Скольжу взглядом по залу ожидания. Маринка обещала меня проводить. Но почему-то задерживается. Странно, на неё это совсем не похоже. Потягиваю кофе, притоптывая ногой. Говорю себе, что ищу взглядом в толпе подругу, но…
Я — дура. Мечтательная дура, которая своими же грёзами причиняет себе боль, но с упорством, достойного лучшего применения, продолжает строить воздушные замки. Дура, которая, решив покончить с собой, выбрала на кухне самый тупой нож, и теперь пилит себе запястья. Больно, но не эффективно. Именно так я сейчас себя и ощущаю, вопреки всему высматривая в толпе совсем не Марину. Я уже пожалела о том, что пришла вчера к Нику, а теперь начинаю жалеть о том, что не дала ему шанса объясниться. И в тоже время повторяю себе, что так нельзя, что если бы он любил меня по-настоящему, то пришёл бы раньше, хотя бы просто поговорить. Теперь-то, конечно, почему бы не попросить прощения, точно зная, что я не спала с Димой.
И всё равно в голову лезут сопливо-романтичные сцены, виденные когда-то в кино или прочитанные в книгах. Вот герой Райана Филиппа из «Жестоких игр» не позволяет героине Риз Уизерспун уехать от него, поджидая её на эскалаторе в метро. Или Ральф из «Одиннадцати минут» Пауло Коэльо, который встречает Марию в аэропорту Парижа, куда она прилетела, попытавшись расстаться с ним.
Но мы не в кино. Поэтому я вижу не Никиту, а Маринку, идущую ко мне вместе с моим отцом. В присущей ей манере, только заметив меня, она бросается обниматься, тараторя:
— Полька! Уф, успела! А у меня сестрёнка родилась! Двоюродная. Ночью сегодня. Так клёво! А ещё, — и её глаза загораются неподдельным счастьем, — мне Саша вчера написал! Он скучает по мне, представляешь? Скучает! Блин, вот если б ты ещё не уезжала, вообще бы всё классно было.
Обнимаю Марину крепко, искренне радуясь за неё. Она немного успокаивается и уже более подробно рассказывает о том, что около шести часов утра мама Никиты родила дочку, и что Марина сразу из аэропорта поедет в роддом, где должна собраться вся их семья. Отец слышит эти её слова, улыбается и просит, чтобы она передала Володе и Инге его поздравления. Я вижу, как Вера замирает с раскрытым ртом, изумлённо разглядывая его, а он лишь пожимает плечами, бормоча в ответ:
— Давно пора прошлое оставить в прошлом.
Бросаю на отца благодарный взгляд. Я прекрасно понимаю, ради кого и ради чего он это делает. Жаль, что его великодушие уже не нужно. Но я молчу. В конце концов, отпустить прошлое ему стоит прежде всего ради самого себя.
Марина клятвенно заверяет отца, что всё передаст, а затем отводит меня в сторону. Ей хочется поделиться своим счастьем, и я с радостью выслушиваю её рассказ о том, как вчера ей пришла смска от Саши. Позже они и вовсе связались по «аське» и проболтали полночи.
— И что дальше? — спрашиваю я. Как же приятно видеть подругу такой: сияющей, немного раскрасневшейся от волнения и абсолютно счастливой.
— Не знаю, — пожимает плечами она. — Может, у нас что-то и выйдет, а может, нет. Мы попробуем, а там уж как получится.
— Держи меня в курсе, — прошу я.
— Обязательно, — кивает Марина. Потом спрашивает: — Как у тебя с Ником прошло?
— Никак, — опять вру подруге. Я расскажу ей, но позже, когда сама до конца успокоюсь. — Я всё-таки не поехала.
— Мне… — Марина мнётся, не сразу решаясь спросить, — я же его увижу сегодня в роддоме. Мне что-то передать ему?
— Нет, — стараюсь говорить как можно нейтральнее.
До начала посадки на рейс остаётся всего ничего. Я прощаюсь с родными, потом с Мариной. Прохожу в зал ожидания, куда могут попасть только зарегистрированные пассажиры. И меньше, чем через час самолёт, уносящий меня в новую жизнь, взмывает в небо.
