— Поэтому ты такой?
— Какой? — оглядывается мужчина через плечо. — Странный? Угрюмый?
— Потерянный.
— Я просто в очередной раз понял, — продолжает кидать односложные и загадочные фразы мужчина.
— Что понял?
— Какой я дурак, Настя. А ведь Марго права.
Я даже не сразу нахожусь, что на это ответить, но мне и не нужно. Моя роль сегодня — слушать.
— Раз уж я обещал тебе все рассказать, — ухмыляется Илья. — Начну с того, что мы встречались с университета. Почти четыре года, и Марго всегда была такой.
— Какой? — спрашиваю с опаской.
— Любила деньги. Связи. Для нее было важно положение в обществе. В общем, в чем-то похожа на мою мать или на ту же Анжелу. Но понимать я начал это только спустя годы после расставания. Тогда у меня розовые очки были на глазах, и я наивно верил, что любил. А еще у меня был друг. Лучший. Со школьной скамьи, — усмехается Сокольский, а я ежусь от резко налетевшего порыва ветра с моря. — Денис.
— Ее нынешний муж, — скорее для себя озвучиваю.
— Мать ее, кстати говоря, не одобряла.
— Почему? Чувствовала?
Хоть Эмма Константиновна и вредная женщина, с собственными, не всегда верными понятиями и принципами, но детей своих любит и как мать желает только лучшего. Уверена.
— Нет. Марго была из простой семьи. Более того, дочь работавшего на тот момент в нашем доме повара.
— Ух… — выдыхаю со свистом. Оказывается, я ошибалась, и никаких богатств и положения у его бывшей нет.
— Поэтому-то по легенде ты модель и прочие прелести, — оборачивается Илья, облокачиваясь на перила и бросая взгляд из-под хмурых бровей. Такой расстроенный и уставший, что хочется просто остановить его монолог и отвлечь. Помочь расслабиться и забыть этот ужин, как страшный сон. И я уже тысячу раз пожалела, что не согласилась на его предложение уехать еще до встречи с Инной. Может, тогда у нас был бы еще один потрясающий вечер наедине…
— А… — делаю шаг по направлению к Илье, соображая, как бы правильней спросить.
— Каким образом она оказалась женой друга, а не моей?
— Угу.
— Да все стандартно, — усмехается мужчина, снова отворачиваясь и упираясь руками в балконные перила. Так сильно сжимая, что, кажется, камень в его ладонях сейчас рассыплется в труху. — Как в анекдотах, знаешь? Муж раньше времени вернулся из командировки и узнал, что он олух, которому уже почти год наставляли рога. Ничего необычного. Мы здесь тоже все люди.
— Год?! — вскрикиваю, удивленно округляя глаза.
— Идиот, правда? Но там оказалось предложение выгодней. Денис всегда сидел на полном обеспечении папаши, тогда как я начинал без денег и с нуля поднимал фирму сам. Выбор был прост: деньги выиграли.
— Вот же… — сжимаю кулаки и скриплю зубами от злости. — Змея!
На что Илья только тихонько смеется и заявляет:
— Плевать, — машет головой, словно сбрасывая воспоминания. — Нет, правда, уже слишком много времени прошло, и теперь плевать. Теперь я понял, что тогда сильно ошибался, полагая, что люблю, — льются потоком слова признания.
Подхожу со спины, обнимаю. Утыкаясь щекой в его широкую спину, за которой любая бы ощущала себя как за каменной стеной. И прижимаюсь так сильно, как только могу. И как бы он знал, как хочется мне забрать его боль на себя. Но все, что я могу, к сожалению, только спросить:
— Чем я могу помочь, Илья? — сжимаю ладони на его груди, ощущаю его сумасшедший пульс, быстрое "тук-тук… тук-тук" и слышу смешок. Легкий и беззаботный, тихий смешок в ответ на мой вопрос.
— Почему ты смеешься?
— Потому что ты не представляешь, сколько уже сделала и делаешь, Загорская, — машет головой Илья, выкидывая тлеющую сигарету и разворачиваясь ко мне, подхватывает за талию, приподнимая. Отрывая от земли и заставляя вцепиться в его плечи, кружит, так заразительно улыбаясь.
А я растерянно хлопаю ресницами, смотря в его горящие смешинками в ночи глаза, и не понимаю… что происходит? Что за смена настроения?
— Мне не нужна Марго. Теперь в моей жизни появилась другая женщина, которая и показала, что значат настоящие чувства. Когда искрит, Загорская. Когда дышать без нее не можешь. Когда услышать ее голос — первая необходимость нового дня, — выдает Илья как на духу, а я все. Сердце остановилось. — Знаешь, что ты можешь сделать для меня еще, Настя? — шепчет, смотря на меня снизу вверх.
— Что? — трогаю указательным пальчиком губы, что умеют так неистово любить, — все, что угодно, — говорю, ни грамма не сомневаясь, что с ним готова на все.
— Люби меня всю жизнь так же сильно, как я тебя, Настя. Больше мне ничего не нужно.
