Глава№ 6
— Ама…ама…мама…
Я усердно повторяла «первое слово», в страхе, что губы забудут его. Это было из главных моих достижений. Конечно, впереди меня ждали месяца, а может и годы кропотливой работы, но маленькая победа вызывала бурю положительных эмоций. Как обычно говорят, мне хотелось прыгать от счастья.
Но, пробелы в этой красочной стене все же были. Меня не на шутку беспокоило бабушкино поведение. Старушка часто болталась по комнате, перекладывая предметы с места на место. Она разговаривала сама с собой — задавала вопросы и отвечала на них. Иногда, она даже забывала дать мне лекарства, а вспомнив, запихивала его в меня тройными дозами. Бабушка сильно постарела. Под ее глазами повисли лиловые мешки, а бледные губы одолевала мелкая дрожь. С ней происходило что-то до боли странное.
И вот сейчас, она привезла меня кухню, пообещав чудесный завтрак, а сама щелкает пультов в черный экран телевизора.
— Кушай пирог, доченька. Я специально сделала твою любимую шарлотку.
Я смотрела на тарелку с лакомством, которую передо мной поставила бабушка и решила, что это какая-то шутка. Во-первых, я бы не смогла проглотить эту еду, даже если бы сильно захотела. А во-вторых, взять в руки кусок пирога, было равносильно попаданию нитки в микроскопическое ушко иголки.
Но бабушка продолжала настаивать:
— Ты должна плотно покушать. Сегодня, мы много времени проведём на улице. У нас много дел. Еда из ларьков слишком вредная, я не хочу, чтобы ты ее употребляла. Так что, ешь.
Нет, она точно издевалась. Как она это представляет? Может, ещё прикажет помыть за собой посуду? И с чего она взяла, что я люблю шарлотку? Её любила моя мать. Старушка явно что-то путала.
Нервно дёрнувшись на кресле, я ещё раз убедилась, что это миссия невыполнима.
— Не огу, — сказала я и нахмурила брови.
— Смотри сама, — бабушка невозмутимо убрала блюдце со стола. — А потом будешь ходить голодная…
Ходить? Я не ослышалась? Она сказала это по привычке?
Но даже это не поразило меня так, как полетевший в мусорку кусок пирога…вместе с тарелкой.
Сильные люди ломается слишком громко. Так звучно, с надрывом, что слышен хруст их душ. Я видела, как обломки сил бабушки падали на пол, но она не кричала, не плакала, не просила о помощи. Просто сломалась. Раз и все.
Тамара Михайловна смотрела пустыми глазами и натягивала тёплый свитер мне через голову. И, несмотря на жуткую жару, это было лучше, чем разъезжать по улице в тонкой ночнушке или пижаме.
Интересно, куда мы собираемся? В больнице мы были совсем недавно, а значит, бабушка запланировала другое путешествие. Признаюсь, я была крайне напряжена — мое неведение дополняли странные повадки слегка тронутой женщины.
Так странно, но до болезни, я знала окружающих меня людей только с одной стороны. Или вообще не знала. Неужели, в этой жизни должно произойти что-то сокрушительное, чтобы это помогло открыть тебе глаза? Ведь не считая инвалидного кресла, вся остальная жизнь в корни изменилась. Думала ли я, что мой отец так легко откажется от меня и выберет новую семью? Нет, конечно. Могла ли предугадать реакцию своих друзей? Что кроме как роботом лепить пирожки, моя бабушка умеет чувствовать? И опять же, нет. Скажу больше, я не знала саму себя.
Да уж, жизнь — это непредсказуемое путешествие. Только вот жаль, что мы не можем выбрать цель, маршрут и попутчиков.
Колеса подпрыгивали на кочках, когда бабушка катила меня тропинке, лежавшей в лесополосе. Свитер спасал меня от мошкары и комаров, а иногда от паутины, которую я срывала с кустов своим лицом. Бабушка продолжала говорить неадекватные вещи, но я решила отпустить ситуацию и не обращать на это пристального внимания. Со всеми бывает.
Лесная тропа была размыта дождями, и впервые, мне стало жаль мой атрибут для передвижения. Я слышала жалобный скрип креплений, и каждый раз закрывала глаза, когда подлетала на ямах. Куда мы едем? Почему так торопимся?