*****
Мне не нужно много времени, чтобы устроиться в квартире Веры. Поначалу я думала о том, чтобы поселиться в общежитии или снять комнату, но тётя сказала своё решительное «нет». У неё трёхкомнатная квартира на Московском проспекте, и у нас с ней отличные отношения. Я не раз бывала у неё на каникулах, ещё учась в школе. Подумав, решаю, что, и вправду, не стоит создавать себе лишних трудностей.
Уже на следующий день после прилёта я еду в университет в свой новый деканат. Прохожу все необходимые для будущей учёбы формальности. Потом покупаю местную симку, отправляю новый номер Вере, отцу и Марине. Вернувшись в квартиру тёти, раскладываю вещи, прикидываю, что мне нужно купить к началу учебного года. По сути у меня впереди еще почти неделя беззаботной жизни. Погода не особо радует: довольно прохладно и пасмурно, но это же Питер. Я люблю его таким, да и город словно подстраивается под моё душевное состояние, мне нравится эта минорная серость, в которой так и хочется заблудиться хотя бы на время.
Решаю на пару дней съездить в Петергоф, а потом в Кронштадт. Надо же чем-то себя занять, чтобы раз за разом не возвращаться мысленно к Никите.
А сейчас вечер, и так тихо. Я варю себе кофе покрепче, который, конечно, не стоило бы пить на ночь. В квартире Веры больше всего мне нравятся окна: высокие с широкими подоконниками. Достаю плед, бросаю его на подоконник, усаживаюсь на него, поставив кружку с любимым напитком рядом. Сгибаю ноги, подтягивая колени к подбородку. Поворачиваюсь так, чтобы видеть город, раскинувшийся внизу. Вечерние огни сливаются к горизонту, образуя сплошную ярко-золотистую полосу. Усмехаюсь про себя. А это могло бы быть даже символичным.
В наушниках запускаю подборку песен о Питере. Вот и самая любимая, правда не совсем о городе, скорее о потерянном чувстве:
Ты тоже знаешь, все меняют мгновенья,
Сомненья мешают, но ты попадаешь
В их сети, мы снова, как дети играем.
Мы так убиваем молчанием время.
От тебя до меня — время
От меня до тебя вода.
Мы с тобою остались теми,
Кем мы были и навсегда
Там Нева отломила сушу,
Горизонт отделяют крыши.
Я люблю тебя просто слушать.
Я люблю тебя, как ты дышишь.
Перевожу взгляд на левое предплечье, где красуется татуировка. Я хотела, чтобы она скрыла шрамы, напоминавшие об одном из самых тёмных периодов моей жизни. Но вот ведь ирония, теперь она — вечное напоминание о Нике.
Непрошеные слёзы собираются комком в горле. Я запуталась, окончательно потерялась в своих чувствах. Мой расчёт не оправдался, я только зря разбередила себе сердце, и теперь сомнения безжалостно выедают душу.
В глазах щиплет. Я смотрю на ночной Питер. Любуюсь городом, в котором мне всегда становилось легче. Этот город ни разу не подвёл меня. Я забывала здесь о проблемах с матерью и отцом. В феврале, гуляя вдоль многочисленных каналов, я смогла понять, что хочу бороться за своё чувство к Никите. Надеюсь, что и в этот раз город не подведёт меня. Поможет забыть.
Я влюбилась в Питер с первым глотком его волшебного воздуха. И вот я здесь. Моя мечта сбылась. И сейчас я должна быть счастлива, как никогда. Почему же так остро колет в груди? Почему горло сжимает тисками?
Неосторожным движением опрокидываю чашку с горячим кофе. Тёмная жидкость растекается по подоконнику, попадая на голые ступни. Обжигающая боль даёт мне наконец моральное право отпустить ком в горле. Подбородок дрожит и первая слеза стекает вниз, оставляя на щеке влажную дорожку.
Нельзя! Нельзя расклеиваться! Встряхиваю головой, решительно спрыгивая с подоконника. Не буду, не буду плакать из-за Ника. Надо просто дать себе немного времени, и всё пройдёт. Я забуду его рано или поздно. Забуду!
Иду в ванную, чтобы ополоснуть ноги. Но в дверь кто-то звонит. Странно, я никого не жду. Может, соседка решила зайти? Пожилая говорливая женщина из квартиры напротив частенько заглядывает к Вере, да и меня хорошо знает. Подхватываю полотенце, иду открывать дверь, на ходу вытирая ступни.
