На самом деле…. Когда я впервые увидела Динкиного деда, то вздрогнула от неожиданности. На его лице было множество шрамов и ожогов. Так получилось. Но это был настолько любящий жизнь человек…. Я таких еще не встречала. Умер он, когда я на третьем курсе училась. Портрет я рисовала по памяти и…. Я его даже Динке не показывала. Так и стоял упакованный. Зачем я его сейчас вынесла? Не подумала, наверное.
— Ты всех так… наружу внутренностями выворачиваешь? — Вдруг со злостью спросил он.
Неуравновешенный какой-то. Но, как ни странно, я совершенно не боялась, что он сейчас может сделать мне плохо и больно физически.
— Ты будешь делать багеты, или нет? — Не стала я отвечать на этот риторический вопрос.
— Буду. — Прищурился он и отошел от меня. — Но тебе это будет стоить очень дорого.
— И какова стоимость? — Спросила я, стараясь не выходить из себя.
Он положил портрет на кровать и вновь подошел к мольберту.
— Практически, твоя душа. — Он провел пальцем по лепестку нарисованной лилии. — Я хочу эту картину, когда ты ее закончишь. — Решил он.
Нет, ну точно больной. Кому нужна моя мазня? Его работы стоят куда дороже.
— Почему? — Все же спросила я.
— Она на тебя похожа. — Только и ответил он.
— Ладно. — Согласилась я. — Только, я не знаю, когда закончу.
— Я подожду. — Согласился он и принялся замерять холсты. Делал все быстро и молча.
Я еще не общалась с настолько странными людьми. Нет, мы, люди творческие все с прибабахом. Но не до такой же степени.
— Ты — хам. — Не удержавшись, выдала я. — Причем, такое отношения к окружающим абсолютно наносное. От чего-то защищаешься таким образом. — Начала я прощупывать почву.
— А ты — никудышный психолог. — Резко ответил он и замолчал.
— Ну да, — улыбнулась я, потоптавшись на чьей-то любимой мозоли. — Тяжело терять тех, кого любишь. На остальных-то зачем срываться?
— Да что ты знаешь об этом? — Вспылил он.
Вот, спрашивается, зачем я человека специально довожу?
— Господи. Двухметровый бедняжка-мужик. Обиделся на всех женщин на свете и….
Я оглянуться не успела, как оказалась прижата к закрытой двери.
— Страшно? — Прорычал он, приподняв меня за подмышки.
— Нет. — Созналась честно. — Я маньяков в жизни повидала. Ты на них ни разу не похож.
— А так? — Он неожиданно поцеловал меня.
Я тоже от неожиданности ответила. Через минуту я поняла, что, вцепившись в загривок мужика, которого сутки знаю, самозабвенно с ним целуюсь. Резко отвернула голову в сторону, чтобы прийти в себя. Иван же уткнулся носом в мою шею, тяжело дыша.
— Отпусти. — Попросила, собрав все свое спокойствие.
Меня осторожно поставили на пол.
— Извини. — Проворчал он и отошел от меня.
— Сама виновата. — Посчитала я инцидент исчерпанным.
— Наброски сделаю, посмотришь. Через пару недель оформлю картины. — Торопливо сказал он, подхватил блокнот, куда записывал данные и, отодвинув меня от двери, сбежал.
Я же, чтобы хоть чем-то заняться, принялась собирать картины и относить их на место. Еще и купленную сегодня одежду разобрать надо.
И все-таки я не могла не думать о произошедшем в моей комнате. Почему он ждал, что я его испугаюсь? Почему он так себя ведет? Почему я начала его провоцировать? Неужели он мне так понравился? Да нет…. Просто он гений своего дела и… хорошо целуется. И привлекательный. И волнует меня с первой встречи.
Застонав, я села на пол гардеробной и уронила голову на руки. И куда ты вляпалась, Маринка? Говорила же себе, что больше никаких отношений. Мужчины всю жизнь только и делали, что спорили, кто тебя быстрее в койку затащит, а ты что делаешь? Снова танцы на граблях?
Нет, на привычные грабли Иван похож не был. Да и ему самому от меня вроде бы ничего такого не было нужно. И перед кем ему хвастаться постельными победами? Перед сыном? Перед Глебом Степановичем? Бред.
