— Как вы спокойны? — вдруг рассек тишину Варфоломей. Время начало быстро стекать из раны. — Да, территория "Ордена белых королей" почти вся заполнена молочными парами. Однако я сомневаюсь, что они простят гибель солдат и потерю хладагентных сокровищ.
— "Ордену" хладагент не к чему. Весь потенциал залежей всё равно не используется.
— Вы легкомыслимы…
Кораг интеллигентно кашлянул после того, как заметил, что время клонилось к полудню на мониторе шлема. Они отвлеклись. Кораг уважительно поклонился Арагонде. Варфоломей раздул ноздри, когда уловил легкий горелый запах.
— Простите, повелитель, — склонил голову. Арагонда одобрительно промычал.
Владыка встал с кресла. На фоне Арагонды его плечи уже не казались такими мощными и победоносными.
— Кораг, — поприветствовал следом повелитель, чего практически ни для кого не делал.
Подняв голову, Варфаломей обратился к Корагу:
— Я слышал, что тебя ударил мощный разряд молнии на залежах?
— Да. Ваша программа отвода тока пришлась кстати. Сомневаюсь, что я смог бы сохранить даже каплю силы для битвы, если бы ощутил весь разряд. Благодарю вас, главный советник. Однако я до сих пор чувствую покалывание в степях экзоскелета. Его можно исправить?
— Вот как, покалывания, — подловил слово Варфоломей и промычал в раздумье. — Тогда подойди ко мне позже, я отрегулирую механизмы прототипа.
Повелитель отступил к дверям. Варфоломей отвернулся, не проронив ни слова. Арагонда поманил Корага. Когда вдвоём они вышли, наследник с тяготой отвел взгляд от отца.
Ступая по длинному коридору, их преследовали личная стража, поклоны и приветствия. Кораг старался отвечать каждому. Арагонда игнорировать. Он лишь держал внимание на Кораге, который постоянно склонялся в попытке угодить всем. Это слегка забавляло.
— У тебя не затекает шея монотонно кланяться? — произнес повелитель, не скрывая высокомерного умиления. — Если нет поклона — не значит, что нет уважения.
— Не только недотрога, но и гордыня любит, когда окружают вниманием.
Усмешка прозвучала в фильтре владыки.
— Возможно, — растянул Арагонда задумчиво. — Однако, как первенец гордыне, отмечу, что мне важнее умысел, чем факт. Если кто-то клонится из-за привитого правила, воспитанности, то его усилия бессмыслены.
— Но владыка! — воскликнул Кораг. — Разве не соитие уважения и осознанности рождают воспитанность?
— Нет. Воспитанность — это скорее привычки в симбиозе с рефлексами. Сомневаюсь, что они не признак осознанности. А вот его былое эхо, которое когда-то создало сознание — это да. Скажи, Кораг, неужели ты склоняешь голову, потому что приучили?
— Ладно, признаю. В молодости Вансиан порол меня иглицей, если я не клонился знати. Однако когда я начал замечать чужие улыбки, то сам захотел умилять других. Меня поощряло их внимание.
Арагонда негромко посмеялся. Его легкий гогот глухо искажался фильтром.
— За это ты мне нравишься. Никто бы не признался, что склоняется ради себя.
Кораг радостно хмыкнул. Он сам не заметил, как они дошли до приёмного зала повелителя. Даже рослый дарссеанин поднимает голову, когда смотрит на величественный потолок. Орнамент на штукатурке тянется к центру и тонкими стеблями касается очерченного круга. Из рисунка идет голографический свет.
Трон возвышают лесенки посреди просторного зала. С него разрастаются толстые корни из переплетенных проводов. Они тянутся к стенам и врастают в металлические разъёмы. Лучи света падают из высоких окон, оставляют молочные блики на прорезиненном слое корней и высвечивают мощную спинку кресла. Красные занавески ниспадают к полу и морщинятся у подвязанной шнуровки. Повелитель поднялся по коротким ступенькам к электронному трону.
— И все же занятно, — вдруг рассеялась тишина зала, которую тревожил лишь топот. Слова Корога с легким эхом таяли у потолка в узорах голографического света. Потолок, словно арфа, нежно тянул струны голоса.
— Я не ожидал, что Варфоломей будет так неистово спорить с вами. И зачем вы выбрали такого советника?
Свет глаз Корога опустился к полу. Рыцарь дрогнул от недопустимости и дерзости своих слов. В эту секунду Арагонда присел, непринужденно опрокинулся на спинку, затем комфортнее развалился в кресле.
