— Дуак, — выругалась я.
Их глупые выводы были весьма оскорбительны. Я не хотела быть учебником с пометкой «Я познаю мир», а тем более экспонатом для их исследований.
— А это, на каком языке?
— Не понимаю. Может, на языке зомби?
— Ууууыыы, — подыграла я, в надежде напугать их.
Но, они лишь расхохотались мне в лицо. А потом, Жора потянулся к моим волосам.
— Не трогай! — остановил его Кирилл. — До нее нельзя дотрагиваться. Она — заразная.
— Брешишь!
— А вот нет!
— А вот и да! — Жора нахмурил лоб. — Ты сам ее только что трогал! Почему тогда мне запрещаешь?
Кирилл поставил руки в боки, отчего его пальцы провалились в глубоких впадинах.
— Вообще-то, мы пьем специальное лекарство. Мама пьет его, я и даже Игорь. Родители говорят, что если она не поправиться, то мы отнесем ее обратно на помойку.
— Выкинете, что ли?
— Ну, да, — его равнодушие не знало границ. — Так умерла ее мама. Ее не смогли вылечить. А нам, трупаки в доме не нужны.
Его гнусная ложь резала мне уши. Как только смогла, я выдвинула шею вперед и злостно прорычала. Испугавшись, парни попятились назад.
— Чего это она? — казалось, что Жора был запрограммирован на общение одними вопросами.
— Наверное, в туалет хочет. А может, уже.
Из последних сил я старалась набрать в рот слюны, что плюнуть в этих гаденышей, но это не выходило.
— Смотри, — Жора показал на меня пальцем, — у нее пена изо рта. Она сейчас сдохнет. Это ты во всем виноват.
— Тихо! — скомандовал Кирилл. — Маме это не понравиться! Она может наказать меня, и тогда о приставке забудь!
Я начала брыкаться на стуле, но тряслась только голова. Мои крики превращались в прерывистые стоны.
— Что делать будем? Как угомонить ее?
— У меня есть идея, — Кирилл подошел к своему шкафу и достал оттуда мятую футболку. — Мне Миша рассказывал, для того чтобы его попугай перестал чирикать, они накрывают клетку тканью, и когда птица очутится в полной темноте, то она перестает петь.
— Давай попробуем.
Мои глаза поползли на лоб, а потом, в секунду все стало черное. В нос ударил запах пота от несвежей одежды. Это было крайне унизительно, а парни в свою очередь продолжили игру. Спокойно и невозмутимо. Я поражалась их малодушием, хотя совсем недавно ничем от них не отличалась.
Было жарко, душно, воздуха не хватало, или же мне просто не хотелось дышать отвратительным запахом. Прочистив горло, я начала издавать жалкие призывы о помощи. Я трясла головой, в надежде, что унизительная накидка упадет с моей головы, но все было тщетно.
Силы очень быстро покинули меня. Я смирилась и, глотая ртом воздух, мирно ждала, когда меня освободят.
«Пожалуйста, только живи», — умолял воздушный голос.
Нос щекотало от слез, которые собирались на его кончике. Мое же дыхание напевало мне колыбельную. Конечности стало покалывать, словно тонюсенькая паутинка тока проходила по ним. Облизав соленые губы, я поняла, что они стали более мягкими, чувствительными, что ли. И если раньше, я чувствовала себя вечным пациентом стоматологии, которого обкололи анестезией, то сейчас губы стали иными.
Закрыв глаза, я постоянно вижу множество светлячков, которые помогают на минуту забыться, они летаю, резвятся, но стоит тебе вспомнить, кто ты есть на самом деле, как они осыпаются маленькими трупиками, оставляя тебя в полной пустоте.
— Это еще что!? — строгий голос Ольги вернул меня из пятого измерения.
— Мама, Лена сама во всем виновата! Она плевалась в нас!
— Да, тетя Оля, он вам правду говорит!
Ох, эти мерзкие дети, они даже меня перепрыгнули.
— Так, с меня хватит, — резко содрав с меня футболку, тетя Оля поволокла меня прочь из комнаты. — А с вами я разберусь позже!
Моя радость была недолгой, потому что меня поставили в кладовку.
— Прости, но у меня не двадцать глаз, чтобы уследить за всеми, — с этими словами дверь захлопнулась.
