Мужчина смотрит на меня, извиняясь, и сжимает руку, что удобно устроившись, лежала на моей коленке. Вот только ни черта это не приободряет и не успокаивает! И в его искреннее раскаяние я не верю ни капельки. Ведь знал! Знал и мог предупредить, но снова меня перед всем семейством выставил дурочкой!
— Нам придется задержаться, — говорит Сокольский и бросает недовольный взгляд на мать. — Я не успел тебе сказать, — добавляет, словно прочитав мои мысли.
— Я сказала еще вчера об этом Илье, — снова встревает Эмма, заставляя обернуться в ее сторону. — Почему он тебя не предупредил? — вроде и вопрос к сыну, но вроде и риторический. — Да и у нас с тобой, Анастасия, еще множество нерешенных вопросов.
— Что за вопросы? — дергаю ногой и скидываю горячую мужскую ладонь со своей ноги, подбираясь и готовясь сбежать из-за этого стола в любой момент.
— Платье все же нужно купить заранее. Приглашения на свадьбу тоже не помешает выбрать уже сейчас. Плюс — я обещала своим подругам, что обязательно познакомлю их с будущей женой своего Ильи, и, кстати, послезавтра мы поедем в Ниццу, нас там уже ждут… — Эмма что-то продолжает вещать, абсолютно на одной ноте и с одной монотонной, режущей своей сталью интонацией, а я уже поднимаюсь из-за стола, злая, как черт, и комкаю в руках салфетку, с трудом сдерживая желание запустить ее в точеную физиономию Сокольского.
Примечательно, что семейство Лукреции молчит, собственно, так же, как и отец Ильи, которому явно неловко в сложившейся ситуации.
— Простите, — перебиваю, возможно, резко и грубо. — Что-то у меня разболелась голова. Я пойду, — выскакиваю из-за стола.
— Настя! — подрывается следом Илья, но я, не оборачиваясь, иду вон из большого и просторного зала, в котором за столом собрались исключительно женщины-змеи, одна краше другой.
Я бы сказала, что слезы застилают глаза, но нет. Обида. Обманул. Не сказал.
Злости столько, что хочется топать и рвать волосы на голове. Руки сжимаются в кулаки и, уже оказавшись на улице, я понимаю, что все так же тащу с собой зажатую в кулак салфетку.
Отшвыриваю бумажку куда-то в сторону и стягиваю с ног туфли, откидывая следом, спускаюсь, быстро перебирая ногами по деревянной лестнице, далеко вниз, к небольшому деревянному понтону, который заприметила из окон нашей с Сокольским-гадом спальни.
— Гад! — шиплю, подхватывая пальцами подол платья, чтобы не запнуться. — Козел! — рычу, сжимая пальчики в кулаки до боли.
Налетевший на причал песок с пляжа неподалеку колет нежные ступни, а мои босые шаги звучат совершенно глухо за рокотом накатывающих на скалы волн Лигурийского моря. Невероятная лазурь воды блестит в предзакатном солнце. Видимое внешнее спокойствие природы, за которым прячется беснующееся ударяющееся о скалы море. Вот так же злость ударяется внутри меня о сердце.
Дохожу до деревянных перил и торможу, сжимая челюсти до боли, дергано оборачиваясь.
— Ты обманул! — говорю, и так зная, кого там увижу. Так как его шаги уже, кажется, среди десятков сотен узнать смогу. Два года рука об руку. Чтоб ему неладно было.
— Настя, давай вернемся к столу, — идет в мою сторону как всегда абсолютно спокойный Илья.
— Четыре дня, — шиплю в его сторону. — Мы договаривались на четыре дня! — для убедительности показываю на пальцах, где в свете солнца сверкнул камень помолвочного кольца, как напоминание того, для чего я здесь вообще. — Я же не выдержу в этом аду неделю, Сокольский!
Не знаю, черт побери, почему меня задело это ТАК сильно. Возможно, потому, что я узнала об этом за общим столом, а не наедине и не первая. Потому что меня не предупредили, не спросили, а, проклятье, поставили перед фактом! И хуже всего, что мою растерянность видела эта стерва Анжела, что весь ужин то и дело пыталась задеть. Укусить. Уколоть! Дрянь, которая уничтожила мое платье!
