— Сын, — подхожу к своему мальчику, который уже давно вымахал выше меня ростом и укладываю ладони на широкие плечи, чуть сжимая. — Илюш…
— Как у вас с отцом дела? — игнорирует сказанное мной Илья. И вроде интересуется, но тон холодный, вопрос безэмоциональный.
— Плохо. Он живет в твоих апартаментах в Монте-Карло. Со мной он отказывается поддерживать связь. Я… боюсь, что это все…
Ухмылка. В ответ я получаю ухмылку сына, которая режет по больному.
После их с Настей отъезда была почти неделя скандалов, ссор, истерик и разборок. В нашей с Сергеем жизни случился ураган под названием “недопонимание”. Он обвинял меня, я обвиняла его, и в итоге… муж, собрав вещи, съехал в квартиру сына, оставив меня в этом пустом и огромном доме одну. В этих звенящих от пустоты стенах и раздражающей до зубного скрежета тишине. И теперь я ненавижу этот дом. Лютой, яростной ненавистью. За то, что там кажется даже стены пропитанны моей глупостью и моим одиночеством.
С того дня, как ушел Сергей, были пережиты тысяча и одна истерика, пока я не начала понимать, где и в какой момент все мы свернули не туда.
— Этого стоило ожидать. Хотя, знаешь, он ведь тебя правда любит, Эмма, — говорит сын, обращаясь ко мне по имени. Так, словно я ему совершенно чужой человек! Что может быть для матери больнее?
— Илья, пожалуйста, послушай меня!
— Услышал, — вздыхает сын, резко перебивая. — Ты привыкла, что все всю жизнь тебя слушают, правда? — опять ухмылка и взгляд через плечо. — Хорошо, — бросает Илья, настойчиво скидывая мои руки с себя.
Дистанция.
С того дня, с того разговора он установил между нами дистанцию. Отгородился так, что, как обычно в таких случаях говорят, и на танке не подъедешь.
– Ты успокоишься, если женюсь? Оставишь меня в покое, правда… мама?
— Я же это ради тебя, Илья, — пытаюсь оправдаться, подобрать хоть какие-то слова так, чтобы не раскрыть задуманного.
— Ты все всегда делаешь ради! Ради меня, ради Инны, ради отца. Только ты не замечаешь, что разваливаешь все еще больше, — оборачивается сын и сверкает в мою сторону глазами, похожими на глаза Сергея.
Уж лучше бы кричал, как в вечер приема, чем вот такая холодная и спокойная ярость.
— Замечаю, — складываю руки за спиной, чувствуя себя перед своим сыном нашкодившей школьницей.
Ну да, бес в ребро, пелена перед глазами, маразм старческий — можно назвать мое поведение как угодно. Обидела. Несправедливо обидела девушку и раскаиваюсь. И надеюсь, что, если моя задумка удастся, Илья меня простит. И Настя… надеюсь, ее любовь настолько велика, что она сможет задавить в себе обиды и попытаться снова выстроить их с Ильей историю. С начала.
— Можешь ликовать. Можешь выбрать абсолютно любую невесту, мне плевать на самом деле. Теперь! — проходит в кухню и наливает виски в бокал, одним махом, не глядя, опрокидывая в себя горячительное.
— Илья, перестань.
— Что перестань? Не нравится такое слышать, мамуль? Ну, так ты сделала все для того, чтобы уничтожить меня и мою жизнь. Мне плевать, кто она будет: Анжела, Вероника, Марина, Алина, Дарина — пле-вать! Да, мам, мне плевать, с кем я проживу жизнь до конца своих дней. Главное, чтобы ты была счастлива, родная! — улыбка безумца на губах моего ребенка, и он снова опрокидывает в себя виски, морщась и с грохотом приземляя стакан на стол. — Загорская послала меня лесом, отказавшись связать себя на всю жизнь с нашей “семейкой Адамс”. Я ведь даже могу ее понять! Любая нормальная бы сбежала. И надеюсь, твоя избранница будет любить деньги сильнее, чем свои нервные клетки. Знаешь, — продолжает словесно добивать, — она может быть брюнеткой, блондинкой, дочерью богатых инвесторов или партнеров. Все равно. Просто предупреди невестушку, чтобы на «жили они долго и счастливо» не рассчитывала.
Ужасно слышать такое от своего ребенка. Какого надо достигнуть уровня отчаяния, чтобы махнуть рукой на свое будущее? По-моему, это грань.
— Я поняла тебя, Илья, — говорю и мнусь в гостиной, не торопясь уходить. Однако:
— Всего хорошего, Эмма Константиновна, — говорит сын и открывает входную дверь, прямо выпроваживая. Без лишних церемоний. Вот так просто выставляя родную мать за дверь. — Увидимся на свадьбе.
— Пока, сынок, — говорю тихо, а у самой глаза щиплет от слез. Не так мы должны были поговорить. Ох, не так…
Надеюсь, однажды я заслужу свое прощение…
Эпилог
Илья
Смешно.
Как все странно и смешно. Как иногда жизнь в одно мгновение поднимает тебя и потом так же стремительно приземляет, да еще и побольнее ударив.
Никогда не думал, что окажусь в такой ситуации. Полюбив, открывшись, в итоге остаюсь ни с чем из-за гордости и упрямства обоих.
Я стою перед алтарем из белых роз в этом дурацком черном костюме, отглаженном так, что зубы сводит от идеальности. Стою, как истукан, спрятав руки в карманы брюк, и смотрю на море. Безмятежное. Лазурное и яркое. Гипнотизирую взглядом горизонт и абсолютно точно не хочу смотреть на свою будущую жену, которая уже идет в мою сторону.
Я слышу.
