— Ты не знал?
На минуту в комнате допроса продержалась тяжелая пауза.
— Нет, — произнес Иридий так, будто разговаривал уже сам с собой. — Мэйпс должна была доставить только тебя, — вдруг арагонский сын осекся.
Он спрыгнул со стула, пустившись к выходу.
— Жди здесь, — добавил, обернувшись, и вышел.
— Куда я денусь? — пробрюзжал Варфоломей полушепотом и дернул руками, которые овивала магнитная змея.
Солдаты “Ордена” выпрямились перед наследником. Иридий пролетел мимо. Их длинные плащи качнулись. Белые переглянулись. Через несколько минут дверь издала щелчок. Варфоломей оживленно поднял голову и получил кулаком по лицу. Советник откашлянулся, облизнул губу.
— Считай, что это легкая расплата за отпиленный рог, — прогудел гневный голос уже за спиной.
Дверь начала смыкаться со скипом. Варфоломей усмехнулся и рявкнул:
— Радуйся, что хоть руку оставил, белый.
Скрип на секунду завис, а потом дверь резво захлопнулась. Варфоломей снова остался наедине с помыслами, которые со скрипом ломали его принципы.
4
Легкой поступью повелитель и стража маршируют по коридору. Допросная ждет их, заглотив предателя в пасте. Дорога пропечатала образ комнаты. Чем они ближе, тем сильней у Арагонды тяжелеют шаги. Наконец путь закончился. Повелитель накопил в сердце ношу, будто они шли в зной и дикий дождь, и теперь вся грязь и слякоть прилипли к сапогам. За дверью сын заждался. Грязь едва дает поднять ногу. Стража взяла пост, когда коронка двери издала хлопок.
Слов не хватает, чтобы описать разочарование. Пока шлем теснит мысли, преграждает мир, как экран, они неистовство беснуются в клетке. Сейчас только воля держит чувства в узде. И Арагонда истинно верит, что они не сойдут с цепи.
Экран высвечивает, как сын сидит пред ним за столом. И как всегда Иридий притаил чувства. Только холод, покорность и уверенность красуются на виду.
— Скажи, ты причастен к смерти Наиды? — тон повелителя казался сыну всё также высокомерным и беспристрастным. Иридий всегда восхищался собранностью отца.
Холод ответил холоду:
— Скажу то, что объяснял много лет назад. Наида пожалела, что спуталась с тобой. Я лишь не уточнял то, что дева ушла из жизни.
Стул проскрипел по полу. Арагонда обогнул стол и уселся у ноги сына. Когда отец так близко, мысленно Иридий всегда напрягается, будто нечто инородное рвется ему под кожу, а потом зиждется, как заноза.
После того как Арагонда раскинулся на спинке, он вывел на показ титулованные знамёна из бардового орнамента. Преодолев скованность, Иридий проехался по сидушки и повернулся к отцу. Из-под стола вылезли обвитые магнитной змеёй руки.
— Собираешься играть роль до конца? Отлично. Вот только интересно, будет ли Тирерий и Мэйпс разговорчивее, когда их приведёт стража.
— Думаешь, дуэль закончится так скоро, — утвердил беспристрастно Иридий. — Как бы ни так. Я предупредил Тирея, сказал, что за ним нагрянет стража.
Через фильтр повелителя протрубило тянущееся эхо. Сын потянул губу. Иридий ожидал пресловутое сопение.
— Также, часами ранее, я отправил чертежи нового крикуна "Ордену".
Повелитель не дрогнул, но Иридий уже представлял, как Арагонда раздувает ноздри, как грызёт глазами, как стискивает губы, как мечется. И, когда пальцы владыки вцепились в ладонь, сын с восторгом оголил зубы.
— Великолепная разработка! — воскликнул он по-озорному, перекинул одну голень на колено и расселся. — Мощное изобретение. Небывалый вихревой залп. Сразу заметно, что вы, повелитель, пустили в неё космические силы. И всё из-за страха перед "Орденом". Правильно. Границы империи не просто так начали сужаться. Всё из-за того, что ты пересытил земли хладагентным паром.
— Неужто Варфоломей нашел скрытые файлы в сервере? — отречённо прошептал Арагонда, будто раздумывая вслух.
Внезапно Иридий добавил, вскрикивая:
— Варфоломей! С чего ты взял? Между прочим, не он, а мой техник взломал сервер и нашел чертежи. Как и планету, на которую ты хотел сбежать.
Арагогда следом усмехнулся.
— Всё-таки Варфоломей поддался чарам, — метнул повелитель с горестью.
— Прекрати, советник тут не причем. Ошибся ты! Я же предупреждал, что твой авторитет падает. Всё просто. Кто не захочет попасть под завал дома, начинает сметать фундамент и строить новый, когда материал гниет.
На слова сына Арагонда гордо поднял фильтр.
— Хочешь сказать, что гнию я?
— В первую очередь, — уже спокойней ответил сын.
— Гнию, но не умираю, — насмехался Арагонда. — Гнию, но остаюсь молод. Ты не думал, что всё неспроста?
— Твоя чрезвычайно долгая жизнь скоро не станет секретом. Когда придет "Орден", тронный сервер станет доступен для всех. Интересно, как ты спрятал технологию омоложения? Также как вихревой залп?
Повелитель показательно громко промычал.
— Не дождешься, гаденыш! — позже вскрикнул Арагонда и заржал.
Плечи повелителя живо прыгали. Орнамент титула издевательски плясал. Иридий выпучил глаза в растерянности. Предатель вскипал, пока Арагонда гоготал.
— Убеждён? Не веришь, что "Орден" войдет в замок? Или думаешь, что границы империи выдержат натиск? — грозно спрашивал Иридий. — Сколько солдат ты готов погубить собственным изобретением?