Бесит!
— Я сам узнал только перед ужином, — отвечает Илья, шипя в тон. — Отец попросил помочь с работой, я просто не успел тебя предупредить.
— Твоя мать сказала, что ты знал об этом еще вчера! — топаю ногой, откидывая подол платья, непозволительно сильно оголяя ногу. — Ты мне соврал! Я ведь спрашивала тебя перед ужином, все ли по плану, Сокольский! — незаметно перехожу на крик.
— Потому что если бы я тебе сказал, то ты бы закатила истерику, — делают шаг в мою сторону. — Вот примерно ее сейчас ты мне и устроила, — смотрит зло мужчина.
Ветер здесь, на воде, ужасно сильно завывает. С моря летят соленые капли, а длинный подол красного платья раздувается и так парусит, что приходится его придерживать, чтобы, не дай бог, не показать этому негодяю новенький комплект кружевного нижнего белья, что на его же деньги и куплен.
А ведь его взгляд, прожигающий, волнующий, уже пошел блуждать по лицу, грудь стала вздыматься тяжелее, а венки на висках пугающе выступили.
— Так что заканчивай тут ломать обиды и вернись к столу, Настя…
— Обиды?! Ты меня дурой выставил! И перед родителями и перед этой своей… Анжелой! — имя девушки получается практически как плевок, и для него это не остается незамеченным.
— А ты меня со своей историей знакомства? Выставила перед родителями прям ангелом! — рычит Илья, упирая руки в бока.
— Именно, что ангелом! — возмущенно восклицаю, так как замахнулся на святое. — Уверена, ты бы со своим скудным умом и фантазией, как у букашки, до такого бы в жизни не додумался!
— Не додумался! — грозно басит мужчина, нагоняя благоговейный страх. — Потому что я тебе не хлюпик амурный, ясно? Бегать с букетами, занимаясь самопожертвованием! Сказок пересмотрела или книжек перечитала, Загорская? — наступает на меня Илья, шаг за шагом приближаясь и заставляя меня отступать до тех пор, пока поясница не упирается в деревянные перила. — Ты просто девочка-беда! — говорит жестко, с размаху. — Огромная проблема на мою голову!
— Да если бы не я, твоя голова уже взорвалась бы от того количества работы, что пришлось бы делать самому! — парирую с ходу.
— А я и не про работу говорю, Настя, — замирает прямо напротив меня мужчина. Медленно, словно растягивая момент, укладывает руки на перила по бокам от меня, захватывая в кольцо. Еще один его шаг, и я смотрю снизу вверх, не в силах вздохнуть полной грудью. Взгляд глаза в глаза. Его черный, в котором плещется сама тьма и порок, и мой испуганно-обиженный, изумрудный. Такая близость заставляет сердце нестись быстрее, только уже не от обиды. Я слишком отчетливо чувствую его всего и слишком сильно окутана его запахом. Запахом мужчины и желания, что, кажется, уже проникает под кожу и впитывается в кровь с каждым нашим вздохом.
— Ты вредная и упрямая, — говорит Илья уже тише.
— Ах да? А ты просто гад, Сокольский! — отвечаю возмущенно, перекрикивая шум волн и приглаживая ладонью разметавшиеся волосы.
— Истеричка!
— Дурак!
— Дура!
— А ты чёртов перфекционист! Больной на голову любитель порядка и бесчувственный…
Но договорить мне не дают, он просто берет и… целует.
Нагло целует!
Один шаг. Одно движение. Сгребает в охапку, как какую-то безвольную куклу, маленькую игрушку, и, сжимая ладонью затылок, впивается своими губами в мои, до боли зажимая меня между своим поистине гранитным телом и несчастной деревяшкой, которая, кажется, хрустит под его напором.
Я задерживаю дыхание и боюсь даже пошевелиться.
Секунда.
Две.