— Впервые я встретил Варфоломея на конференции. Тогда он напомнил мне мясника, которому подарили новый элитный тесак, — изрек Арагонда после того, как припомнил страсть советника к истине и яростным спорам. — Ещё я иногда удивляюсь догадкам Варфоломея. Он часто бывает прав. Как сегодня.
— Вы насчет "Ордена"? Все знают, как белые короли привязаны к своим хладагентовым залежам. Не только Варфоломей, но и все жители империи не хотят стать новым трофеем, очередным трофеев, пьедестала в мировом господстве.
— Спорить тут не стану, "Орден" пугает не без причины. Я уверен, именно белые короли изнасилует землю, а когда моря планеты окрасятся бардовыми бесплодными водами, его правители ощутят особый оргазм, — высказался повелитель. — Но, по-моему, бессмысленно насиловать матушку-землю, когда в космосе ждет приемная мать.
По голосу владыка забавлялся словами. Кораг опрокинул вверх голову, огнями шлема поднялся по ступенькам, и подсветка глаз осветила силуэт Арагонды, будто бы по тону повелителя рыцарь понял, что достоин лицезреть высокородного.
— Конечно, пока разум Варфоломея не любит баловаться девичьями красотами, звездным небом и малиновыми восходами. Но он только созрел, только начал носить доспехи. Со временем их краска обшарпается.
Смешок Корага гулкнул по залу. Тогда Арагонда почувствовал искру в своих словах, ведь в мыслях всплыли изгибы и родимые пятна Наиды, те самые девичьи красоты, что сравнились с сиянием звезд и сочным небом, будто бы их взаимосвязь скованна единой цепью в сознании. Именно поэтому, возбуждая разум бурными чувствами, он чаще вспоминает о космических далях. Эмоции бурлят, будоражат. Ведь звезды преследуют вечность, и их клыки раздирают. Потому повелитель на многое готов ради звезд.
— Пока что Варфоломей не может преодолеть границы нашей атмосферы. Пока что он приземлен своими амбициями.
Повелитель гулко вздохнул. Кораг услышал шипение в его фильтре, словно по картонной коробке просвирепела досада. Он давно заметил, что даже легкий намек о звездах подавляют Арагонду и пробуждают печаль, словно пока повелитель не воссоединится с космической пучиной, то не вернет половину своей жизни.
— Я знаю, что ты думаешь. Да, "Орден" способен нас поглотить. Ты прав Кораг, прав, как писаные статьи кодекса. Но запомни, законы не удивляют правилом, как чудеса волшебной искрой, — вдруг констатировал Арагонда и нажал на панель в подлокотнике.
Сиденье загудело, провода задрожали и, когда возникло синее сиянье от потолка, унялись. Владыка продолжил:
— Любой со временем познает, что амбициями заразить общество не сложнее, чем толпу вирусом. Однако сильней амбиций может быть лишь воображение. У кого хватит фантазии, тот опишет правила и блага, а амбициозная толпа заклюет врага.
Словно от слов Арагонды с потолка начал свисать туман. И Корага заворожил едва ощутимый хлопок. Его взор приластился к белым клубням с того же часа, как вцепился урожденными глазами на зимнее солнце, что клонилось за горизонт у заснеженных залежей “Ордена белых королей”.
Туман свистел, когда рвался из отверстий в круге, и падал ровной колонной. Сквозь минуты просачивался и свет, но лишь его мелкие крупицы зависали в белых хлопьях. Туманная колонна коснулась пола, и белое полотно радужно зарябило. Вдруг белые хлопья застелили цвета, масляные разводы, клочья рисунков, пока не возникли образы и перелистывающиеся картинки, но урезанные числом, будто низкобюджетную анимацию обделили кадрами. Однако голограмма эволюционировала так быстро, что глаз едва заметил бы изменение. И когда число кадров в туманном свете выровнялось, в центре зала завис видеоролик. Тогда Арагонда уже договорил, а глаза Корога уловили свет. Он узнал местность.
В сияние голограммы Кораг наблюдает за тем, как над рваными ранами в земле кипит воздух и колыхается подобно прозрачным шторам, как бурлит тонкий слой воды на вязком грунте. Внезапно за секунду в хмуром небе сверкнули сотни молниевых ветвей и ослепительная вспышка. Изображение тут же моргнуло.
