«Я хочу целовать тебя прямо сейчас» — писал Тема. Я не смогла сдержать улыбку и тайком ото всех показала ему кулак.
Когда я слушала его речь, мы едва сдерживались, чтобы сильно не лыбиться. И, чтобы поставить своего нерадивого студента на место, я сделала ему ряд резких замечаний по поводу его работы. Он, казалось, не смутился, а наоборот, как-то воодушевился. Мне удалось сконцентрироваться и полностью включиться в работу, когда я проверяла Алину. Родион тоже улыбался, но все-таки сконцентрировался и выдал неплохое высказывание. На мое удивление, когда вышел выступать Маницкий (оказывается, его звали Вадим), он как-то сильно смущался, краснел, и к моему ужасу я уловила его симпатию ко мне, как к женщине. Сначала я сильно испугалась и стала исподтишка смотреть на Тему, я очень боялась, что он заметит настроение Вадима и разозлиться. Но Тема болтал с Алиной, и мне немного полегчало. Я строго выслушала Маницкого, дала ему все необходимые рекомендации и отправила на место.
После занятия я бежала на кафедру за бумагами и думала о том, к чему все это может привести.
«Только этого еще мне не хватало», злилась я. Мы с Темой никогда не давали друг другу поводов для ревности, мы были ослеплены друг другом. Но сейчас моя женская интуиция подсказывала опасность в той ситуации, которая начинала складываться. Я была уверена, что Тема ревнив — я чувствовала это, и его гороскоп был тому подтверждением.
Я стала молиться, прося пощады у Бога, я судорожно гнала от себя всевозможные негативные сценарии, которые активно лезли в голову. Когда через три часа пришел Тема, я уже почти забыла о своих опасениях, и мы вместе с ним готовили уроки. Еще с весны он часто бывал у меня дома, в основном мы работали вместе, иногда я готовила нам еду, иногда мы вместе смотрели какие-то фильмы. Но вечером я всегда выпроваживала его, не давая и шанса на то, чтобы остаться у меня на ночь.
В этот день он задержался позже обычного.
— Почему ты не хочешь со мной близости? — вдруг спросил он.
До этого мы болтали о преподавателях университета, и этот вопрос застал меня врасплох.
— Вот так, да? — смогла выдавить я от неожиданности.
— Я серьезно, — его голос стал нордическим, принуждающим, требующим ответа. Он смотрел на меня прямо, внешне мягко, но внутри, словно стальной прут, несгибаемый, железный, неподвластный.
Я заерзала, не зная, как ответить мягко и не обидеть его мужское достоинство.
— Понимаешь, — неуверенно начала я, — просто, — я мялась, — у меня был негативный опыт в прошлом.
— И? — он не собирался сдавать своих позиций.
— Тем, — я взяла его за руку и нежно посмотрела ему в глаза, — ты же не думаешь, что я этого не хочу?
— Нет, я так не думаю, — и он снова замолчал, все еще ожидая объяснений.
— Я обратила внимание на то, что когда люди сближаются физически, они быстро пресыщаются друг другом, теряют интерес.
Он смотрел на меня прямо, читая каждый шорох моей энергетики, каждую мою интонацию, каждый жест. Он молчал. Я снова почувствовала неловкость и поняла, что он ждут продолжения.
— Мужчина теряет чувство ответственности, он не чувствует так сильно, что эту женщину все еще нужно добиваться, со временем он начинает ее использовать и искать новые горизонты для завоеваний.
Его безапелляционный взгляд, давящий, принуждающий, вдруг заставил меня почувствовать себя слабой, беззащитной. На глаза накатились слезы, а в сердце начала подниматься боль, старая, забытая, мучающая боль. Он увидел это и тут же смягчился. Он притянул меня к себе и шепнул на ухо:
— Прости.
Это было все, что он сказал. Он гладил меня по волосам, а я всхлипывала, сама не могла понять от чего. Мы сидели так минут двадцать, наверное. Когда я успокоилась, он поднял мою голову и нежно поцеловал в губы.
— Уже поздно, я пойду домой, — сказал он.
— Ладно, — промямлила я.