Мои руки, упирающиеся в его грудь там, где бешено несется сердце, мозг, вопящий от удивления — они все еще пытаются протестовать. Но когда с рычанием, остервенением и злостью горячий язык Ильи проникает в мой рот, захватывая полную власть — все аргументы моего тела заканчиваются и разум уходит в нокаут, когда я стремительно тону в ощущениях. Нежность на грани с грубостью. Я чувствую его вкус на своих губах, я чувствую мягкость этих всегда сжатых в жесткую линию губ, и по телу пробегает жар, собираясь в низу живота.
Его язык действует чертовски умело, а руки бескомпромиссно.
Одна ладонь, грубая, большая, спускаясь с талии, забирается в вырез платья и путешествует по моей ноге, бедру, поглаживая, задирая ткань и устраиваясь на попе, заставляя закинуть ногу на его бедро, а вторая все сильней сжимается на затылке по мере того, как мое предатель-тело начинает отвечать на его ласки.
Я ненормальная. Я точно больная на голову, но не могу найти в себе силы оттолкнуть. Словно только этого я так долго и ждала! Словно умру, если не прижмусь еще ближе.
И я прижимаюсь.
Обвиваю Сокольского за шею и запускаю ладошку в темную, удивительно мягкую шевелюру. Прильнув к нему всем телом, что начинает ныть от нехватки ласк. В легких огонь, и нам катастрофически не хватает воздуха, но сердце остановится, если я оторвусь хоть на секунду.
Я не знаю, сколько длится наш безумный, дерзкий поцелуй, но когда спустя целую вечность Илья с тяжелым вздохом отстраняется и утыкается губами в мой лоб, успокаивая дыхание, я отчетливо чувствую его желание. А еще совершенно точно сгораю от своего. Попутно ненавидя себя за слабость и коря за то, что ответила.
— Настя… — говорит наконец Илья. Голос хрипит непозволительно сильно, но я машу головой и отталкиваю его от себя, выбираясь из захвата.
— Пусти, — бросаю, хотя, собственно, Сокольский и не держит. — То, что произошло сейчас… — хотела сказать “неправильно”, да слова пропали, когда оглядываясь, отступив на пару шагов, вижу его… таким. Ужасно сексуальным и возбужденным. Об этом говорит все! Это я что ли такое с ним сотворила? Растрепала всегда идеальную укладку, размазала по его губам свою персиковую помаду, смяла на груди рубашку. И взгляд… полный отчаянного желания. Обещающий воплощение самых греховных и смелых желаний. Нет, это не я. Я не могла так его завести! Я же просто Загорская. Просто Настя…
— Сбежишь? — усмехается Илья, оттирая подушечкой пальца мою помаду со своих губ, что еще мгновение назад так неистово целовали. — Как предсказуемо… Настя, — на моем имени его голос дрожит, а вместе с ним и все внутри меня трепещет от неудовлетворенности.
Нет. Нельзя, Настя, нельзя! Наиграется и бросит. А я не готова к отношениям на неделю.
— В следующую субботу я хочу оказаться дома, — сжимаю кулачки, собирая в них и всю свою силу воли. — Семь дней. Мы вернемся, и я уволюсь. Хватит с меня этого спектакля! — бросаю, хотелось бы раздраженно, но выходит скупо и скудно на эмоции. А затем разворачиваюсь и иду вон под, не сомневаюсь, его пристальным и раздевающим взглядом.
Это же Илья Сокольский, для него ничего не стоит уложить очередную пассию в постель. Вон, одна уже сидит за столом в шикарном доме, послушно выжидая, когда мистер совершенство обратит на нее свой взор. Но я не Анжела. И я не попадусь на тот же крючок!
Глава 24. Илья
Она уходит, раздраженно топая своими аккуратными ступнями по деревяшкам, а я смотрю ей вслед и понимаю, что все. Пропал.
Волны с грохотом и рокотом накатывают, а у меня в груди с таким же гулом долбит сердце, разрывая грудную клетку.
В тот момент, когда решился на поцелуй — сдался. Мои понятия и жизненные установки полностью капитулировали под натиском эмоций, настроения, чувств… да черт его разберет, что это! Но в любом случае — это пытка. Ад. Спать с ней в одной комнате, на одной кровати, под одним, мать его, одеялом, и не иметь возможности даже прикоснуться. Чувствовать ее рядом, ощущать и игнорировать позывы, что съедают изнутри.