Покачнувшаяся лампочка болталась в воздухе, отчего тени на стенах заплясали. Она была также одинока, как и я. Густая пыль попадавшая в нос щекотала горло, а тусклый свет провоцировал очередную резь в глазах. Но, я уже не плакала. Я зависла в очень странном состоянии — мне не хотелось умирать, но и будущего я не видела.
«Только живи, пожалуйста».
Каждый день, как наказание за прошлые ошибки. Теперь, мое место в кладовке, со швабрами, тряпками и прочей атрибутикой. И скорее всего, малыш был прав — меня нужно отнести на помойку.
Я помню папу, который отыскал меня среди этого хлама. Помню, его виноватые глаза и понурое лицо. Помню ссору, в которой Ольга просила избавиться от меня. И помню, папино согласие, которое хлестнуло болью по сердцу. Они устали от меня, как от котенка, который был слишком взбалмошным решение. И я не виню их.
Пройдет несколько дней, и меня, как бандероль отправят к бабушке. По началу, мне покажется это отличной идеей. Но, это только лишь по началу.
Глава№ 4
Собственное тело стало клеткой для меня, но ее прутики вовсе не золотые.
Бабушкина выпечка пахла лучше любого фастфуда.
То эта Тамар Михайловна возит меня по всем известным знахаркам и никому не разрешает даже дышать в мою сторону, то тычет мне в лицо жирными пирожками и кулебяками, которые способны усугубить и без того шаткое положение. Сказать по правде, бабушка свихнулась хуже моего. Каким бы глазом я ни моргнула, какой бы звук ни издала, она воспринимает это за силу свыше. Но даже это не коробит меня — здесь не обижают. Здесь, я нужна.
Считаю ли я отца предателем? Определенно — да. Этот мужчина умудрился бросить меня дважды. Отдав меня бабушке, он освободил свои плечи от ненужной ноши. Впрочем, так будет лучше для нас обоих. Пусть теперешнее лечение не сопоставимо со стандартными подходами, но все же оно есть.
Сегодня, бабушка впервые везла меня на обязательные процедуры, о которых так часто говорил врач. Старушка лихо управлялась с пандусом и уверенно катила мою коляску впереди себя. В больничном коридоре, меня встречало множество жалостливых и пугливых взглядов, от тех и от других, меня начинало тошнить. Меня дико раздражало, что люди бояться меня, как будто я являлась носителем смертельной инфекции, но больше, меня убивала их жалость. Ведь именно в эти моменты, я ощущала себя полным ничтожеством.
— Женщина, очередь! — возмутилась барышня с пятилетним ребенком на руках, когда бабушка попыталась открыть кабинет врача моей коляской. Вся собравшаяся очередь моментально поддержала ее упрек недовольными возгласами. В этот момент, мне сразу захотелось вернуться домой.
Тамара Михайловна моментально приняла оборонительную позицию.
— Как вам не стыдно? Вы что не видите? У меня ребенок инвалид!
Каждый раз, когда бабушка выдвигает подобное определение, что-то щелкает у меня в голове, появляется дикое желание возразить и незамедлительно уйти прочь. Увы, я не смогу сделать ни того, ни другого.
— Мы тут все нездоровы, — буркнула мамочка, и демонстративно хлопнула дверью перед носом старушки.
Ошарашенная бабушка откатывает меня в сторону и бежит вслед за своей обидчицей. Я ловлю на себе десятки не определенных взоров и закрываю веки.
Раньше, я любила внимание. Любила его привлекать. Но теперь, это кажется мне мукой, как наказание за прошлое самолюбие.
Дурацкая забота бабушки переходит все рамки. Я слышу, как за дверью сотрясаются стены, и хочу провалиться сквозь землю. До того момента, когда ярые крики перебил скрежет железа.
— Привет, Крючок, — перед глазами всплыло веселое лицо Егора. — Я же говорил, что мы еще встретимся, — улыбнулся он.
— Пуэт, — поздоровалась я, обрадовавшись. Этот паренек был самым позитивным из тех, кого мне приходилось встречать после аварии. Он смотрел на меня, как на совершенно обычного человека, и это было искренне, что сильно подкупало. Признаюсь, в обычной жизни, я бы никогда не обратила внимания на подобного подростка. Его волосы были неприличной для парня длины, а телосложение никак не состыковывалось с нормой. Но даже он был совершенно нормален на моем фоне.
— Ох, невеселое занятие тебя ждет, — предупредил он и пробежался глазами по коридору, а потом вернулся ко мне. — Ты что одна сюда пришла?
На его шутку, я притворно скривила лицо.