Когда он ушел, я стала думать. Напряженно, серьезно. Что значила эта ужасная боль в моем сердце. Неужели я никогда не смогу по-настоящему пережить мой прошлый кошмар в личной жизни, моего мужа, который спал с каждой пролетающей мимо девкой, мои следующие отношения, снова закончившиеся изменами. Мне пришлось потратить почти восемь лет на то, чтобы пережить все это, чтобы смочь простить, чтобы разобраться со своими чувствами и обидами. Я давно уже жила спокойно, меня ничто не тревожило, и вот снова эта боль, словно оживший покойник, пугающий тебя в ночных кошмарах. У меня возник образ огромной золотой чаши, с чистой водой. И кто-то большой ложкой стал мешать эту воду, и грязь, осевшая на дно, которую не видно при спокойном состоянии, вдруг стала подниматься, словно морской песок при шторме.
— Значит, я все еще не прошла свое испытание, — мое тело сжималось в комок от этой мысли, — значит, все должно снова повторяться. Меня охватил страх и на глаза снова накатили слезы.
— Нет, — боролась я сама с собой, — держись, девочка, держись, моя хорошая, нет необходимости тысячи раз проживать эти трагедии заново. На все воля Бога, принимай, благодари, принимай, благодари.
Я упала на колени у окна и склонила голову. Я плакала, потом благодарила, потом плакала уже от радости и успокоения.
— Ничего, шептала мне Луна, — все будет хорошо, все будет прекрасно.
И утихомиренная и почти блаженная я легла спать.
В выходные студенты собирались отмечать начало года, и Тема позвал меня с собой.
— Я бы не очень хотела туда идти, — призналась я. Там ведь почти никто не знает, что мы вместе.
— А мы не будем это демонстрировать, — сказал он. Будет Алина, и она скажет, что мы всей группой тебя позвали.
— Тем, пожалуйста, сходи один, — я обняла его и поцеловала в ухо.
Он улыбнулся. Мы ни разу еще не отдыхали раздельно, и я чувствовала, что он готов был не идти совсем без меня.
— Ничего страшного, если мы не увидимся один вечер, всего один, — я подтрунивала его.
— А ты, что будешь делать? — спросил он как-то, мне показалось, ревностно.
— Я буду готовиться к занятиям на следующую неделю.
— Ну, ладно, — наконец согласился он.
Конечно, я скучала без него в этот вечер, но это было всегда полезно для любых отношений. Несмотря на то, что он звонил мне два раза, все равно мы немного разрядили наше притяжение, которое грозило уже полным и абсолютным слиянием во всех сферах нашей жизни.
В понедельник я шла на занятия и вдруг увидела Тему, курящего у входа с какой-то девушкой.
— Здравствуйте, — тепло поздоровался он.
— Доброе утро, — я просияла.
Когда я проходила мимо них я ощутила недобрый взгляд его спутницы, от нее исходила агрессия, толкавшая меня поскорее скрыться из виду.
— Кто это был с тобой с утра у института, — спросила я вечером Артема.
— Это Лера, она учится на пиаре. А что? — он явно не понимал, почему я спросила.
— Не знаю, она как-то злобно зыркнула на меня.
На какую-то доли секунды я заметила, что легкая тень промелькнула на его красивом молодом лице. Но потом он просто обнял меня и сменил тему, убеждая, что я все выдумываю. Но я поняла по его реакции, что было что-то, что он не то что бы скрывал, о чем он знал, но не считал нужным мне говорить. И моя внутренняя женщина учуяла соперницу, так же, как и та ведьма, которая пялилась на меня из Лерки утром.
— Ну, вот, — думала я про себя, — теперь я еще и ревную. Да, ничему не научилась.
Я ни на грамм не сомневалась в Теме, я просто знала, как судьба отдает нам наши долги, загоняя нас в проклятые углы, распиная целую жизнь на одной маленькой занозе, которая мешает нам все отпустить, принять и быть благодарной. И я стала быстро работать с собой внутри, освобождая стресс, который, видимо, имел глубокие корни, выходящие за пределы моей человеческой памяти. Я снова бубнила про себя обращения к Богу, мучая его своими страхами и сомнениями, а потом пила из его волшебного источника, ответом, заструившимся на мои молитвы. Бог любил меня, и это было все, что у меня было, это было больше, чем я заслуживала.
