«Вчера избили одного такого. Мне понравилось».
Последнее сообщение пришло от Мамаева. Я представить не могла, что это фото спровоцирует такой ажиотаж. Звук поступающих сообщений выстреливал каждую секунду, и мне пришлось поставить телефон на вибрацию. Признаться, глумление над готами не вызвало у меня особой радости. Но, я хотя бы попыталась. Я редко отдавала отчет своим действием, и это именно тот случай.
— Мне кажется, что ты подложила им хорошую свинью, — пораженная Тася, медленно качала головой. — Хорошую, жирную свинью.
Я равнодушно вздохнула.
— Чего не сделаешь для блага школы, — без всякого угрызения совести, я встала из-за стола и потянула подругу за собой. — Мне еще «спасибо» скажут.
Проходя мимо, краем глаза я заметила, что «Уроды общества» достали свои телефоны, а через минуту начали оглядываться по сторонам. В тот момент, я слегка струханула и поспешила удалиться из столовой.
Вы назовете меня мерзкой дранью, и будете абсолютно правы. Я не могу дать объяснение своим прошлым поступкам, мне просто этого хотелось. Считали ли я себя плохим человеком? Конечно же, нет. Так я считаю сейчас. Хотя даже это понятие слишком мягкое для меня. Я намного хуже.
— Как дела в школе? — поинтересовалась мама, убрав пальцем лишнюю помаду с губ.
Мы опаздывали в кафе уже на пятнадцать минут. Мама слишком кропотливо подошла к своему образу и на то есть довольно весомый повод — отец должен осознать, кого он потерял. Фисташковое платье отлично подчеркивало её фигуру, а массивная бижутерия сверкала на ней, как на новогодней ёлке. Что касается меня, то кроме малинового блеска для губ, все осталось по-старому. Белое платье местами примялось, но выглядело прилично, а волосы, зафиксированные огромным количеством лака, напоминали собой кукольный парик.
— Да что может быть интересного в этой школе? — пробурчала я, волоча тапком по полу.
— Ну, не знаю. Может быть, тебя поздравили как-нибудь особенно?
Я поджала губы, вспомнив стишок Гульнар, но с каким бы выражением она его не прочитала, какой бы трогательной не казалась ее речь, это не значит, что я расскажу об этом маме.
— Все по классике, — соврала я, поторопившись перевести тему. — А ты я смотрю, решила отойти от банальности. Твой внешний вид — это что-то новенькое.
Мама слегка хихикнула себя под нос.
— Я сама уже забыла, когда в последний раз разрисовывала своё лицо.
— Сказать по правде, разрисованное лицо тебе очень к… лицу.
— Я представляю, как задохнется от зависти новая спутница папы. Кстати, как ее зовут? Змея? Акула? Или стерва?
Мама наградила меня строгим взглядом.
— Не придуривайся, — велела она. — Ты прекрасно знаешь, что ее зовут Ольга. Последнее время, мне совершенно не нравиться твое поведение. Откуда столько злости? Раньше ты такой не была.
— Это ты меня такой воспитала, так на секундочку.
— Не смей так выражаться. Я никогда не вкладывала в тебя жестокость. Я не потерплю оскорбления в адрес твоего отца и его семьи в этом доме. Это их жизнь, и они вправе распоряжаться ей, как им только вздумается. И моя дочь, должна уважать чужой выбор, а тем более выбор своих родителей.
Моя челюсть отвисла от возмущения.
— А как я должна к ним относиться? Упасть в колени и целовать им ноги? Поблагодарить за то, что он уничтожили нашу семью? Ну, уж нет. Я ненавижу их. Ненавижу их всех. И если бы мне предложили убрать этих людей с белого света, засунуть в другую реальность, я бы согласилась не задумываясь.
Анжела Крюкова начала нервно всовывать ноги в лаковые туфли.
— Ах, вот как? Может, ты вообще хочешь остаться одна? Хочешь избавиться от отца? Зачем так мелочиться? Я тоже могу исчезнуть из твоей жизни.
