Битва окончилась, когда робот словно проломил стены из магнита, лишь глупо моргнув лампочкой и будто прокуковав. Тирерий уловил, как наследник со скрипом жмёт кулаки. Края ринга исчезли. Как заводная, Ягада пыхтела. Поднималась она с большим усилием. И когда Ютий расщедрился на длинный перерыв, девушка спустилась с ринга, раскочегаренная. На свету её щеки пылали, как спелая клубника под солнцем. Лавочка за рингом стала прибежищем. Ягада растянула ноги. Они с тяжестью валялись и тряслись.
Только после того, как Тирерий поклялся, что отведёт сына до спальни, советник ушел к платформе. Его уход заметил Ютий. Прогремело любопытство, и экран шлема стал помечать посетителей этажа. Тут пронзительный взгляд, сквозь призму, окатил легким волнением. Иридий направлял шлем точно к рингу, не отрываясь. Ютий видел искоса и щурился, будто чуя злобный оскал. К счастью наследник не встревал. Хотя Ютий догадывался о том, как почитатель девы возмущен. И едва сдержал забаву.
Через минуту дарссеанин подсел к деве. И, пока Ягада потирала руку, он поучал:
— Ты молодец. Да, когда бой затягивается, слабости всегда всплывают на показ. Ты это поняла. И теперь, надеюсь, поймешь: слабости могут стать приманкой, если умеешь хитрить. Война — это сплошной обман. Может поэтому в империи так много предателей.
Совесть заныла после собственных слов. Он тут же вспомнил ту смерть в хранилище, момент, в котором кто-то предпочел отдать жизнь, а не сохранить в своем кармане. На уме стало тяжко. Тогда Ютий сбил помеху короткой мыслью: "я бы все-равно ничего не менял. К чему две смерти, если можно обойтись одной".
И стало легче.
— Это твоя правда. Не моя, — упиралась Ягада. Она не хотела спорить, ведь понимала, почему Ютий говорит именно такие слова. Его опыт совсем иной. Но не значит, что истинный.
— Прошу. По мне так лучше быть реалистом. Тогда можно верить в плодородную почву, но нужно не забывать, что земля может превратиться в грязь.
— Хм, — произнесла она с тем же упорством. — Я не боюсь измазаться грязью.
— Ты просто пока не увязло, — ответил он преспокойно.
Бок прекратил ныть. Царапины на руке подсохли. Ягада опечалилась в глазах, когда почувствовала тяготу. Сухость Ютия не похожа на мудрость Вансиана. Ей нравилось то, что старик наставлял незаметно, а не разламывал стену своей кувалдой, как Ютий. В каком-то смысле Вансиан ничего не делал, лишь направлял невидимой рукой и тогда, когда ты готов. Приятно было не заходить в ту комнату, которая испускает страх. Страстно воодушевляет то, что ты заглянул сам, когда готов.
Робот вновь вспарил над рингом. Почему-то Ягада ощущала благодарность перед ним. Робот всегда записывал схватку, а по наставлению Вансиана девушка забирала запись. При просмотре её всегда разочаровывали собственные неловкие потуги. В первый день Вансиан спросил, что Ягада углядела. А она не знала, что ответить. Потом Ягада заметила, если постоянно говорить об ошибках, то лишь тогда Вансиан наставляет. Иначе — он нем и суров. Потому, желание искать ошибки, стали будто шансом, получить взамен мудрость и похвалу.
Наконец Ягада заметила, кто неравнодушно на неё пялится. Дева замлела. Щёки белели, когда она представляла недовольство и осужденье.
Вдруг Ютий изрек:
— Если завтра день будет благополучным, то мы продолжим бой, — утвердил он. — Будь готова.
Дарссеанин поднялся с лавочки.
— Завтра? — спрашивала она, ощущая вялость. Усталость не позволила встать с лавочки. — А если мне нужно будет спросить что-то о бое? Может стоит взять запись у робота и обсудить схватку?
Ютий клюнул шлемом к ней.
— К чему? У тебя есть чувства, инстинкты, память. Научись оценивать их, — ответил, призадумался и устало вздохнул. — Как в бою.