— Шпионы докладывают, что солдаты "Ордена" собираются напасть на наши водородные залежи, — подтвердил Арагонда мысль, которая секунду назад возникла у Корога, словно искра проведения, когда в голограмме сверкнула сеть из молний. — Я бы назвал Варфоломея провидцем, если бы ситуация не была столь очевидной.
— Значит, — сделал глубокую паузу Кораг, — вы не посоветуетесь с Варфоломеем?
— Ты догадлив, — произнес Арагонда и усмехнулся. — Пусть наукой занимается.
— Вы не хотите, чтобы наследник участвовал в обороне? — спросил вдруг Кораг. — Да, оборона земель — дело небезопасное. Однако я клянусь, что никто не посягнёт на его жизнь! Такой опыт может пригодиться Иридию.
— Нет. Иначе у тебя, Кораг, совсем не останется работы, — ответил Арагонда с загадкой. — Ты всегда так рвешься в битву, в гущу. С Иридием станет сложно нырять вглубь. Хочу сказать: мне не нравиться, что ты сам воюешь. Ты мой полководец или солдат? Скажи, Кораг, ты хоть секунду рассматривал мое предложение? Оборона земель — это отличный шанс приемнику проявить себя самостоятельно.
— Вы знаете, я отказался сдавать пост и приемника не рассматривал вовсе, — благородно пробасила Кораг.
— Недальновидно, — упрекнул Арагонда. Кораг прокряхтел с обидой. Он вдруг припомнил беседу с Иридием. — Если у тебя нет достойного кандидата, то другие подготовят список. Опиши лишь требования, которые считаешь необходимыми. Потом кандидаты пройдут жёсткий отбор по твоим правилам.
— Дело не в кандидатах! — вспылил Кораг и тут же унялся. — Мой повелитель, я ещё в рассвете сил и не понимаю, почему меня гонят с поля боя?
— А чего не понятного, — тоскливо в полголоса проговорил Арагонда. — Потому что ты ценен живым.
Кораг снова склонил голову, словно ощущая, как жизнь сдавливает тисками. Рамки чужой воли сковали до глубокого отчаяния, ведь рыцарь никогда не испытывал ту свободу в душе, что предоставляет равная битва. Шанс решать, кто достоин жить, а кто нет — кажется глупостью варваров, но возможность забрать жизнь у равного в битве, превозносила его, будто бы то, когда ты вырываешься из когтей судьбы, и есть лик настоящей свободы. Причем Арагонда знал о капризах Корага. Он не говорил Наиде, по просьбе рыцаря. И ещё повелитель умолчал о мысли, идеи, что Кораг всё-таки не стремится к свободе, а желает достичь искупления за убийство. Поэтому он страстного ищет сильного воина в битве, равного себе, чтобы в конце битвы почувствовать, что наказал себя же.
— Что ж, Кораг, отправляю тебя к залежам: проконтролируй солдат и отбей нападение. Только прошу, не лезь опять в гущу. Пока отдохни, но не забудь вернуться за данными, а после сражения мы побеседуем о твоем приемнике, — приказал Арагонда, следом Кораг недовольно пропыхтел, понимая по тону, что это окончательное слово повелителя.
— Тогда позвольте, я попрошу об услуге? — сразу же ответил рыцарь. Арагонда благосклонно качнул головой. — Дело в Вансиане. Я не хочу, чтобы он сражался.
— Вот как? Ты желаешь лишить его права выбора? Как я, тебя, сейчас.
— Нет, — досадно сказал Кораг и отвернулся, будто ребенок, который от стыда прячет лицо. — Вансиан сражается лишь потому, что хочет сохранить мне жизнь. Я давно это подозреваю, хоть он отлынивает, говорит, что защищает империю ради Наиды. Раньше я мирился с этой мыслью, но сегодня почувствовал, что он очень стар. Он непростительно стар. Вансиан сильнее прежнего не хочет биться, словно не видит в сражениях смысла. Такие мысли сродни старческой сентиментальности и могут лишить бдительности. Так что я не лишаю наставника выбора, просто помогаю от него освободиться.
— Будет так, как решишь ты. Можешь отдать строгий приказ стражам от моего имени, чтобы Вансиан никак не смог покинуть замок.
— Благодарю, повелитель.
Голограмма померкла после того, как Арагонда нажал на панель у подлокотника. Кораг вышел, и туман рассеялся.
3
Доспехи утонули на дне пружинного матраса. Усталость приковала руки к одеялу и простынями поглотила ноги, словно к деталям привязалась тина, которая тянула в пуховые глубины.