И я, удивленно вскидывая взгляд с его губ глаза в глаза, кажется, перестаю дышать. Смотрю в его черные омуты, а там столько… такой хоровод, такая лавина из нежности, трепета, задора. Но мне кажется, что я ослышалась. Что моя буйная фантазия сыграла со мной злую-злую, беспощадную шутку.
— Ч-ч-что? — выходит со скрипом, и Илья ставит меня на ноги, а сам тут же опускается передо мной на одно колено, обнимая и утыкаясь носом в голую полоску кожи, что выглядывает из-под топа. Целует, заставляя потеряться в пространстве еще больше.
— Насть…
— Что ты делаешь? — улыбаюсь, а сама чувствую, как начинает нещадно щипать глаза от слез. — Вставай, — тяну его за руки, пытаясь поднять. Но где я, а где Илья. — Не надо так шутить, Сокольский, — говорю, уже всхлипывая. — Пожалуйста…
— Я не шучу, — ни намека на улыбку на его лице. Только решительность, граничащая с безумством. — Выходи за меня, Настя.
— Илья, пере…
— Я тебя люблю.
Так прямо. В лоб. Твердо и уверенно.
У меня, кажется, в этот момент земля ушла из-под ног. Я забыла, как делать вдох, как говорить, как моргать. Просто стою и смотрю на него. На мужчину, что стоит передо мной на одном колене и прижимает что есть сил. А в голове осталось единственное громкое и так опаляющее сердце пламенем: я люблю тебя.
Неужели такое может быть, чтобы закоренелый холостяк Илья Сокольский кого-то полюбил?
— Нет, — шепчу, отвечая на свой же вопрос. — Илья мне больно, — признаю и упираюсь ладошками в его плечи, чувствуя, как ноет сердце. — Для тебя это шутки, мимолетно, а мне… мне…
— Мимолетно? — подскакивает на ноги Илья, снова сгребая в охапку. Не позволяя и шага сделать от него. Обхватывая ладонями лицо и заставляя смотреть в глаза. — Я никогда в жизни ни в чем так не был уверен, как в том, что я хочу тебя, Настя! Себе. На всю жизнь, Загорская! Люблю! — рычит мужчина, отирая подушечками больших пальцев слезы, что катятся градом. — Я пытался. Честно пытался воевать с собой. Два года, что ты, такая неотразимая, мельтешила перед глазами и флиртовала с Вадиком. Гнал от себя ночами твой образ. Искал легкую замену. Но устал.
Всхлип удержать не удается. А каждое его слово летит прямо в цель.
— Знаешь, когда я понял, что к Марго у меня никогда не было чувств? А если и были, то и на сотую долю не такие сильные, как к… тебе, — Илья наклоняется и легонько касается губами моих губ. Прижимает к себе что есть сил. — Я понял, когда ты вышла танцевать, Настя, — продолжает уже шепотом и закрывает глаза Илья, упираясь лбом в мой лоб. — Ты не представляешь, какой ты была тогда. Неотразимой. Удивительной. Потрясающей. И… — вздыхает, сжимая челюсти Илья. — Я пропал, Настя. Тогда я понял, что хочу не просто быть с тобой. А хочу семью. Настоящую семью, Загорская. Что не хочу ни на день отпускать. Ни на миг. Хочу… детей. С тобой. И просыпаться хочу с тобой. Как сегодня. На всю жизнь… — слова, слова, слова, их так много и чем дальше, тем больше слез. Только уже не от того, что больно, а от радости. От чувств, что переполняют. От эмоций, которые на пределе.
И я просто реву. Глотаю слезы и реву. Позволяя Илье ловить губами слезинки, что катятся по щекам и целовать. Миллиметр за миллиметром.
И хочется кричать. От радости. От счастья, что переполняет. Но я, только привстав на носочки и поймав его губы, целую. Крепко-крепко и томительно нежно, вкладывая в это прикосновение всю свою любовь. Обнимаю за шею и не могу найти в себе силы оторваться хоть на секундочку от моего Ильи.
— Люблю, — шепчет мой мужчина, — больше жизни люблю.
Чувствую, как сильные руки поднимают меня, отрывая от пола и уносят. Прочь с балкона в волнующую темноту спальни. Туда, где нам с ним и слов не надо.
И, кажется, наши тела уже давно и упрямо тянулись друг другу, научившись общаться и без глупых разговоров.
Глава 42. Настя
Домой к родителям Ильи мы возвращаемся почти с рассветом. Тихо, стараясь не шуметь и не нарушить сладкого сна обитателей виллы, пробираемся к себе в комнату и, уставшие, но безумно счастливые, падаем в кровать.
Вот только сон не идет. От слова совсем.
— Что? — шепчу и не могу найти в себе силы стереть довольную улыбку с лица. Мне кажется, я непозволительно ярко сияю для такого раннего утра.
— Ничего, — тихим грудным смехом смеется Илья, пробегая подушечками пальцев по рукам, собирая за собой стройные ряды мурашек.
— Тогда почему ты так на меня смотришь? — голос дрожит, собственно, как и все внутри от взгляда его пронзительных, черных, как сама бездна, глаз.
Мужчина, лежащий напротив меня, неопределенно пожимает плечами и тянет уголки губ в ухмылке.