Пока Яшкий набивал грушу, Тирей подстроился к наследнику.
— Дева отдыхает, а ты всё смотришь? — язвил он.
Только после потаённой паузы Иридий вспомнил, где стоит, и кто окликает его в динамике шлема. Озорной взгляд Тирея предстал перед экраном.
— Прости, ты прав. Не о девах сейчас я должен думать.
— Но думаешь, — подметил Тирей и с забавой ухмыльнулся. — Поделись. Тогда отпустит.
Усмешка прошуршала в фильтре. Но потом на ум Иридию полез тот день. Всплывал момент часто, мучил и давил.
— После нападения на кабаре я встретил Ягаду, — начал Иридий тихонько. — Она говорила странные вещи. О Ютии. С её слов среди нас будто таится мученик. Ягада не унималась, так восхвалено говорила, причем раскрывала паршивца в каком-то, что ли, романтическом силуэте.
Собеседник охнул и задумчиво почесал подбородок. Иридий продолжил:
— Я думаю, возможно, Ягада посмотрела под маску.
— А-а, — проголосил Тирей. — Намекаешь, что их близость не закончилась тренировкой?
Иридий тут же буркнул.
— Ты что? Не смей говорить такого о Ягаде!
— Прости, прости. Видать, я не так понял.
Девушка спросила, что Ютий будет делать после тренировки. В молчании почувствовалась тяжесть. Тогда Ютий отвел шлем и проговорил с болью:
— Пойду в бар.
Девушка приуныла. Нахлынул день, когда она пыталась помочь, сунула нос в бар, но оказалась бесполезной. Теперь улыбка не выползает до конца тренировки. Зато блуждает горькая мысль: «Опять бар. Вчера. Сегодня. Завтра». Она поняла, что походы в бар превратились в систему. В жуткую и злую неизбежность.
Они помолчали. Иридий ощутил, как в душу закрадывается нечисть.
— Я, конечно, видел, что Ягада ходит к нему в комнату, — с наивностью начал, а потом неугомонно продолжил, печалясь к концу. — И что они много проводят время вместе. Но Ютий же тренер Ягады. Всё в порядке нормы.
— А что гадать-то? — непринужденно рявкнул Тирей и без тени смущения добавил. — Давай спросим.
И тут же пошел. По пути он поправил стойку Яшкия и, прибадривая, похлопал по макушки у рога. Ребенок насильно улыбнулся, побаиваясь хитрого глумливого взгляда, который красовался на Тирее. В дорогу наследник что-то буркнул, но осекся, когда телохранитель подбежал к уходящиму от ринга Ютию.
По спине некто продолбил издевательский барабанный бой. Из-за плеча появилась рожа самолюбивца. Глумливая усмешка заставила фильтр тихонько пошипеть. Причем путы знакомства так некстати помогли Тирею прилизаться. У Ютия заныли зубы. Он высокомерно выпрямил спину. Всем видом, холодом, незаинтересованностью Ютий старался показать то, насколько презрителен и ничтожен в его глазах некий знакомый. Отчего Тирей приклеился вплотную и панибратски положил руку на плечо. Он надеялся скрутить несговорчивый язык, нарушая интимную границу. Тогда даже доспехи стали неуютно сжимать Ютия.
— Я пришел с дарами. И имя им — похвала, — издевательски изрек Тирерий.
Ютий демонстрировал невозмутимость, но его так ярило в дар врезать кое-кому по лицу.
— Не, серьёзно, я хвалю, — неуместно Тирей сменил тон. Ютий приподнял бровь. — Много кто считал, что Ягада просто пинает балду из-за сексуальной неудовлетворенности. Но сейчас она так спокойна и покорна, будто получила, что хотела. Не думал, что ты способен на такие достижения?
Намек не на шутку выклевал Ютия. Дарссеанин стянул руку с себя и нагло изрек:
— Утихомирь похоть, животное. А то зависть сожрет.
