— Уже ни на что, Игнатьева. Забей. Просто скажи спасибо за раскрытые глаза.
— А все-таки? Мне любопытно, насколько же дурой ты меня считаешь? Думал, что унизишь принародно, сделаешь посмешищем, а я, на радостях, тут же начну бегать за тобой, как Малинина за Вовкой?
— Кто же знал, что эти двое решат потрахаться прямо перед всем честным народом…
— А ты не мог вмешаться раньше-то?
— Тебя встречал. Отвлекся.
— Отчего-то, я тебе не верю, Влад. Ни единому слову.
— Твое право, Игнатьева. Умолять не буду.
Больше в тот день мы ни слова не проронили. Кроме каких-то мелочей, касающихся проезда к общаге и моего «спасибо» на прощание. За что конкретно благодарила, и сама бы в тот момент не сказала.
— Счастливо, Игнатьева. Следи, чтобы телефон был включенным.
Ага. Как же. Первое, что сделала после того, как зашла в свою комнату, — вырубила трубку, к чертовой матери.
Глава 43
Всю дорогу я мечтала о том, чтобы одной остаться и поплакать вдоволь, пожалеть себя… Но, отчего-то, плакать никак не получалось. Мысли, гадкие, обидные, злили и жалили. Меня трясло и распирало от желания сделать что-нибудь этакое… такое, чтобы хоть немного полегчало. Но ничего толкового не приходило в голову. Только прокручивала без конца варианты, что бы я хотела сказать Вовке, а потом — Малининой. Если бы осталась, а не ушла. Какой бы холодной, насмешливой и неприступной была, и как бы Зацепин умолял меня о прощении, а я — не прощала бы. Ни за что и никогда. Вот только, каждый раз вспоминала, как Зацепин развернулся на полдороги и свалил в туман. Обратно, к своей горячей пассии. Наверняка, и при любом другом повороте разговора, все закончилось бы тем же самым.
Не давало покоя одно, самое важное: почему? Почему он так легко и быстро переключился на Аньку? Говорил о доверии, о том, как оно важно, а сам… Не стесняясь толпы народа, занимался таким откровенным развратом… Или, может быть, на этих вечеринках у Хмеля так принято, и он просто решил не отступать от правил? Ну, и раз под рукой не оказалось меня, а Малинина была совсем не прочь, он просто взял то, что предлагали? Эта идея могла бы объяснить многое. Кроме одного: почему он так со мной, и за что? Ведь я бы, наверняка, обо всем обязательно узнала…
Мешанина из мыслей, предположений и обид так и не дала мне заснуть до самого утра. Уже новая заря занялась, и солнце высоко над горизонтом стояло, а я так и не сомкнула глаз. Только бедную подушку измучила, пытаясь устроиться поудобнее. В конце концов, не выдержала: встала, сделала себе кофе покрепче и уселась за конспекты. Если голова никак не хочет отвлекаться, то лучше занять ее чем-то полезным. Волшебная сила статистики быстро сделала свое дело: не успела я прочитать и пару вопросов, как прямо над тетрадью и задремала.
Очнулась от того, что под дверью раздавалось какое-то шуршание, возня и голоса. Я встрепенулась, но открывать не спешила. Если кому-то очень нужно сюда попасть, то сообразят, что нужно постучаться.
Дверь открылась достаточно быстро. И вся дрема с меня слетела, будто и не бывало ее никогда. В комнату зашла Анька. А следом за нею — Хмель. Собственной персоной. Ни больше, ни меньше.
— Вы сюда и Зацепина притащили, что ли? Мало вчера наговорились? Надо и здесь меня достать?
— Игнатьева, я же попросил тебя держать телефон включенным. Какого хрена ты его вырубила?
— Хмель. — Желания скандалить у меня не было. Наверное, бессонная ночь сказалась. Сил не хватало. — Я жива. Ничего с собой не планирую делать. Сижу, готовлюсь к экзаменам. Все. Вали отсюда.
— Ясно. Благодарности за беспокойство от тебя не дождешься. Спасибо, Игнатьева. Я в тебя верил.
— Вали отсюда, Хмелевский. Мне до задницы твое беспокойство. Если бы не твои старания, то и беспокоиться было не о чем.
