поэтому эта среда должна напоминать нам океан, например по имитации невесомости.
— Идеальная космическая частица, — повторил советник медленно. Ему казалось, что владыка сошел с ума.
— А что странного? Чтобы искривить космическую ткань, нужно сначала воссоздать её модель. Причем нужна та самая, первозданная, что томится за чертой нашей атмосферы. Потому необходим хладагент, чтобы приблизиться к холоду космоса. Только мнимый порядок испытает построенный прототип в искусственной среде.
И я предполагаю, что с тем редким хладагентом "Ордена" космическая ткань легче создаётся в вакуумных камерах, программа гравитонов будет стабильней, а левитация устойчивей. Причем для испытаний нужно много хладагента. Иначе холод не программирует порядок в электромагнитной ткани, не выстраивает невообразимо-микроскопические частицы. Иначе информация не передвигается по гравитационному каналу, а связь не создает квантовосцепленные частицы. Ведь именно холод идёт со стабильностью, а болтливость порождает информационный порядок.
— Нужно вытравить идеальную космическую частицу из киселя, — снова медленно повторил Варфоломей, в надежде, что повелитель услышит его и одумается.
— Я уверен. У тебя получиться.
— Да уж. Но ведь ученым нужно время, чтобы создать полноценное устройство, а для начала не плохо бы наскрести дни, чтобы разобраться в принципах работы. Этот уровень…
Повелитель гневно просопел.
— Я даю вам все чертежи, ресурсы, материалы, но пока получаю отговорки? Неужели я сам должен прийти в лабораторной защите, чтобы появился прогресс? Помни, Варфоломей, день продления равен мёртвой душе. Ведь запас хладагента для исследований и разработок не появляется из небес. Его либо добывают, либо отбирают. Сейчас мы за него сражаемся.
— Хотите ускорить процесс? Тогда ответьте, как и откуда появились эти чертежи и конспекты? — возразил советник уже явно беспристрастно и пальцем указал на стол. Голограмма столешницы промерцала в дарссеанском транскрипте. — Почерк вроде ваш и стиль изображения схож, но среди записей есть точные данные без дробей. Например, скорость импульса с пометкой в точности соблюдения. И откуда возникло это значение, если его можно узнать лишь после эксперимента? Вы же не имеете прототипа? Построить его должны мы. Поэтому я требую время! Или ответов, — настаивал советник. Варфоломей произносил вопросы и ощущал, как сжимает неистовое любопытство и желание "знать".
Вопросы произносились со страстью, а упорство не скрывало раздражения — Арагонда замечал. И то, что гложет советника, повелитель пытался направить к колыбели идеи, а не к сути проблем. Ведь пылкий ум всегда кормит страстью познания.
— Прозябали пол текста и теперь жалуетесь? Читайте буквы внимательней, со всех сторон, переворачивайте чертеж по горизонтали, по вертикале, создайте объемную схему наконец, тогда может поймете, что за идея пляшет между строками. Доскональность вам поможет, а не нытье “Ох, что за бред! Да такого не может быть”, — будто насмехался Арагонда. Грубость и ханжество сильнее раззадорило Варфоломея. — Я сказал: “Прототип через год”. Значит, он должен быть готов в срок!
— Это немыслимо! — сразил советник, чувствуя в глубине гордые поскрипывая ученого. Упрямство не выбешивало Арагонду, но слегка разочаровывало.
— Господин, — перешел советник на деликатность, — если вы расскажите хотя бы костяк технологии, открытие или принцип, что скрываете в своей сокровищнице, то ученые быстрее разберутся в чертежах. Я же вижу, вы не договариваете!
На секунду Арагонда восхитился прозорливостью Варфоломея. Он думал, что только Наида раскусила форму маски повелителя.
— Этой технологией называются мозги. А вы походу пока слабо ей владеете, — втаптывал Арагонда и проговаривал слова, подобно высокомерному скептику. У Корога промелькнула мысль, что нет никакой сверхчудодейственной технологии.
— Может вы украли технологию у врага? — всё ещё настаивал Варфоломей. Казалось, насмешки не достигали его ушей. — Поэтому не распространяетесь? Именно она продлевает вам жизнь? Поделитесь технологией со своими приближёнными, повелитель. Пусть то программа, искусственный интеллект, новый постулат или закон — не важно. Наука поможет усилить наши границы, пока блокада "Ордена" не начала шириться и угнетать приближенных.
— Не хочу тратить время зря, — отверг Арагонда инертную от запала мысль. Советник вздрогнул в недоумении, в пылких глазах алой галактики мигом погас озорной огонёк, будто все звёзды в мгновенье потухли. — Сегодня я прознал о твоих пороках — это леность и упрямство. Не стоит ими светить, Варфоломей.
Тяжёлая пауза нависла между ними. Даже Кораг тихонько стоял и молчал. Стало неудобно вмешиваться в эту тишину. Он думал, что если кто-либо навяжется сейчас, то многотонный груз выскользнет из недомолвки и с яростью опрокинет любого на землю. Поэтому лишь время тянулось, в попытке подняться. Хотя прошло чуть меньше минуты.