А потом удар. И темнота.
Я очнулась от тупой боли в голове. Жесткий ковер колол мне щеку, а в нос попадал тяжелый запах сырости. Мои встряхнутые мозги быстро собрались в кучу. Это был сон. Всего лишь плохой сон.
— Ама, — повторяю я слово, которое до сих пор вертится на языке.
Во сне я произносила его так отчетливо, и мне кажется, что я смогу это сделать сейчас, но плотно прижатая к полу щека мешает мне это сделать. Сердце до сих пор пульсирует в висках, жалуясь на страшное видение.
— Господи, Лена! — я вижу только бабушкины потрепанные тапочки, которые со скоростью приближаются ко мне. — Как ты тут оказалась, девочка моя?
Кряхтя себе под нос, Тамара Михайловна усадила меня обратно на «трон». Пробегаясь по мне испуганными глазами, она искала возможные повреждения. Я была в порядке. А вот бабушка…
— Не углядела, дура старая, — наговаривала она, приглаживая рукой мои растрепанные волосы. — Чуть не погубила.
Не обращая внимания на бабушкины самоупреки, ловлю себя на мысли, что я улыбаюсь. Еще бы. Ведь если я оказалась на полу, это значит, что у меня все-таки получилось встать. Пусть даже во сне. Пусть даже на долю секунды. Но это вышло.
— Чего улыбаешься, дурашка? — ласково спрашивает бабушка, заглядывая мне в лицо. Она назвала меня дурашкой. И это странно, учитывая, что так она называла только маму.
Я продолжаю сиять, как елочная игрушка, в надежде, что бабушка разделит мою радость. Догадается. Ведь мое тело среагировало. Во сне я испытала шок, но рефлекс случился наяву. Хороший знак, ведь я уже потеряла всякую веру на восстановление. У меня появился шанс.
— И как тебя угораздило? — продолжает гадать бабушка, но через секунды она меняется в лице. — О, боги! — старушка хватается за седую голову и бежит к домашнему телефону.
Она поняла. Она все поняла.
***
— Виктор Алексеевич, мы к вам! — на всю больницу кричит бабушка, волоча меня так, будто мы участвуем в гонке инвалидов. Меня трясёт в кресле, потому что она то и дело наезжает колёсами на чужие ноги. Возмущению людей нет границ, но бабушку интересует только цель.
— Виктор Алексеевич, — остановившись, вздохнула запыхавшаяся Тамара, — мы приехали. Я так торопилась. Вы сказали…
— Сказал, что приму вас в конце дня, — недовольно перебил её доктор. — А сейчас обеденное время. Я ухожу в ординаторскую.
Бабушка похлопала губами с открытым ртом.
— Но как бы я добралась домой, если бы пришла вечером? К утру? Мне самой нелегко ходить, а с дочкой это в несколько раз тяжелее.
Дочкой? Бедная старушка, из-за волнения растеряла все здравые мысли.
Врач скептически посмотрел на наш тандем.
— С трудом вериться, что у вас с этим проблемы. Вы очень энергичная женщина. Я положил трубку всего тридцать минут назад. И вот, вы уже здесь.
Он был абсолютно прав. В спешке, Тамара Михайловна даже не удосужилась переодеть меня. Домашняя одежда больше походила на пижаму.
— Ну, дорогой мой, — громко взмолилась бабушка, чем привлекла внимание всего этажа. — Не отказывайте нам. Ради всего святого, помогите. У вас, что сердца нет? — слезно напевала она, говоря диалогом из любимого сериала.
Глаза врача забегали, а его щеки покраснели. Бабушка была отличным манипулятором.
— Хорошо, только не кричите, — он примирительно поднял ладони. — Пройдемте ко мне в кабинет. Я посмотрю на вас.
Довольная старушка завезла меня в кабинет, в котором недавно проходили мои мучительные пытки. От вида белой кушетки, по моей коже пробежала волна мурашек. Но на этот раз, мы обошлись только осмотром.
Врач изучал меня около часа. Смотрел в глаза, выгибал пальцы, подключал различные приборы к моим ногам и, бурча себе под нос, что-то записывал в свою толстую тетрадь. В итоге он попросил бабушку на личный разговор, и я снова оказалась в коридоре в полном одиночестве. Что они скрывают от меня? Хуже все равно уже не станет.
Никогда бы не подумала, что ещё смогу так искренне радоваться. Что в принципе смогу радоваться. Улыбаясь проходящим мимо людям, я ловила обратную связь. Необыкновенное ощущение. Теперь я не злилась на социум, а он не смотрел на меня, как на убогую. Сила улыбки?