После Ютий молча ушел. Его наглость больше не раззадоривала Тирея, а скорее напоминала ребяческое лукавство. Суть в уме казалась странной. Наверное, даже само подсознание принял Ютия таким, каков есть.
2
Барные столы опустошил рабочий день. Условные правила не позволяли стражам заглянуть, сесть и глотнуть хмелящую рюмку. Только Вансиан не надевал намордник, потому бесконтрольно лакает спиртной настой. Недопитая рюмка лежала у него под рогом. Когда Ютий вошел, старик опьяненный валялся на столе, что-то бормоча. Наблюдая секунду, пальцы невольно дернулись. Ютий сжал их в кулак и почувствовал укор, будто зубы растрескались до мелких трещин.
Шлем валялся под столом. Ютий попытал натянуть его на опухшую захмеленную рожу, вспоминая, как в детстве надевал мешок на взбухший поролон. Вансиана завошкался, наговаривая эхо в ванадии, пока на губы не сел фильтр. Тогда старик вздохнул спиртным нагаром. Сознание потихоньку поползло сквозь пелену.
— Почему? Почему помогаешь? — начал проедать старик мозги. — “Орден” нападает. Он боится. Мощь Арагонды. Она растёт. Он как жребий — непредсказуем. И тем страшен. Безумный ужас за языком.
Старик немощно икнул в фильтр. Ютий сморщился в отвращенье. Его слегка передергивало от зависимости, слабовольности и немощности Вансиана.
— Арагонда самое страшное в этом мире! — прошипел старик, шепча. — Он упивается страданиями и несчастьем других, ублажает себя, волнуется лишь за своё эго, — продолжал сверлить. Что-то трезвеющее в Вансиане крайне надеялось, что Ютий внимательно слушает. — Представляю, как он наблюдает со стороны и лыбится. Он правитель, он судья, наш бог, но так… эгоистичен. Эгоистичен настолько, что использует… надежды, преданность тех, кто желает лучшего, будущего. Вот это самое страшное зло! Эго, которое мы превозносим. И успокаиваем себя тем, что такими созданы.
Ютий угрюмо прорычал в фильтр, склонился и начал поднимать старика. Вансиан валился на спинку. Ютий с усилием кряхтел. Тогда недопитая рюмка бросилась в глаза Вансиана. Пьянчуга потянулся к ней и повалился на стол. Столешница опрокинулась. Спирт побежал по полу, несколько капель начали стекать по Ютию.
Воспитанник бешено дернулся и отклянчил. Такой безысходности он давно не испытывал. Голова кружилась. Крики рвались наружу, но Ютий усиленно их подавлял. Старик начал вошкаться по полу, как вонючий таракан, который купается в спирте. Ютий чувствовал, что сейчас сорвётся, рванул к двери. Он безумно хотел сбежать, в лучшем случае передышать за дверью. Но в динамики шлема трубило эхо того, как стонет старик, как шебуршит ванадием по полу.
Ноги остолбенели, стали неосязаемыми и каменными. Ютий навострил уши, когда услышал, что Вансиан пополз к нему. И почувствовал, как намокают глаза. Слезы начали натирать шеки; щипать, будто оттого как по коже протекает жгучий спирт. Нечто не позволяло покинуть бар.
— Моя девочка, — визгнул Вансиан, остановился, зарыдал. — Я помню, как страдала Наида. А он просто наблюдал.
Вдруг старик почувствовал укол в сердце. Такой долгий, режущий, пронзающий насквозь. Он схватился за сердце, проскрежетав броней. Ноги задрожали, когда ужас обуяла Ютия. Он тут же бросился к Вансиану.
Через миг боль отпустила. Старик лег на спину и начал тяжело стонать. Ютий свалился на колени. Он долго сидел, не в силах подняться. Ютий слушал, как старый немощно бормочет, пока силы просачивались наутек страху, как будто их прожимали из влажной тряпки. Сквозь тревогу Ютий воображал, как Вансиан встает рано утром, снова идет в этот бар, тянется к рюмке и хватается за сердце.
Тут озноб забил тело молотом.
— Прошу, умоляю, не помогай ему, не спасай его, — шепчет немощно старик.