— Могла бы и поздравить меня, хоть с опозданием… — Похоже, он начинал издеваться. Вместо тревожно-злых интонаций, в голосе Хмеля опять появились фирменные насмешливые нотки.
— Счастья тебе и здоровья, и всех благ, именинник! Век бы тебя не видеть!
— Ладно, все понятно с тобой. Отдыхайте. — И он ушел, плотно прикрыв за собой дверь. Что это было за явление, и с какой целью, мне так и осталось непонятным. Неужели, совесть взыграла, и он решил проверить, не наложу ли руки на себя от горя? Идея, слишком далекая от того, что я знала о Владе Хмелевском. Потому и откинула ее без сожалений.
Мне еще предстояло как-то общаться с Анькой. У той на лице было написано, что явилась она в такую рань исключительно ради разборок. Но милостиво молчала, дав нам разобраться с Хмелевским.
— Ну, и че ты, дура такая, человеку грубишь?! Он меня поднял ни свет ни заря, чтобы к тебе приехать! Переживал, что там с тобой, да как! — Малинина подбоченилась, явно готовилась к долгим и решительным наездам.
— А ты не переживала, получается? — в общем-то, ничего подобного я от нее не ждала. Но как-то обидно, вдруг, стало. Хмель, который никем не приходится мне, оказался более человечным, чем Анька, с которой столько лет я делила все радости и беды.
— Я слишком хорошо тебя знаю, Надя, чтобы беспокоиться, что ты с собой что-нибудь сотворишь…
— Отлично. Так бы ему и сказала. — Я решила, что гораздо полезнее будет снова вернуться к конспектам. О чем-то разговаривать с Анькой мне вовсе не хотелось.
— Так и сказала. Но он не поверил. — Малинина устала, похоже, стоять в позе разъяренной воительницы, которая никого не испугала. — Между прочим, ты мне спасибо должна сказать!
— Ну, спасибо, раз должна. — Ответила, не глядя в ее сторону.
— Надя, ну, ты же не любишь его! И не любила никогда, и не полюбишь! Так что, не надо строить из себя униженную и обманутую! — Краем глаза заметила, как Анька сердито всплеснула руками.
На этом момент у меня дернулся глаз.
— А кто говорил тебе, что я люблю Хмеля? Ты вчера что-то психотропное принимала, что ли?
— Да причем тут Хмель-то уже? Я сейчас про Зацепина говорю! Ты же не любишь Вовку! Так что нечего делать вид, как тебе обидно и больно!
— У тебя есть специальный детектор, чтобы любовь определять? — Не выдержала, повернулась к ней, уставилась прямо в глаза. В бессовестные лживые глаза девушки, которая хотела меня убедить, что имела полное право полуголой сидеть верхом на моем почти раздетом парне. Среди толпы людей. При еще не зашедшем солнце. И только потому, что она точно знала, что я Вовку не люблю… Мой мир ломался с каким-то жутким скрежетом.
— А нафига тогда ты с Хмелем целовалась?
— Боже мой… Малинина, тебе та бутылочка никак покоя не дает?
— Хрен бы с ней, с бутылочкой. А в офисе, скажи, вы тоже не зажимались?
Бум-с! Вот и встали на место все паззлы.
— Дай-ка, угадаю… Тебе Хмелевский похвастался, что ли, своими геройствами?
— Он не хвастался. Просто объяснил мне, что до сих пор имеет виды на тебя. И что ты, наверняка, тоже не против, только еще ломаешься, по каким-то причинам…
Дальше Малинина могла бы и не продолжать… Имея такой козырь на руках, она просто вовремя поделилась им с Вовкой. А зная, каким красноречием и даром убеждения обладает подруга, можно не удивляться, что Зацепин повелся. И ответил своим предательством на совсем не предательство мое, только правильно преподнесенное.
В горле отчего-то запершило. Попыталась прокашляться — не выходило.
— Ну, чего ты, Надь? Согласна, вышло не очень красиво… Но зато теперь ты свободна, и можешь крутить с Хмелевским по полной… — Похоже, «подруга» искренне хотела меня пожалеть: даже подошла поближе, за плечи приобняла…
— А главное, теперь у вас любовь с Зацепиным! Правда, же? Когда планируешь к нему переезжать?
— Ничего я не планирую! — она сделала вид, что оскорбилась. Но я-то видела, что попала в самое яблочко.