— Ты сегодня в настроении, Крючок? — рядом со мной оказался Егор. Я обрадовалась ещё больше. — Вот мы встретились снова. Привет.
Лохматый парень сменил свой вспомогательный атрибут на обычные костыли. В новом положении он казался намного выше. Его спина выпрямилась, а плечи стали шире. Из-под густой челки едва виднелись глаза, и только сияющая улыбка занимала большую часть лица.
— Ивет, — поздоровалась я. Это прозвучало так, словно я баловалась, копируя маленького ребенка.
— Ого, — облокотившись о стену, он почесал затылок, — у тебя заметный прогресс. Очень рад. А ты быстро восстанавливаешься. Я же говорил, что у тебя все получиться, Крючок.
Я решила не растрачивать свои вновь обретенные возможности и просто просияла ещё шире. Мне хотелось получить что-то подобное в ответ. Его харизма затмевала слегка отталкивающую внешность. Хотя, кто бы говорил? Я не имею ни того, ни другого.
— Я, кстати, уезжаю, — спокойно сказал Егор. — Меня переводят в другую больницу. Она в другом городе. Врачи говорят, что тут мне не дадут большего, чем я уже имею, — он потряс слабой нагой.
— Ой, — вырвалось у меня, что означало «Как?», «Почему?».
— Я сам не в восторге. Но, ничего не поделать.
Егор полез в карман своих растянутых трико и достал оттуда мятый клочок бумаги. Он сунул его мне в передний кармашек, и сказал:
— Это мой новый адрес. Почтовый. Буду ждать от тебя писем. Будет лучше, если ты поторопишься и в скором времени возьмешь карандаш в руки. Ясно? А то у меня очень плохая память. Забуду о тебе и все. Так что, не затягивай, — подмигнул он. — И пиши без ошибок. Я привереда.
Его слова сильно огорчили, что стало очень неожиданно для меня. Он уезжает. Почему меня это вообще волнует? Может потому что Егор единственный, кто не предал меня за все это время, что мы были знакомы? А может он просто не успел? Мы виделись всего пару раз. Нет. Он не такой. Конечно, мне было не ясно, почему он вообще решил заговорить со мной в первый раз. Да, нас объединяют дефекты, но если у него он незначительный, то я, это одна сплошная авария. В прошлой жизни, я бы никогда не подошла к подобному человеку. Я рада, что это осталось в прошлом. Мне хватило нескольких дней, чтобы полностью переосмыслить свою жизнь. Парадокс, ведь за это надо кого-то поблагодарить? Поблагодарить за то, что я стала такой уязвимой.
— А мне нравиться твой стиль, — хохотнул Егор. — Ты сменила теплые носки на легкую пижаму. Смело.
Я покраснела. Как объяснить человеку, что все это проделки моей бабушки, которая думает что слово «мода», это окончание «комода». Хотя, я была уверена, что Егор шутил. Он все понимал. Я поймала себя на мысли, что совсем ничего про него не знаю. Что случилось с ним? Где его родители? Где он учиться? Или работает? Как его фамилия? Сколько ему на самом деле лет? Как он справляется со своими изъянами и не падает духом?
Теперь, у меня появился еще один маленький стимул, чтобы поскорее оправиться. Я очень хотела написать Егору письмо и задать все интересующие меня вопросы. Спасибо ему. Ведь я практически опустила руки, но сегодняшний день, то и дело подбадривает меня, хлопая по плечу.
Еще немного «поболтав» с Егором, мы попрощались. После этого в коридор вышла замороченная бабушка. Она что-то бухтела себе под нос и часто оглядывалась по сторонам. Последнее время, она ведет себя очень странно. Она потеряна сильнее моего. И я все не могу найти ответ на вопрос — что сложнее, потерять свою мать или ребенка? Наверное, на этот кощувственный вопрос просто не существует ответа. Но я смею эгоистично предполагать, что мне досталось больше. Я потеряла маму, и вдобавок, потеряла возможность полноценно жить, а мне всего шестнадцать. Но, я стараюсь. Стараюсь справляться. В отличие от бабушки, которая живет, как на пороховой мине. Хотя, потеряв своего ребенка, вдобавок, на ее плечи взвалили тяжелый груз — меня. Мы обе несчастны. Все дело в силе духа. И, я никогда бы не подумала, что она у меня есть.