— Час назад я распорядился, чтобы челнок перевез сервер на корабль. И да, мне ни на грамм не жалко солдат. Они сами выбрали рукоять, теперь пусть её держат.
От таких слов по сыну пробежалась дрожь. Иридий в который раз понял, что шантажировать отца не получится. Инструменты давления редели.
— Как ты теперь узнаешь, почему я свеж и молод? — глумился Арагонда.
У Иридия кончалось терпение, ибо выносить повелителя мог только сумасшедший. В который раз сын убедился, что Арагонда безумен.
— Посмотри на себя! Чтобы не продлевало жизнь, оно не спасает душу!
Слова Иридия таили умную мысль. Арагонда улыбнулся им, как незамысловатой истине. Если бы Иридий спросил про продление жизни, то слышал бы неказистый ответ. Потому что Арагонда сам пока до конца не осознал суть. Эту технологию повелитель воспринимал, как чудо, а себя — чудотворцем, который развивает мастерство. Благодаря инструкции из души — книги, он помнит волю. Из ингредиентов ему дана структура, но не система, которую строят из связей. Система варится в котле, когда читают инструкцию. Из-за этого связи всегда приходилось осознавать и искать, как будто понимать и произносить иноязычные слова из строк, а его воля — ещё тот чтец. Вся суть бессмертной технологии — врожденный талант сохранять структуру. Со временем Арагонда понял, что жизнь только касается его воли, но никогда не наполняет, будто не любит пустоту. Мысль об этом забавляет. Как так, что вода не заполняет пустую чашу, а простирается около сосуда, трет его. Быть может пустота не так пуста, как о ней думают?
— Откуда ты знаешь, что три-четыре века назад я не был таким же эгоистом? — изрек Арагонда. Владыка решил добавить сыну пищу для размышлений. Он всегда любил смотреть, как едят, а потом анализировал этикет застолья.
У Иридия заярило в фильтре. Пораженный шквал задудел после услышанного срока.
— И до сих пор прибор работает?
На секунду Иридий замешкался. Теперь он не удивлялся в талантах Арагонды, потому как столько времени предостаточно, чтобы обдумать увиденный мир, черпнуть реки знания и накопить бездну опыта.
— Да когда ты сдохнешь, ископаемое, — неосознанно буркнул сын.
— Не дождёшься, гадёныш, — иронизировал Арагонда в упрек.
— Столько жить не прилично! Как можно молчать и держать изобретение при себе, когда юнцы и младенцы гибнут в первые годы жизни? Хотя что я говорю? Ты же сволота, каких нет в жизни! Я до конца убедился в этом, когда мы нашли ту планету. Значит, хочешь сбежать и прихватить с собой как можно больше ресурсов? Мерзавец! Я не позволю тебе обокрасть империю!
Пока Иридий беснует, Арагонда впадает в раздумье. Несмотря на то, что сын — гаденыш, но очень милостивый и милосердный. Потому посягательство на трон напоминают баловство альтруиста, как будто вода хочет смешаться с растительным маслом — то, чего Арагонда избегает. В этом Иридий противоречит отцу, но восхищается тем, в тайне, ведь не такой чёрствый, чтобы отвернутся от чужих страданий. Он сознает, только эгоисты могут судить общество, потому что воистину беспристрастны. О способности судить сын мог только мечтать. Иногда Иридий даже понимал, почему Арагонда не передает ему трон — предрасположенность сопереживать. И оказался прав.
"Страданиями жизнь владеет нами", — верил Арагонда и думал, что граждане не должны забывать о мучениях и страхах. Но Иридий может их только баловать спасением. В отношении сына он всегда мечтал увидеть агрессию и хоть секундную страсть причинить боль ради наказания. Разум Арагонды когда-то воспрял: "Пусть продемонстрирует, что способен причинять страдания". Он грезил моментом, когда сын ранит, вонзит копье. Потому ощущал ненависть. Сейчас он убеждался: Иридий напрямик не причастен к смерте Наиды. Иридий не способен причинить боль. Арагонда хотел, чтобы Иридий попробовал на вкус два пирога, получил новый опыт. Когда-то он захотел научить истинного альтруиста различать эго.
Общество восхваляет альтруизм. Всем нужны доброта и чистота. Но в альтруизме Арагонда видел иное. Так сказать: альтруисты способны отождествлять, переносить свои потребности в других, прикрываясь высокими целями. Очередной способ выжить — держаться стада и преумножать стадо. Альтруисты не отодвигают потребности. Они видят выгоду в благополучие духовной копии и не осознают своё пристрастие. Лень к осознанию всегда бесила Арагонду. Себя повелитель оправдывал, когда писал мемуары: "Кто не сопереживает, просто не делится маской, потому как сопереживание — отождествление с собой, со своим я. Это высшее степень эгоизма — эгоизм в определении чужого я! Он не видит индивидуальности в другом, кроме собственной личности. Так проявляется сверхэго". Эти слова Иридий читал в детстве, чтобы увидеть отца, и временами перечитывает, чтобы познать врага.
Повелитель только не писал другие строчки. Они вонзились в голову давно, но вспомнились сейчас, пока сын гнобит отца за эгоизм и бессердечность. Когда-то Арагонда подумал, что альтруист также как эгоист, получает порцию поощрения-благословения из нейромедиаторов. Сейчас повелитель поразмыслил: почему же Иридий неистовствует ради империи? Наверное, отличимо содержание порции. Альтруист любит другую программу.
Пока сын порицает, отец забавляется: "любовь к программе".
Он не обладает альтруизмом, потому что отвергает. На вкус уже испробован такой пирог. С годами Арагонда осознал суть эгоизма, будто полюбил свои мысли, другую программу.