Через легкую мелодию оркестра и шепотки собравшихся на церемонии гостей, которых, кстати говоря, не так уж и много, что удивительно, я слышу ее легкую поступь. Будто девушка, что уготована мне в жены, не идет, а плывет, так мягко и невесомо постукивая каблучками.
Так же легко когда-то шла ко мне Настя. Моя Настя.
А вот кто она? Кто эта незнакомка, что через считаные минуты станет моей законной женой? Анжела? Или еще какая-нибудь из дочерей материных подруг?
Я не знаю. Понятия не имею. Мать мне так и не сказала имени, да и откровенно говоря, мне уже было плевать. Свою личную жизнь я полностью пустил на самотек.
Дважды в своей жизни я впускал в сердце женщину, и оба раза я ее потерял. Первый — потому что она дрянь, второй — потому что сам мудак. И вместо того, чтобы бороться, я выбрал согласиться на этот “выгодный”, по словам матери, брак. А согласился потому, что жить в любви и согласии с той, с которой хочу я — не получится.
Два месяца после разговора с Настей прошли, как в тумане. Помню только: работа-работа-работа и ночи. Бессонные, когда ты просто съедаешь себя изнутри воспоминаниями. После расставания ощущение, будто все хорошее, что было в моей жизни, исчезло. Забрали. Все светлые чувства: радость, любовь, счастье — ушли вместе с Загорской. Собственно, так же, как и часть моего сердца.
Ад. Моя жизнь превратилась в кромешный ад, и света в конце тоннеля я вообще не вижу. Мне тогда четко дали понять, что будущего у нас нет. Не хочет она такого мужа, как я. Не хочет она в родню такую семью, которая будет неизменно презренно смотреть в ее сторону и проклинать за то, что увела сына. И как я, черт возьми, ее понимаю. Однако я был готов бороться, и уверен, мать смирилась бы. А на фирму и бизнес мне было плевать. Но Настя выбрала путь с наименьшими потерями. Действительно, зачем напрягаться?
Вздоха разочарования сдержать не удается, и челюсти сами с собой сжимаются до боли. Ненавижу все это.
Один Бог знает, как мне было плохо первые пару недель. Как разваливался на куски и по сотни раз на дню чуть не срывался, желая поехать к ней. За ней. Мысль о том, что я знал, где искать Настю, не давала покоя, но потом останавливал единственный вопрос: а ей-то это нужно? Если человек так легко и просто был готов отказаться от “нас”, значит, не такие уж и сильные это были чувства?
Дерьмово. Одним, емким словом — дерьмово.
Все, на что хватило меня — это пару раз за это время позвонить ее подруге, Ксении. Просто потому, что мне нужно было знать, что с Загорской все в порядке. И, к слову, у подруги же и узнал имя и фамилию ее козла бывшего, который получил по заслугам за свои махинации. И со вчерашнего дня и на ближайшие несколько лет будет существовать за решеткой.
И теперь, когда в той истории я сделал все, что было в моих силах, пора ставить точку. Закрывать. Наш уикенд и так затянулся больше чем на два месяц…
Моя будущая жена уже буквально в паре шагов от алтаря, и я ощущаю ее каждым нервом, каждой клеточкой.
Да уж, Сокольский. Добегался. Мне остается только ухмыльнуться горизонту, но к ней я и не повернусь. Как бы мерзко это не выглядело с моей стороны.
Невеста подходит совсем близко. Я чувствую ее сладкие духи, которые отдаленно мне напоминают парфюм Насти. Чувствую ее присутствие. Девушка делает последний шаг и замирает по левую руку от меня. Чувствую, как тонкая и маленькая ладошка берет меня под локоть, обхватывая изящными пальчиками, на которые я бросаю взгляд. Всего на мгновение…
Ну, надо же — мелькает в голове — даже кольцо точь-в-точь, что я подарил Загорской, и которое она мне, сбегая, вернула вместе с чеком. Мать, интересно, постаралась? В любом случае не прогадала, потому что смотрится оно на этих длинных, изящных пальчиках с нежным бело-розовым маникюром очень даже…
Стоп!
Дыхание перехватило, а сердце сделало кульбит. В первые секунды даже сообразить не могу, что меня так взволновало, но когда до мозга доходит… Нет! Не может такого быть!
Родинка? Звезда? На ладони, совсем недалеко от большого пальчика… та самая, как у…
Вот теперь я перестаю дышать окончательно, а руки, кажется, начали трястись, как у наркомана, который видит перед собой ту самую заветную дозу.
Отцепляю от рукава пиджака пальчики невесты и поднимаю взгляд с ладошки на лицо, а там, мать его, фата! Плотная! Двадцать первый век, кто ее такую еще надевает!
Сердце стучит, как сумасшедшее, разрывая грудную клетку. И я, наверное, со стороны похож на психа, безумца, но спускаюсь на ступеньку ниже, чтобы оказаться с девушкой на одном уровне и, как сумасшедший, дергаю фату за края, поднимая с личика девушки и…
— Н-Н-Настя? — выходит рвано, словно мне прямо в этот момент припечатали кулаком под дых, но когда я вижу ее, вижу любимую женщину, что стоит сейчас передо мной, сжимая в руках свадебный букет, в изумительном белом платье, кажется, будто я сплю. — Настя… Загорская… — повторяю еще раз, не зная, для кого. Мечтая, чтобы, если это сон, то чтоб не заканчивался никогда.
Девушка кивает и улыбается, заразительно и ярко, а ее изумрудные глаза блестят, потому что в них стоят непролитые слезы.
– Моя Настя, — шепчу и улыбаюсь в ответ.
— Твоя, Сокольский… твоя! — шепчет невеста, тихонько посмеиваясь и нервно теребя в руках цветы.
Она здесь… но как? Кто?
А впрочем, плевать!