Но когда деревья закончились и мы выехали на открытую местность, мы стало по-настоящему жутко. Мы оказались на кладбище. Кончики пальцев впились в ручки кресла — я занервничала. Зачем бабушка привезла меня сюда?
— Ну, вот. Приехали.
Через несколько минут, мы подъехали к довольно ухоженной могиле. Горы свежих цветов лежали около блестящего мраморного памятника, а белоснежный гравий, которым была усыпана вся земля, ярко сверкал на солнце. Я все поняла — это была могила моей мамы.
Сердце екнуло болью, когда я увидела улыбку родного человека. Фото на надгробии было очень реалистичным. Живым. Я и забыла как это, когда ты чувствуешь тепло матери, пусть даже в такой трагичной обстановке. Время как будто остановилось. Я смотрела в эти мраморные глаза и не могла оторваться, и только слезы, скатывающиеся по щекам, напоминали мне о реальности.
А ещё бабашка, которая лихорадочными движениями протирала памятник. Она целовала надгробие, при этом напевала жуткую песенку. Колыбельную.
Игнорируя безумное поведение, я погрузилась на несколько недель назад. Я представила, как проходили мамины похороны, и не могла понять — хорошо ли, что я этого не видела? Скорее да, чем нет. Ведь в моих воспоминаниях не осталось того жуткого дня. Сегодня, я помню только тёплую улыбку, и такой же тёплый взгляд. Так проще. Так проще жить дальше.
Режущее чувство вины не заставило себя долго ждать. Я никогда не прощу себе тот опрометчивый поступок, который лишил меня самого дорогого.
Я пропустила тот момент, когда бабушке стало совсем худо. У неё началась настоящая истерика. Она громко рыдала, уткнувшись лбом в камешки гравия. Эта картина разрывала сердце, и в то же время заставляла волосы на голове шевелиться. Кошмар.
— Ой, горе. Ой, горе, — повторяла бабушка, как заведенная.
И как бы мне не хотелось, я не могла ее успокоить, не могла пожалеть. Я наблюдала за болью старушки сквозь водопад собственных слез. И если другие возможности я утратила, то способность плакать, после аварии обострилась в разы.
И все же, как мы сильно заблуждаемся, когда считаем что у нас много времени. Мы живем, перестав ценить все то, что имеем, принимая это за должное. Но однажды, судьба накрывает тебя иной стороной, оставляя в тени, и ты начинаешь все понимать. Мое «однажды» уже наступило…
Я практически не помню, как мы оказались дома. Было уже поздно. До сих пор перед глазами стоял портрет матери — теплая улыбка, добрый взгляд, прическа чуть выше плеч…эпитафия о скорби.
— Вот так, за маму, — бабушка толкала мне в рот ложку с яблочным пюре. Я жутко хотела кушать, поэтому детское питание показалось мне настоящим деликатесом. — Вот молодец. Умница, доченька.
После ужина, бабушка поволокла меня в ванную. Сняв с меня всю одежду, она опустила меня в воду. Или Тамара что-то не рассчитала, или мое тело так реагировало на воду, но она была более чем прохладной. Удалившись, бабушка оставила меня одну на какое-то время. Что меня тоже крайне удивило. А если из-за скользкой поверхности эмали, я упаду под воду? Какова вероятность, что у меня получиться выбраться на поверхность? Да у меня просто нет шансов.
Я видела, как синеют пальцы на ногах. Господи, мои икры так похудели, а уродливые колени стали сильно выпирать. Я походила на экспонат по изучению человеческого строения. Выделялась каждая косточка, и обтягивающая их кожа, казалось, сейчас треснет. Я закрыла глаза, больше не в силах смотреть свое тело. А открыла их, только когда вернулась бабушка.
На смену неприятной картины пришла более ужасная. В пороге стояла бабушка, которая держала в руках блестящие большие портные ножницы. Что она задумала? Избавиться от меня?
— Сейчас, доченька. Сделаем из тебя красавицу, — сказала она, проводя рукой по моим волосам.
— Баушка, — нервно встрепенулась я, но она как будто не обращала на это внимания. Все гладила и гладила. Мои губы дрожали, но не только от холода.
Но когда лезвия оказались возле моего лица, мои глаза расширились, а сердце замерло. Я услышала неприятный хруст возле правого уха, он продолжался несколько секунд. И когда я почувствовала странную легкость в области макушки, до меня дошло — она стрижет мои волосы.