Надув губы, я отвела взгляд в сторону.
— Тебе это не касается.
— Это еще почему? Я виновата в этом разводе не меньше остальных. Злись на меня тоже. Ты ведь взрослая девочка, должна здраво оценивать обстановку. Или я ошибаюсь?
Я промолчала.
Как она могла позволить ссору в мой День Рождения? В день, когда все должно было пройти идеально? Справляясь с внутренним гневом, я попыталась восстановить душевное равновесие. Я представляла огромный торт усыпанный цветными свечками, который ждал меня в кафе. Представляла момент загадывания желание, тогда я точно попрошу остаться одной. Ну, или с Толиком, Тасей, и еще несколькими людьми. Пусть родители страдают, когда потеряют меня — это будет им уроком, за испорченный праздник.
— Эй, подожди меня! — с обидой крикнула я, когда мама вышла в подъезд. — Я еще не обулась!
— Догонишь, — послышался ее голос из-за двери. Уже захлопнувшейся двери.
Когда на уроках истории, нам рассказывали о детях блокады Ленинграда, о том, как приходилось им есть землю, клей, обои, и собственную одежду, это вызывало у нас смех и отвращение. Смеялись все, и я думала, что это правильно, нормально. Никто не даже не попытался вслушиваться в сострадательный голос учителя и не старался прочувствовать ту боль, которую пришлось пережить нашему народу. Только потому, что им все это было чуждо. Это было чуждо мне. Видимо не получив в жизни настоящего горя, я решила что меня это не касается и никогда не коснется. Как же сильно я ошибалась. Я заработаю такую рану, которая никогда не заживет и не перестанет болеть.
Вряд ли, я могла устроить ДТП, но дурацкая привычка быть лучше всех помогла мне в этот день и тогда послужила мне самым беспощадным уроком.
За всю дорогу до кафе мама не проронила ни слова. И если я старалась что-то лепетать, она была непоколебима. В итоге, молчали мы обе. Ну и пусть, все равно со временем она остынет, и будет носиться вокруг одной меня. Я была уверена в этом, поэтому не придавала нашей ссоре особого значения. Так было всегда. Остается. И будет.
Мои глаза заблестели от восторга, когда я разглядела мерцающие фонари, которыми был усыпан фасад кафе. Предвкушая сладкое веселье, я ускорила шаг, оставалось только перейти дорогу, которая отделяла меня от главной цели. Я нетерпеливо топталась на месте, наблюдая за потоком машин, которые и не думали пропускать нас. Сломанный светофор мигал всеми тремя цветами, и единственное, что пришло мне в голову, это пойти наперекор надоедливому транспорту.
— Да к черту вас! — огрызнулась я, смотря прямо перед собой.
— Лена, стой! — крикнула мне мама, когда я вступила на асфальт. — Куда же ты?
Подавив улыбку, я все же обернулась. Я не думала, что она сдаться так быстро, и нарушит свое молчание до прихода в кафе.
— Идем, — позвала я, когда передо мной с визгом затормозил водитель небольшого грузовика. — Вот видишь, — развела я руками, — они пропускают.
Испуганное лицо мамы растворилось в дымке от жженой резины.
— Ну, чего стоишь как истукан? — я изнемогающе подергалась в коленях.
Недовольные сигналы проезжающих машин раздражали уши. Я мало что тогда соображала, но была полностью уверена в своих действиях.
— Лена! — кинулась на меня мама, и я не успела понять причину ее паники.
Меня ослепил свет фар. Помню, как мамина рука схватилась за мое запястье, и в секунду наша связь разорвалась. Потом удар и я на горячем асфальте. Красно — оранжевый закат и лиловые тучи. Показалось мне или нет, но я увидела белый кузов того самого грузовика, которого развернуло на 90 градусов и устойчивость которого оставляла желать лучшего. На секунду я решила, что он вот-вот перевернется на меня, и инстинктивно выдвинула руки вперед в попытке защититься.
Яркий свет озарил всю улицу.
Я помню, как приподнялась на ноги, на широкой, пустой дороге, словно все автомобили растворились в воздухе. Было жарко, хотелось пить, но главное, я не чувствовала боли. Раздался чей-то крик, такой пронзительный, что казалось, что он заглушил целый мир. Мимо меня проходит мама, такая спокойная, она будто не замечает моего присутствия. Я бегу за ней. Мы идем по бесконечной, нескончаемой дороге, разрисованной белыми полосами и следами торможения машин. Мама молчит, она нарочно меня пугает. Я окончательно изнемогаю, начинаю плакать и трясти ее за платье, непонимая ее отрешенности. Но она все равно молчит, слезы катятся по ее лицу, и она продолжает идти, а у меня начинается дикий приступ истерики. Я кричу, требую обратить на меня внимание, но все тщетно. Мои ноги и руки каменеют, и я не поспеваю за ней. Это парализованное чувство поглощает мое тело, и оно валиться на твердую поверхность. Асфальт в секунду становиться мокрым от слез. Мама отдаляется все дальше, превратившись в черное пятно. Я хочу позвать ее, но ледяные губы не шевелятся, и мамин образ растворяется в закате, так быстро, будто вовсе не существовал.
А дальше темнота…
Глава№ 2
Как жаль, но я попала в число тех людей, когда осознание ценности приходит после невосполнимой потери. Как же много пришлось отдать, чтобы понять это. Все, что окружало меня до этого момента, уже было наградой, причем незаслуженной. Лишившись самого дорого, я могу смело заявить, что была счастлива. Когда-то была. Казалось, жизнь вознеслась на самую конечную точку и, не устояв на этой высоте, я кубарем покатилась вниз.
Мой клубок снов развязал пронзительный запах лекарств, резко ударивший в нос и посторонние голоса, один из которых принадлежал моей бабушке. Тамара Михайловна в свои шестьдесят девять обладала определенным тембром, спутать который было весьма сложно.
— Скажите, ведь это поправимо? — всхлипывала она, через каждые две секунды. — Пожалуйста, скажите, что она сможет себя обслуживать.
— Конечно, — откликнулся мужской голос. — Парализованы только конечности — она легко отделалась. Комплекс специальных упражнений, чтобы привести мышцы в тонус, и двигательные функции будут восстановлены. Сейчас, ей нужен покой, постельный режим и никаких поводов для переживания. Даже небольшой стресс, может усугубить ситуацию до полной парализации. Пожалуйста, отнеситесь к моим словам с полной серьезностью.
Бабушка громко охнула.
— Но доктор, как же тогда…как мне…
— Поймите, от этого зависит ее дальнейшая жизнь, — перебил он. — Моё дело вас предупредить. В остальном, я вам не советчик. Учитывая вашу ситуацию, все лекарства будут предоставлены бесплатно, но некоторые процедуры все же придется оплатить.
— Да, я понимаю, об этом и речи быть не может, — в голосе бабушки было столько горечи, столько трагизма, и казалось, что такой разбитой она не была никогда. — Господи, помилуй. Господи.
Мои воспоминания стали постепенно собираться в кучу. Мы с мамой спешили в кафе по поводу моего Дня Рождения. Но, почему я не помню самого праздника? Мой мозг категорически отказывается воспроизводить картинки того вечера: ни подарков, ни поздравлений, ничего. Постойте-ка, ведь никакого кафе не было, верно?
— Тамара Михайловна, я вам сочувствую, — сказал мужчина, и удаляющиеся звуки шагов смешались с бабушкиным плачем.
Я облизала сухие губы, которые напомнили мне хлебную корку. Попытка открыть глаза, отразилась режущей болью в голове. Слабая, я молниеносно проиграла яркому свету — пришлось зажмуриться. Где же я? У меня был вагон вопросов, но ни одного ответа.