— Ну, планируй тогда. Я не знаю, как мы будем с тобой делить одну комнату.
— Надь, ну, ты чего?! Неужели, из-за мужиков поссоримся? Придумала, тоже мне!
Ничего не оставалось, как собрать вещи и пойти в душ. Даже если он и занят, лучше в очереди постоять, чем оставаться в одном помещении с такой вот дорогой «подругой». Я очень надеялась, что Анька догадается, как ей здесь не рады. И куда-нибудь тоже смоется.
Но надежды не оправдались: когда я вернулась почти через час, слегка посвежевшая, но плохо соображающая, Малинина дрыхла в своей постели безмятежным сном праведника.
Это стало очередной радостью, которой одарил меня Хмелевский: делить одну комнату с человеком, которого искренне и всею душой презираешь.
Глава 44
Не знаю, на что рассчитывала Малинина, когда решила принародно совокупиться с Зацепиным. Если хотела пожить с ним вместо меня, то что-то у Аньки не получилось. Она продолжала все так же ночевать в общаге, все так же часто со мной пересекаясь. Наверное, даже чаще, чем раньше: ведь я теперь тоже ночевала в этой комнате постоянно, к Вовке больше не уходила…
Сложно сказать, что было больнее: каждый раз, видя бывшую подругу, вспоминать о двойном предательстве или понимать, что второму предателю до меня теперь фиолетово. Ни одного звонка, ни смс, ни попытки поговорить в универе — ничего со стороны Зацепина. Он даже не пробовал что-то объяснить, будто последняя наша встреча у Хмеля расставила все точки над «и». В общем-то, все правильно: ничего бы уже наши разговоры не изменили. Я не смогла бы простить ни его, ни Аню. А Вовка, наверное, точно так же не планировал прощать меня. Не зря же Малинина проболталась об этом несчастном поцелуе в офисе. Одним неосмотрительным поступком я сама себе все испортила. А «друзья» помогли в этом.
Ну душе было горько и гадко. От того, что Хмель умудрился поиметь нас всех, а сам остался в стороне: удовлетворенный своей гадостью и довольный. А еще больше — от того, что я же ему и помогла достичь желаемого.
Очень хотелось высказать ему все в лицо, все свои обиды и претензии бросить. Но что-то останавливало. Наверное, понимание: бессмысленно. Зачем взывать к совести и сочувствию человека, который этими качествами и не обладает вовсе? Посмеялся бы лишний раз и забыл сразу же.
Это было тяжелое время: где бы я ни находилась, постоянно что-нибудь напоминало о случившемся. В общежитии, только открыв глаза, натыкалась взглядом на лицо Малининой. Делала вид, что не замечаю, что она тоже проснулась. Максимально быстро собиралась и убегала на пары. В универе, словно назло, бесконечно натыкалась на Зацепина. Не знаю, насколько искренним был его беспечный вид, но страдающим парень не казался. Это неправильно — желать, чтобы человек страдал, но ничего с собой поделать не могла, я ему этого желала. Хотелось увидеть на Вовкином лице хотя бы каплю сожаления, грусти, чего-то еще… Нет, улыбался во все свои тридцать два зуба. Жизни радовался. Сдавал зачеты. Кажется, бурно и весело их отмечал, если верить доносящимся до меня обрывкам разговоров… Хмель, как ни странно, почти не досаждал на учебе, и на глаза не часто попадался: приходил в числе первых, отстреливался и сразу же пропадал.
Зато на работе, изо дня в день, из вечера в вечер, я неизменно ощущала его присутствие. Молчаливое, напряженное, раздражающее. Может быть, я это выдумала все, и он просто был занят своими делами… Но несколько раз приходилось ловить на себе взгляд, как всегда, нечитаемый. Никогда не отворачивалась, смотрела прямо на него, стараясь доказать, что хотя бы в этой битве я не проиграю. Хмель же насмешливо дергал бровью, чесал нос и делал вид, что просто случайно глянул. Он все так же писал мне что-то по почте, делал замечания, задавал вопросы, скидывал цифры для анализа, запрашивал отчеты у меня… Максимально официальным тоном. Английские лорды могли бы так общаться.
В принципе, меня устраивало все. Кроме того, что приходилось быть с ним в одном кабинете. Общаться по почте можно было бы, в идеале, и находясь на разных материках.