Я так сильно заработалась в последнее время, погрязла в интригах с судьей, что напрочь позабыла о свадьбе! Еще утром помнила, а вечером, как доползла до дома, приняла душ, проговорила полтора часа с клиентом — так и рухнула в свои подушки с полностью пустой головой.
Услышав крики Леонидаса под окном, сначала не поняла, что происходит.
Он выглядел жалким. Впервые на моей памяти этот греческий бог вызывал отторжение. Тут же в голове всплыли слова Богданова «не открывай дверь и окна». И я не открывала. Затаилась. Сидела, слушала все это минута за минутой. Его клятвы, признания, о которых мечтала несколько месяцев назад.
И которые сейчас не вызывали ничего, кроме стыда.
Слушала нашу любимую песню, под которую мы десятки раз мирились и которую он врубил на всю катушку с басами. Ее перебивали возмущенные крики соседей. Плач младенца из квартиры этажом выше… Спросонья мысли путались.
Сердце колотилось на разрыв, я думала о том, как много за эти пять лет Леонидас ссорился с родителями по моей вине. Прокручивала в голове его бойкоты, переживания. Раньше они тешили мое эго. Дескать, ради меня старший и единственный сын готов пойти против семьи!
И впервые, сидя на полу в снятой за свои собственные деньги квартире, я осознала, как наше с ним поведение выглядело со стороны.
Мы правильно сделали, что расстались. Наша любовь была красивой, но она закончилась. Просто мы из разных миров. И я не хочу жить с пониманием того, что ради меня этот мужчина оборвал отношения с самыми близкими.
В семь утра принесли ягоды, и я слопала все лукошко, разглядывая свадебный смокинг спящего грека. Расслабленное лицо Леонидаса. Круги под его глазами, приоткрытый рот. На кровати из «Икеи» в комнате двадцать квадратных метров, обклеенной обоями в мелкий цветочек, Спанидис выглядел забавно.
Разумеется, у нас ничего не было и быть не могло, несмотря на то, что он хотел.
— Ты победила, — говорит мне напоследок мрачный Леонидас. Ему плохо с похмелья, утро началось в обнимку с унитазом. — Через месяц я разведусь.
— Слишком поздно, — повторяю пафосные слова Кирилла. — И я не хотела такой победы. Цена слишком высока.
Из-за твоей красоты мужчины будут уходить из семей. Я ежусь, вспомнив обидные предсказания преподавательницы.
— Коза, наслаждайся тем, что ты сделала! — он тычет в меня пальцем. — Я разведусь и мы поженимся. Несмотря на то, что мой отец меня возненавидит. Несмотря на то, что ты не была девственницей!
— А это-то здесь при чем? — растерянно развожу руками. — Так ты поэтому предпочел Олимпию? Чтобы хоть у кого-то быть первым?
— Будет тебе этот гребаный штамп в паспорте! Всю душу мне вымотала!
Напоследок он хлопает дверью.
И все. После его ухода моя жизнь действительно меняется. А я думала, что тяжело было до этого.
Неделя начинается с разноса босса, который кричит как потерпевший на всех подряд во время пятиминутки. У меня сразу начинают трястись руки, никогда к такому не привыкну.
Затем по пробкам я несусь на другой конец города ради встречи с потенциальным клиентом. Благо отец одолжил мне свою машину, и я больше не пользуюсь общественным транспортом.
На полпути начинает вибрировать сотовый, я с удивлением отмечаю, что входящий вызов от мамы. В это время она обычно на работе, преподает в педуниверситете русский язык и литературу. Мы созваниваемся либо рано утром, либо в конце дня.
Глава 17
Лада
— Мам, привет! Что-то срочное? У меня встреча через пятнадцать минут.
— Лада, извини, что отвлекаю, — ее голос звучит растерянно, и меня это настораживает. — Я просто стою на улице и не знаю, что мне делать. Куда идти. Домой?
— В каком смысле куда идти? Что случилось?
Она мешкает секунду, а потом произносит на выдохе:
— Меня уволили.
— Уволили?! — мне кажется, я не расслышала. — С какой стати?! Сейчас же сессия в самом разгаре, если я не ошибаюсь.
— Да, сессия. Я приняла экзамен у третьекурсников, отпустила студентов, села заполнять ведомости. Внезапно зашел декан с охраной и обвинил меня в том, что я беру взятки.
— Какая чушь!
— Они открыли методичку на моем столе, а там лежала сумма в пятнадцать тысяч. Я не знаю, как она там оказалась! Я ни разу в жизни… Боже. Они стали угрожать. Дескать, либо я пишу заявление по собственному, либо они вызывают полицию.
— Мама, и ты написала?
— Разве у меня был выбор?
— Конечно! Ты ведь деньги не трогала? Свидетелей, что требовала взятку, нет. Камеры в кабинете стоят? Почему ты мне сразу не позвонила?!
— Не стала связываться. Они дали понять, что в следующий раз меня поймает полиция. Я больше в этом месте и дня работать не стану, Лада. Только вот думаю, как папе сказать? Он расстроится.