— Доченька, какая же ты красивая.
Я поджала губы, чувствуя приступ обиды и беспомощности. Какого черта? Я всегда гордилась своими волосами. Потребовалось несколько лет, чтобы они достигли нужной мне длины. Я всегда пренебрегала красителями, чтобы сохранить их естественность и гладкость. А что теперь?
Без капли сомнения, бабушка потянулась к оставшейся длине. За долю секунды моих волос не стало. Мои плечи больше не чувствовали их. Складывалось ощущение, что я недостаточно настрадалась и жизнь не упускает ни одного шанса, чтобы вновь мне отмстить.
— Доченька моя, — довольная бабушка любовалась мной, игнорируя потоки слез, которые, казалось, повысили уровень воды на несколько миллиметров.
— Ама. ама. мама, — выдавила я, как будто жаловалась. Я хотела похвастаться ей своим успехом, прежде чем она зайдет дальше. Я хотела отвлечь бабушку от безумного деяния. Мне нужно было ее остановить.
— Ама…мама, — повторила я, хриплым от обиды голосом.
Моя грудь сжалась от боли, словно в мою грудную клетку посадили колючего ежика. Только вот эти иголки были фантомными. На самом деле, мне проще было бы пережить удар палкой, чем это. Физическая боль не сравниться с той, которая колет меня изнутри.
— Правильно, я твоя мама, — сказала бабушка, вытерев руки полотенцем. Забрав с собой орудие, которым скосила единственное, что добавляло мне красоты, она вышла за дверь.
И только тогда я все поняла. Я лежала в ванне и наблюдала, как длинные локоны распределяются по поверхности воды. Я все поняла. Бабушка не в себе. Обезумив от горя, она решила, что я ее Анжела. И эта прическа, лишь доказательство, что она не смирилась с потерей дочери. Эта ужасная правда выбила меня из и так шаткой колеи. Что же теперь будет?
Это удушающая петля смыкается на моей шее только туже — беспомощность. В этот лабиринт я попала надолго. Я плутаю по этим коридорам, заочно зная, что выхода нет. И как мне постучаться в нужную дверь, когда ее попросту не существует? Моя болезнь — это тупик. Но, по-моему, я поняла свою роль в этой жизни — проверять людей на доброту, на сострадание, на силу духа…на любовь.
Глава№ 7
Несколько месяцев спустя.
Я смотрю на свои руки, шевелю пальцами и задаюсь вопросом — как такое может быть? Удивляюсь собственным возможностям. Но когда твое сознание замечает самого себя — это прекрасно.
В детстве, я любила смотреть на небо, там, где нет светового загрязнения и звезд гораздо больше, чем обычно. Я утопала в черно-синей пучине и ошарашенная этой красотой, осознавала, что являюсь крошечной частичкой этого огромного пространства. Меня накрывала масштабность этого ощущения, завораживал вид, и оглушала тишина. Такая медитация открывала мне истинную реальность, она приводила меня в восторг.
Я — это сознание, которому даны руки, ноги и вся эта сложная система связи клеток, гормонов и биохимии. Я лишь вишенка на вершине громадного торта, и только сейчас, прожив определенный отрезок времени, мне удостоилось это понять. Мое тело, пусть оно практически не функционирует, но это моя крепость. А моя крепость, это в первую очередь вера, любовь и надежда.
Я уже и забыла, когда в последний раз заходила в Интернет, но когда эта возможность появилась, то сразу же потянулась к своему старенькому, а теперь еще и пыльному ноутбуку.
Моей радости не было предела, когда я смогла пошевелить руками. Это случилось месяц назад и тогда, я показала средний палец своей болезни. Пусть слабо и коряво, но зато уверенно, и с этим вызывающим жестом я продолжаю идти дальше. Не буквально, конечно, расставаться с коляской я еще не готова, но в дальнейшем, мы обязательно прекратим этот «служебный роман».
Поджав губы, я медленно вводила логин и пароль к своей странице «ВКонтакте». Я была поражена огромному количеству новых сообщений и уведомлений. Что это? Сочувственные высказывания и пожелания скорейшего выздоровления? Но почему их так много? Обо мне знает весь город?
К сожалению, мои догадки оправдались. Обо мне и впрямь говорила вся школа и весь город, но только контекст этого обсуждения поверг меня в шок.