А я чего хочу? Нормальной семьи, если получится. А с ним такого точно не будет. У него уже была одна попытка, результат которой меня вчера по пятой точке шлепнул. Или мне не стоит думать о семье? Просто принять его личность во внимание, как хороший генофонд, и наслаждаться жизнью.
В одном я была точно уверена: Иван меня считает привлекательной, как женщину. И как сексуальный объект. Что из этого получится, никто не знает. Так стоит ли гадать и чего-то бояться? Подумав с минуту, призналась себе, что не стоит. Нужно жить дальше. Если с его стороны будут какие-то шаги в мою сторону, я подумаю над своими дальнейшими действиями. Если же нет, то у меня и без этого есть, чем заняться.
Иван
Я выбежал из ее дома с такой скоростью, как будто за мной черти гнались.
— Ванька, стой! — Глеб, увидев мой побег, кинулся за мной. — Стой!
— Чего тебе? — Проворчал я, притормозив у кромки леса.
— Если ты ее обидел….
— А чего ты так о своей хозяйке печешься? Нравится, что ли? — Резко рявкнул я.
— Марина Генриховна — хороший человек. — Прищурился брат. — А ты ведешь себя, как скотина.
— Так женись на ней, если так…. — Я замолчал, получив заслуженную затрещину. — Извини. — Выдохнул, когда сознание чуть прояснилось.
— Запал? — Просёк Глеб.
— Да пошел ты! — Я развернулся, чтобы уйти, наконец, домой.
Позади меня послышался негромкий смешок.
— Ванька, она хорошая. Обидишь, сам тебя прибью. — Пригрозил брат. — Постарайся держаться от нее подальше.
— А если не получится? — Я остановился и обернулся.
— Если не получится, то будешь холить и лелеять ее до конца дней своих. Понял? — Глеб смерил меня тяжелым взглядом и, отвернувшись, пошел к дому.
Я, тихо выругавшись, пошагал к себе. И чего сорвался, спрашивается? Зачем с поцелуями к ней полез? А она зачем каждым словом, как ножом по живому? Что она вообще о жизненных потерях знает? Соплячка….
И вдруг остановился посреди леса. Знает. Много знает. Многое пережила. Потому и такая глубина под этой кукольной внешностью. Страшная смесь, когда такая красота вместе с такой наполненностью попадается. Как тут устоять?
Пока шел до своего дома, что стоял за ангаром на краю деревни, анализировал каждое ее слово. Каждое ее движение. Знает, как маньяки выглядят? Неужели она… ее…. Твою мать! Остановился у своей калитки, поняв, что трясет от гнева. Дебил! Господи, какой я идиот! Тридцать восемь лет, а мозгов до сих пор не хватает. Да и откуда они могут взяться, если один поцелуй с ней завел меня так, что я совсем забыл, где нахожусь? Прав брат, нужно от нее держаться подальше. И ее сломаю, и себя добью. Вот только в своей силе воли я совсем не был уверен.
Глава 7
Вся следующая неделя прошла более или менее спокойно. Я (стараясь не думать об Иване) дописывала картину, Динка оборудовала себе мастерскую, Янка корпела над бумагами, успешно продираясь через ненормальные юридические термины. Митька же прикипел к Анастасии Семеновне, которую теперь только и величал: баба Настя. Мы же, не смотря на все наши усилия, уже через четыре дня принялись называть ее так же. Сначала это у Динки вырвалось. Она даже замерла, как олениха в свете фар, но Анастасия Семеновна так растрогалась, что мы все махнули рукой и впустили в обиход новое обращение. А вот Гавриил Даниилович стал Гаврюшей с легкой Янкиной руки. Она быстро подружилась с садовником, несмотря на то что большую часть времени проводила в кабинете.
Утром вторника я стояла у мольберта и старалась не испортить картину лишними штрихами. Вот только у меня телефон где-то зазвонил. Пришлось отложить кисть и искать гаджет. Тот нашелся под подушкой.
— Алло. — Ответила, поднимаясь с кровати и складывая подушку на место.
— Марина Генриховна, я нашел вашу картину. — Раздался в трубке голос Александра.
— И где она? — На самом деле, это было странным, что картину, взятую его дядей, парень нашел только сейчас.
— В Большом Художественном Музее. Вот только она не выставлялась. Почему-то ее закрыли в запасниках. — Было слышно, как «кудряшка» мучается собственной несостоятельностью в этом вопросе. — Директор музея сказал, что картину отдаст только вам.