Я распахиваю дверь и замираю на пороге, изумлённо глядя на пришедшего. Мне приходится приложить немалое усилие, чтобы сделать вдох, потому что воздух вокруг меня как будто становится гуще. И лишь на выдохе я наконец произношу:
— Никита?
— Пустишь?
Я смотрю на Ника, до конца не веря, что он реален. Не шевелюсь и не могу произнести ни слова, потому что всё моё тело словно онемело. Только делаю один судорожный вдох за другим, да хлопаю ресницами, всерьёз ожидая, что он просто растворится подобно призрачной дымке.
Никита по-своему истолковывает моё молчание. Произносит просяще:
— Поль, давай поговорим, пожалуйста.
Оцепенение наконец спадает. Отхожу назад, пропуская его в квартиру. Ник начинает разуваться, а я запираю дверь, оборачиваюсь и оказываюсь стоящей к нему почти вплотную. Мы разглядываем друг друга молча: замечаю, что у него верхняя губа справа разбита, и на скуле ссадина. Ник же не сводит взгляда с моей шеи и плеч. Дома в одиночестве мне не нужно прятать следы, которые он оставил мне в память о нашей ночи, и я надела обычную белую майку. Никита поднимает руку, намереваясь дотронуться до моей ключицы, и я отшатываюсь в сторону. Никаких прикосновений, меня от одного его присутствия внутри уже всю трясёт.
— Не надо меня трогать, — прошу тихо. — Пойдём на кухню.
Никита усаживается за стол, а я отворачиваюсь от него, включая чайник. Надо успокоиться. Я же жалела о том, что ушла от него не объяснившись. Мечтам глупым предавалась. И вот, Ник здесь, а я не знаю, как себя с ним вести. Надо успокоиться, повторяю себе мысленно. Просто поговорить. Достаю чашки из шкафчика, спиной ощущая взгляд Никиты. Он молчит, давая мне возможность прийти в себя.
— Как ты меня нашёл? — Ник знал, что я в Питер уезжаю, хотя ни точное число отъезда, ни адрес Веры я ему ни разу не называла. Задавая вопрос, оборачиваюсь к нему. И сразу встречаюсь с ним взглядом. И меня как будто обдаёт тёплой волной, с такой нежностью, даже с любовью он на меня смотрит.
— Марина в роддоме обронила, что утром успела посадить тебя на самолёт, — я хмурюсь, а Ник тут же торопится пояснить, — не злись на неё, она держалась, как партизан, больше ничего мне не сказала. Я после роддома поехал к твоему отцу.
— Что?! — я аж на месте подскакиваю от удивления. — Это он тебя так? — жестом указываю на лицо Ника.
— Нет, — он улыбается еле заметно, — твой отец, когда понял, что мы опять не вместе, меня из квартиры выставил, но… — Ник усмехается, — относительно культурно. Я пока возле подъезда курил, вышла твоя тётя. Вот она мне адрес и дала. А это, — Никита дотрагивается осторожно до разбитой губы, — я с Димой подрался.
Час от часу не легче! Я даже забываю об ощущении неловкости, повисшем между нами, подаваясь немного вперёд, слушая Ника. Хотя чему удивляться? Убедившись в том, что брат лгал, Никита видимо пошёл выяснять с ним отношения.
— И? Ты выяснил причины, почему Дима сделал то, что сделал? — не без волнения в голосе спрашиваю я. — Всё дело в Жене, да?
Ник кивает и впервые с момента встречи отводит взгляд в сторону. Понятно, значит подошли к тому поступку, за который ему стыдно. Я не давлю на него. Торопиться нам некуда. Отвернувшись, начинаю готовить чай. У меня от волнения, что ещё немного и всё наконец выяснится, во рту пересыхает. Да и хочется чем-то занять руки, а то пальцы опять дрожать начинают.
— Ты в принципе знаешь большую часть истории с Женей, — наконец начинает говорить Ник. — Она действительно очень нравилась Диме. И мне. Мы оба ухаживали за ней, но взаимностью она ответила ему. Дима так гордился этим, постоянно подкалывал меня тем, что из нас двоих Женя выбрала его. В общем, я разозлился и в какой-то момент поклялся себе, что отобью её у него. И мне удалось это сделать.
Я заканчиваю возиться с чаем, ставлю кружку перед Ником, потом беру свою чашку и усаживаюсь за стол с противоположной от него стороны. Он делает глоток чая, продолжает говорить: