— Мама!
Сквозь мутную пелену слез, скидываю с себя все постельное белье. Мои ноги касаются пола и, несмотря на дикую слабость в коленях, я медленно делаю шаг за шагом. Мои ступни, словно пластмассовые протезы, разве только что по полу не стучат.
— Помогите! Мне нужно к маме!
Адреналин, или что-то еще, но минутная сила покидает меня. Ноги подкашиваются, спина леденеет, а руки становятся тряпками. Мое ватное тело со звуком ударяется о грязный пол. Во рту появляется соленый привкус крови от пробитой зубами щеки. Я застыла. Застыла, словно была подстрелена электрошокером.
В коридоре носятся врачи и медсестры, но никто не видит меня. Я плачу. Я кричу, но не слышу сама себя. Мой голос в собственных ушах звучит так приглушенно, будто меня накрыло толщей воды.
— Ыама.
Язык, губы, челюсть, все отказывается меня слушаться.
— Ыама! Я уэзь, ыама!
Я широко раскрываю глаза и начинаю дышать ртом. Я похожа на рыбу, которую выкинуло на берег во время прилива. Вижу, как под кроватью стоят пыльные, грязные утки, по которым бегают жирные тараканы, но не могу приподняться. Единственное что у меня выходит, так это хлопать веками, чтобы избавиться от горячих слез.
Однажды со мной случалось подобное. Когда мне снился очередной кошмар, и я нуждалась в срочном побеге, тело как нарочно застывало, страх сковывал меня, и неизвестная сила не позволяла сдвинуться с места. Вот и сейчас, мое лицо краснеет от напряжения, но толку от этого мало. Точнее, его вообще нет.
— Помаыте…
В какую-то секунду, я понимаю, что наступает ночь. Хотя нет, это не она. Я теряю сознание.
***
Я помню, когда меня перевозили из реанимационного отделения, помню, как суетились надо мной врачи, помню вопросы, которые они задавали со странной интонацией, словно я была пятилетним ребенком, и иголки, которыми раз за разом протыкали мои вены. Многое мне запомнилось. Но, опять же, я не уверена, что это было в реальности. Словно ежик, я несколько дней плутаю по густому туману и не вижу ни одного просвета.
— Когда я могу её забрать? — услышав голос папы, меня вернуло в этот мир. Реальный, суровый, мучительно-болезненный мир.
— Полагаю, что сегодня вечером, — ответил врач. — Она уже месяц здесь, думаю, что этого будет достаточно. Состояние стабильное, а дальше все в ваших руках. К сожалению, здесь она не получит должного ухода.
Понимание того, что я пропустила месяц своей жизни, если её таковой можно назвать, казалось мне злой шуткой. Теперь я знаю, что прерывистые сны о том, что меня накачивают успокоительными, были вовсе не снами.
Слышу, как тяжело вздохнул папа.
— И все равно я ничего не понимаю, ведь она была нормальной, — он запнулся. — То есть, я хотел сказать, что она могла говорить, хоть как-то шевелиться. Даже ходить.
— Все дело в сильном стрессе. Ваша свекровь сильно напугала Лену, когда рассказала о смерти матери, и это послужило главным катализатором сбоя нервной системы. Девочка полностью обездвижена, благо дыхательные функции не нарушены.
Каждое его слово, хлестало по мне, убивало меня, я не хотела его слышать, но и закрыть уши руками я тоже не могла. В одночасье я потеряла своё тело, смысл, волю и в этом только моя вина.
— Как же так? Как же так? — повторял папа, находясь в полном замешательстве. — Что теперь будет? Теперь, она как кукла.
— Не стоит отчаиваться, Игорь. Повторюсь, у вашей дочери есть шанс на нормальную жизнь. Заболевание не врождённое, любой фактор может повлиять на восстановление двигательных функций. И, конечно же, работать придётся очень много.
— Куда уж больше? — выпалил отец. — Я и так целыми сутками на работе.
Мое дыхание прервалось, в груди кольнуло болью. Он говорил так, будто я обуза, которая нарушила все его планы. Но как объяснить ему, что я это не нарочно? Неужели, он не слышал этого раньше? Откуда такая реакция? Он же не мог навестить меня впервые за месяц?
— Я приготовлю выписку, — сказал врач. — Вы получите все рекомендации от нашей медсестры, а также адрес, где вы получите инвалидную коляску и туалетное сиденье. Реквизиты государственные и не совсем потребного вида, сами понимаете, так что со временем вы можете приобрести что-то более качественное.
— Конечно, — согласился он, — но надеюсь, что этого не потребуется.
Кусачее предположение, что на мне экономят, вызвало невероятное возмущение. Ирония в том, что теперь смех, горе, ярость и страх — это абсолютно одинаковое выражение лица.
— Буду ждать вас у себя в кабинете, — перед уходом врач откашлялся, будто ему порядком наскучил этот разговор. — Учтите, время посещения больных закончиться через сорок минут.
Я поймала себя мысли, что не хочу никого видеть, слышать, несмотря на то, что теперь это единственные мои способности. Обида засела в сердце и свернулась там калачиком. Правда в том, что я очень хотела жить и верила, что смогу справиться. С помощью папы, бабушки, друзей, ведь я ещё так молода. И пусть страшный диагноз для меня лишь временная трудность, пусть осознание ещё не пришло ко мне, но сегодня я вижу своё будущее. Мне удастся пройти этот каменистый путь. В любом случае, моя временная потеря движения несравнима с той, которую принято называть невосполнимой. Мама, я лишила себя возможности дышать с тобой одним воздухом и никогда себе этого не прощу. А пока, мне хочется думать, что этот кошмар скоро закончиться. Скорее всего, это очень правдоподобная галлюцинация от несвежих грибов, или что-то подобное, иначе я не могу воспринять все это разом. В реальности, я бы захлебнулась в собственных слезах, узнав о гибели мамы, но мои глаза сухие, словно сухари. Мне не хочется плакать. Да, это определенно жуткая галлюцинация. В меня вкачали столько анальгетика, что у любого бы поехала крыша.
— Привет, — папа опустился на стул, возле моей больничной койки. — Я заметил, что ты очнулась. И если ты слышала весь разговор, то прошу тебя отнестись к этому по-взрослому.
Боже. Он разговаривал со мной так, будто я была очередным бойцом, который поступил в его роту.
Мои глаза распахнулись. Я удивилась тому, что палата была озарена яркими лучами солнца. Мне казалось, что на дворе глубокая ночь. Я прошлась взглядом по помещению, а только потом обратила внимание на родного мужчину.
— Господи, — он грустно хохотнул, — вот так и не скажешь, что с тобой что-то не так. Все та же красавица, просто теперь, она не ругается.
Я натянула грустную улыбку, но пока не поняла, получилось у меня это или нет.
— Пыв…пыв…пыуэт…
Он остановил меня рукой по плечу.
— Привет, привет, я понял. Не утруждайся.
Его тяжелое дыхание касалось моей щеки. Нет, я не чувствовала этого, просто видела, как колышутся мои пряди у лица.
— Сегодня, я заберу тебя к себе, — сказал он, погладив меня по голове. — Надеюсь, ты не против?
— Ээт, — я покачала головой, и на этот раз, у меня это вышло.
На меня смотрели потухшим, серым взглядом. Казалось, что отец смотрит сквозь меня. На его подбородке просвечивалась седая щетина, а русые волосы торчали в разные стороны. Служебная форма была измята, чего раньше он себе никогда не позволял. В отличие от бабушки, он приобрёл несколько глубоких морщин. Боже, я уничтожила их всех.
— Я попросил врача больше не накачивать тебя антидепрессантами, — мягко сказал он. — Ты ведь больше не наделаешь глупостей?
Я снова покачала головой, но на сей раз молча.
— Тебе нужно принимать нормальную пищу, на капельнице долго не протянешь. Пойми, Лен, нам нужно постараться вернуть все, как было. Что ещё возможно вернуть…
Я отвела взгляд в сторону. Колючие ветки покарябали душу, а губы задрожали. Если у меня была возможность отключить ещё одну функцию, то я бы с лёгкостью пожертвовала слухом. Все, о чем говорят последние дни — самое ужасное, что мне доводилось слышать.
— Да уж, если бы Анжелка была рядом, — поджав губы, папа задрал голову к потолку, — она бы знала, что с этим делать. Эх, Анжелка, проучила ты меня по полной программе.
Глаза начало резать и, опустив веки, я выпустила два тоненьких ручейка. Господи, почему этот кошмар такой реалистичный?
Холодным пальцем папа вытер мои слёзы.
— Я тоже её потерял, — прошептал он, и его скулы затряслись. — Мне будет её не хватать.
Нет, я не верю. Не верю, что мамы больше нет. Почему они все говорят об этом?
Из моего рта вырвался слабый, горестный стон, словно мне в наказание, он не позволял выпустить разом всю боль.
— Мы справимся, дочка, — пообещал папа и взглянул на наручные часы. — Мне пора, меня ждёт твой врач. Скоро вернусь. Скоро мы вернёмся домой.
Поцеловав меня в макушку, он поспешно удалился. Трудно объяснить, сколько вопросов осталось крутиться в моей голове, которые я так и не смогла задать. Черт, я не смогу объяснить этого, потому что — не смогу! А когда появиться такая возможность, едва ли я захочу спрашивать.
Я пролежала несколько часов в одиночестве, за это время медсестра успела переставить капельницу и поменять утку. И, казалось бы, что прислуживать больному низкая работа, унизительно чувствовала себя только я.
Палата была похожа на обшарпанный подъезд трухлявого барака. Не удивительно, что я тут единственный посетитель. Моя голова, а только эту часть тела я могу своей, потому что все остальное было пластмассовой подделкой, медленно перекатывалась с одного бока на другой — я проработала шею, которая неприятно затекла. Тупая боль в затылке не давала полностью расслабиться. Набрав в легкие воздуха, я попыталась напрячь каждую клеточку тела и хоть немного пошевелиться, но единственное чего я добилась, это боль в глазных яблоках.
Нет, я не была готова принять этот вызов. Я не готова принимать эту правду. Если кто-то сверху решил ограничить меня в возможностях — я смирюсь. Но только пусть вернет мне маму. Без нее, любые возможности, автоматически становятся невозможностями.
Уже стемнело, а папа так и не явился. Я чувствовала себя покинутой, ненужной. Да уж, жалость к себе определенное скучное чувство. Бесполезное, оно пожирало меня изнутри.
В какой-то момент, в дверном проеме появился силуэт человека с ходунками. Продвигая свой железный атрибут вперёд по кривому полу, он издавал неприятный скрежет. Прыгая на одной ноге, вторую он волочил за собой и когда приблизился, наши глаза встретились.
— А я было решил, что ты никогда не очнёшься, — сказал парень, усаживаясь на край моей кровати. — Ух, наконец-то добрался. Последние ступеньки дались мне нелегко. И какой умник сделал неврологическое отделение на четвёртом этаже? Не подскажешь?