По дороге домой, Тамара Михайловна объяснила мне, что именно сказал ее врач. Докторская терминология, похожа на практикующий курс подготовки к скороговоркам. Но, своим кое-что я все же уловила. Иными словами, мои спящие мышцы начали просыпаться. И теперь, их стоит, как следует растормошить, заставить работать, иначе, ленивцы снова впадут в спячку. Ох, мое тело такое же вредное, как и мое нутро.
Мы проезжали мимо детской площадки и бабушка притормозила. На меня смотрели Толя и Тася. Я вздрогнула, когда увидела их. Сегодняшний сон до сих пор сидел в горле. Необъяснимый осадок. Ребята виноватой походкой подошли ближе.
— Здравствуйте, Тамара Михайловна, — вежливо поздоровались они и та кивнула.
А потом Толик присел на колени около меня. Тася оставалась стоять в стороне.
— Привет, Лен, — он посмотрел на меня снизу вверх. Заглянул в лицо. Он до сих пор не понимал, что со мной следует общаться, как и прежде. Я не умственно отсталая.
Я долго и пристально вглядывалась в него. Почему я злюсь? Ведь, в реале он ничего плохого мне не сделал. Переборов странный чувства, я спокойно выдохнула.
— Ивет, — гордо сказала я, демонстрируя им свои успехи.
Толик моментально просветлел. Теперь он улыбнулся мне, как будто встретил меня по дороге в школу. Ходячую и здоровую.
— Тамара Михайловна, — обратился он к бабушке, — вы не будете против, если мы погуляем с Леной. Немного, час или два.
Я была удивлена такому заявлению. Еще вчера он боялся взглянуть мне в глаза даже на секунду, а сейчас просил провести со мной время. Целый час. Или два.
— Ой, не знаю, — бабушка скептически покачала головой. Ее недоверие было вполне объяснимо.
И тут «вмешалась» я. Быстро закивав головой, я умоляюще взглянула на бабулю. «Пожалуйста», — мысленно передавала я. Как в детстве, когда просила задержаться на лавочках до одиннадцати, несмотря что на следующий день в школу, а из уроков сделана только физкультура.
— Хорошо, — устало выдохнула Тамара, — только аккуратно. И чтобы я вас видела. От окна не уезжать.
Ребята послушно затрясли головами.
Я начала размышлять на тему — а не вещий ли это был сон? Все началось с запрета бабули, а закончилось на холодном асфальте. Закрыв глаза, я моментально отогнала все эти дурные мысли. Это было за пределами фантастики. Бабушка не даст отъехать на лишний метр, а ребята не способны на подобные поступки. Мы разве что могли оплевать чужой портфель или выставить оскорбительный пост про готов.
Мы наслаждались теплым вечером. И, несмотря на мое легкое одеяние, я не замерзла. Но, Толик все равно накинул на меня свою ветровку. Мне было приятно и жарко. Но больше приятно. Толик культурно задавал мне вопросы, на которые хватило бы просто кивнуть. Видимо, парень переосмыслил что-то за одну ночь. Таисия была посдержаннее. Она изредка улыбалась мне, и рассказывала про школу урывками. Я понимаю. Видимо, ей нужно было больше времени. Как бы поступила я, окажись она на моем месте? Не могу сказать. Мне стыдно ответить на собственный вопрос, потому что я предполагаю искренний ответ. Я могла отказаться от нее. Могла, мать вашу. И я готова сгрызть себя за это.
Как много мы одеваем масок, даже когда общаемся с родными, близкими людьми. Их десятки. Сотни. У кого-то тысячи. На улице мы одни, в школе другие. На работе сдержанные и серьезные, с друзьями понимающие и легкомысленные, а выпившие глупые и смешные. Приходя домой, мы становимся домашними котятами, но, только оставшись наедине с самим собой в комнате, мы не боимся помечтать, о чем искренне хочется, подумать, о чем боимся сказать и быть собой. В этом болезнь хороша. Она оголяет тебя, делает слабым, лишив возможности притворяться. Может, где-то в глубине души все мы болеем? Все по-разному, но только этого не видно. Может, самый высокопоставленный и сильный духом с виду человек, внутри инвалид — колясочник? Наши души, они в ранах. Какая-то душа обходиться ходулями, гипсом или обычным пластырем, а какой-то душе требуется аппарат для поддержания жизни… Но вот моя душа, теперь выглядит точно также, как и тело. Она всегда была такой, хотя моя наружность говорила об обратном. Я губила свою жизнь, свою душу и сама довела себя до такого. Теперь, я нахожусь в равновесии с душой. Больше никаких масок. Я такая, какая я есть. Я — Крючок.