Сентябрь пролетел быстро, октябрь еще быстрее. Я много работала, много любила и была любима еще больше. Наши отношения с Артемом стали гораздо глубже. Мы стали достаточно близки, чтобы позволять друг другу иногда отдыхать раздельно. Это было редко, мы были очень эгоистичны, в основном нам все время хотелось быть вместе. Но все же тенденция к улучшению уже была. И иногда я одна ходила в кафе с подружками, а он один тусил со своими друзьями. Мы тогда с ним очень увлеклись философским переосмыслением действительности. Он упоенно обучился у меня Формуле души, и мы часто вместе просиживали с ним за астрологическими талмудами. А потом я поделилась с ним своими скромными познаниями в философии (я была кандидатом философских наук), и он загорелся ведами, слушал их, читал их, собирался учить санскрит.
Я в полном восхищении наблюдала за его внутренним процессом становления. Я почти ничего не рассказывала ему сама, я не хотела учить его, мне хватало и института. Я просто один раз вдохновила его, а дальше он копал сам, духовный поиск захватил его целиком, и он часами рассказывал мне о том, что ему удалось понять. А я слушала так, словно он был величайшим учителем в мире, иногда я даже плакала от счастья, правда тайком в туалете. Я была так рада за него, я так им гордилась, что мне хотелось любить его еще больше, отдавать ему вдвойне, служить ему глубже, шире, выше. Он взрослел на глазах, его тело крепло, лицо становилось все взрослее, мужские черты проявлялись сильнее и отчетливее.
Мы были счастливы, и, казалось, нашему счастью не было предела. Пока однажды не грянул гром.
Маницкий стал проявлять ко мне внимание все больше и больше. Он стал задерживаться после пары под предлогом, чтобы сдать мне долги, и я чувствовала всем сердцем, что однажды он начнет действовать более активно. Я всячески старалась улизнуть от его навязчивых ухаживаний, даже пускала его в полный игнор на своих уроках, но чем больше я сопротивлялась, тем более он стремился привязать меня, поймать в ловушку, загнать в угол его скрытых намерений. Совершенно закономерно Тема стал замечать его внимание ко мне, и он злился, я это видела. Однако он молчал, понимая, что я не даю поводов усомниться в моем чувстве и верности. И я была ему за это благодарна.
Однажды после пары (это было, кажется в ноябре) Вадим в очередной раз задержался, умоляя выслушать его монолог в перемену, так как на паре он не успел его ответить. Я сказала, что хочу отдохнуть хотя бы десять минут, должен был прийти четвертый курс. Но он настойчиво не собирался уходить. Тема нервничая, собирал свои вещи, я видела, что в нем поднялась та опасная атомная энергия, которую я в нем знала и боялась бередить. У меня не было выбора, потому что сама выйти из аудитории я не могла, там были мои вещи, открытый ноутбук и все прочее. Просить Тему остаться с нами я тоже не могла себе позволить, ведь никто не знал о нас, и это выглядело бы странно. Внутри меня нарастала паника, что-то подсказывало мне немедленно бежать от туда и я в надежде сказала:
— Вадим, имейте совесть, дайте мне отдохнуть хотя бы в перемену.
— Это займет всего одну минуту, Татьяна Александровна, сказал он, поправляя очки.
— Ладно, давайте быстрее, — сдалась я.
Тема угрожающе глянул сначала на Вадима, потом глубоко взглянул на меня и тихо вышел. Мои коленки неожиданно задрожали. Тема, которую должен был рассказывать Маницкий, была связана с рассказом о жизненных ценностях.
— Смысл человеческой жизни заключается в любви, — начал он на английском. — Я не знал этого, пока не встретил одну женщину. Она прекрасна, как заря, как солнце, восходящее над горизонтом. Я хочу посвятить ей всю свою жизнь.
Меня начало бить дрожью.