— Мама, езжай домой. Я закончу и тоже приеду, все расскажешь подробно.
Проходит несколько дней, а мама никак не может смириться с тем, что случилось. Мы все не можем. Вот так просто вышвырнули на улицу человека с тридцатилетним стажем работы. На все мои уговоры немного подождать и попытаться устроиться в другой вуз — она реагирует негативно. Впала в апатию, боится.
С тех пор как отец получил инвалидность, ее зарплата стала единственным доходом. Есть, конечно, пенсии бабушки и папы, но увольнение, к тому же такое позорное, выбивает из колеи всю семью. На следующий день я еду в университет и пытаюсь переговорить с деканом. Он даже смотреть в мою сторону не хочет. После нескольких попыток обсудить случившееся предлагает его отблагодарить за то, что отделались малой кровью. И указывает на дверь.
Этим же вечером я звоню в риэлторскую фирму и спрашиваю, как скоро и как дорого они смогут продать наш дом в станице.
На следующем заседании я специально ловлю взгляд Кирилла. Романтический флер вокруг его персоны больше не кружит голову. Я пытаюсь понять, мог ли он быть причастен к бедам моей семьи? Очень удобно создать проблему, а потом предложить покровительство и решение. Но Богданов ничем не выдает эмоций. Все общение строится исключительно на деловой основе.
Не успеваем мы оправиться от громкого увольнения мамы, как в пятницу вечером меня ждет новый сюрприз. Отцу не дают квоту на операцию. У него проблемы с сетчаткой, в последнее время зрение катастрофически быстро падает. Две операции на левом глазу прошли успешно, давно пора штопать правый.
Вернее, квоту мы получили давно, ждали очередного обследования, чтобы закрепить подписью. И вот, что-то кому-то не понравилось. Позвонили, сообщили об отказе.
Дело не в деньгах! Я пулей сгребла все драгоценности, которые мне успел надарить Леонидас за пять лет «дружилок», заложила их в ломбард и побежала в клинику.
Вот деньги, берите, обойдемся без квоты! Не убирайте только его из графика!
Деньги взять согласились охотно, но место оказалось уже занято. Ждите осени. Октябрь, ноябрь. Как осени? Это слишком долго! Я принялась обзванивать другие больницы, но найти хирурга столь высокого уровня не так-то просто. Да и нужное оборудование есть не во всех больницах.
Остается Москва. Но везти полуслепого отца в другой город, там быть с ним две недели, возвращать обратно, с учетом того, что после операции ему летать не рекомендуется — проблематично. Только поезд. Тяжести ему таскать тоже нельзя. Мама одна может не справиться в дороге с ним и чемоданом.
Хлопотно все это.
Леонидас по телефону клянется, что он тут ни при чем. Обижается, что я обвиняю его в подобных пакостях. Заверяет, что попытается помочь, если я передумаю на его счет. Повлиять на ситуацию ему будет сложно, учитывая затянувшуюся ссору с отцом, но он рискнет. Ради меня. Сейчас он где-то в Крыму заливается вином и приводит психику в порядок.
Аж затрясло!
Я тысячу раз пожалела о том, что переехала из Москвы. Из уютной южной столицы, сосредоточения витамина Д, сезонных фруктов и милых людей — город вдруг превратился в жестокого, бездушного монстра.
Мама с папой так хорошо устроились в своем домике в станице, бабушка все дни проводит в саду, копошится, ей нравится. Неужели пора срочно продавать все и возвращаться в московскую двушку?
— Лада, у тебя паранойя, — заявляет Спанидис. — Мне больше делать нечего, как мстить твоим родителям. Хорошего же ты мнения о моей семье!
Я пытаюсь созвониться с Константином Андреасовичем, но он не хочет со мной разговаривать. Елена сейчас в Сочи, обещает, что мы все обсудим, как только она вернется. Не по телефону.
Кое-как я договариваюсь с Иваном Дмитриевичем, что он даст мне отпуск за свой счет в конце июля. Вношу аванс в московскую клинику. Операция состоится и пойдет по плану, просто организовать ее будет чуть сложнее, чем я рассчитывала.
Казалось бы, можно выдохнуть, но у меня никак не получается. Я справляюсь, но с каждым днем внутри лишь нарастает тревога. Ответственности вдруг становится слишком много. Почему-то мне кажется, что это еще не конец злоключений. Кто-то сознательно усложняет мне жизнь, хотя со стороны случившееся и походит на череду неприятных совпадений, и когда я пытаюсь с кем-то поделиться подозрениями, все просто пожимают плечами.
Каждый раз, когда звонит мама, я чувствую укол в сердце. Вдруг что-то еще случилось? Боюсь отвечать на ее звонки.
Долго говорю с Машей по телефону, расспрашиваю про фирму, где она работает. Подруга заверяет, что я всегда могу пожить у нее, но с трудоустройством придется пробиваться самой. Что ж, я вновь задумываюсь о бегстве.
Глава 18
Лада