Тем временем Инду погладил корову, встал на четвереньки и прильнул к соску. Но странное дело — чем больше он пил, тем, казалось, всё больше молока распирало вымя. Наконец молоко само потекло из всех сосков настоящим ручьём, устремившимся наружу из пещеры. Индра, недоумевая, наблюдал за молоком, которое лилось из его тела — он всё ещё считал тело своим, хотя оно и имело форму коровы. Интересно, откуда это молоко берётся? Неужели просто из травы?
Инду напился, а молочный ручей всё продолжал литься. Малыш засмеялся, глядя на это, и стал рвать цветы, выросшие на полу пещеры, чтобы сделать гирлянду. Индра мотнул головой — мол, зачем такие церемонии. Однако, почему-то дарить молоко было так приятно… И совсем не хотелось прекращать его поток, становясь обратно Адитьем, мужчиной…
Инду надел венок на шею коровы, сложив руки, поклонился и прочёл благодарственный гимн. Поток молока постепенно прекратился, но быть коровой Индре было всё так же приятно. И даже мысли были какие-то… коровьи.
Индра заметил, что вся мордашка у его двуногого телёнка перепачкана. Поддавшись какому-то непонятному чувству, Индра высунул длинный коровий язык и принялся вылизывать лицо Инду, убирая с него остатки молока. Мальчик, конечно, засмеялся, а затем крепко обнял корову за шею.
— Я сейчас спою тебе песенку, — сообщил он. — Ты пока полежи, пожуй жвачку — коровам так положено.
И запел — негромко и нежно, очень успокаивающе. Слова были совсем простыми, что-то про зелёные лужки. Индра послушно подогнул все четыре ноги и лёг, тщательно жуя траву, всё ещё отдающую понемногу сладкий сок.
Тем временем, метель за порогом только набирала обороты. Внезапно раздался грохот, а затем — шуршание снега: молния ударила выше по склону и весь вход в пещеру оказался засыпанным так, что даже свет от молний не пробивался. Индра от неожиданно громкого звука вскочил на ноги — поднимался он коровой, а встал уже юношей.
Стало совсем темно. Только Инду слегка светился в темноте, словно светлячок или гнилушка. Индра воззрился на малыша, разглядывая его мягкое сияние.
— Ты… очень, очень необычный, Инду.
— Ой! Ты не дожевал, — произнёс малыш с укоризной.
— И что случится со мной? — спросил Индра, аккуратно вынимая остатки травы из-за щеки.
— Моя мама говорит, что к пище надо относиться с уважением, — наставительно сказал мальчик. — Доедать, что дала мама, до крошки! Вот! А ты… не доел!
Малыш показал на оставшуюся не тронутой траву.
— Ох, ладно, — нехотя согласился всё ещё обеспокоенный Индра. — Но я же всё-таки — не корова. Я не могу питаться травой.
— Если будешь коровой, то будешь кушать травку, — заявил Инду.
— Не думаю, что это пойдёт мне на пользу, — возразил ему Индра, садясь в позу лотоса на жёсткий каменный пол. — Да, я сейчас могу разжевать всю эту траву, но чтобы она… э-э-э-э… вышла, нужно очень много времени провести в теле коровы. А в моём животе она не переварится.
— Я тебя и в виде коровы люблю, — заверил малыш. — Но чем же тебя накормить, если ты не ешь травку? У меня больше ничего нет…
— Во-первых, я — воин и должен уметь терпеть лишения, — назидательно поднял палец Индра и тут же хитро прищурился. — А во-вторых, лучшая пища — это сома!
— Сома разве еда? — удивился мальчик. — Это же… как водичка…
— Сома — и еда, и вода, и лучшая вещь на свете! — бодро парировал Индра. — Если угостишь меня, буду рад. А траву… Я понимаю, ты старался, и я могу съесть и её, но в теле коровы я даже из этой пещеры не выйду, а нам же ещё твоего друга спасать, помнишь?
— Да, спасать друга! — оживился Инду. Он подумал и кивнул головой. — Ладно, дам тебе сомы. Только… не так много, как вчера. А то ты вырос, а потом спал долго. Дам чуточку.
Мальчик сложил ладони лодочкой и в них тут же заплескалась живительная влага.
— Мне много пока и не надо, — согласился Индра. Он с удовольствием приник губами к сложенным лодочкой ладоням Инду, жадно втягивая сому. Когда та сома, что помещалась между ладоней малыша, закончилась, новой не последовало. Мальчик улыбался.
— Индра, выход завалило снегом, — сообщил он. — Давай посмотрим, что там дальше, в пещере! Мне очень-очень любопытно! Кажется, она ведёт к корням гор…
— Снег можно и растопить, — резонно ответил Индра. — А ты как чувствуешь, твой друг внизу, у корней гор, или наверху, за снегом?
— Я… — Инду задумался. — Наверное, всё-таки внизу. Полезли!
Малыш тут же нырнул в узенький проход. Индра от нечего делать обернулся юркой змейкой, песчаной эфой, и заскользил вслед за Инду. Отчего-то постоянные превращения стали казаться юноше совершенно нормальными…
Пока он полз по узкому лазу, Индра понял, что те глаза, которые раньше просто наблюдали, теперь смотрят предвкушающе. Как будто бы тот, чужой, наблюдающий, радуется. Индра постарался догнать Инду, чтобы мальчик снова не встрял в одну из своих бесконечных «игр». Ощущение наблюдающих глаз ох как ему не нравилось…
Бесконечно тянущийся проход наконец завершился обрывом. Инду ойкнул и сорвался вниз, но не во тьму. Под обрывом, далеко внизу, горели красноватые огни. Там, похоже, было что-то большое, вроде освещённого зала.
Индра сделал рывок вслед за малышом, обратившись здоровенной летучей лисицей. Малыш порхал медленно, как пёрышко, потому подхватить его труда не составило. Юноша подхватил Инду, пока никто не заметил их появления, и утащил обратно в проход, которым они пришли. Оказавшись у выхода из лаза, мальчик нетерпеливо воззрился на Индру:
— Зачем? Какая игра! Пошли играть дальше!
— Погоди-ка, дружок, — прошептал ему на ухо Индра, распластавшийся на животе. — Помнишь, как было с ракшасами? Ты с ними играл, играл, а в итоге пришлось играть мне, потому что с тобой они не захотели.
— Один не захотел, — уточнил Инду. — Ой, думаешь, там ракшасы? Людоеды? Индра, пошли скорее знакомиться!
— И что ты будешь делать, если они с тобой играть не захотят? Снова будешь делать им больно и удивляться, почему они не ведут себя, как дети?
— Я не делал больно, я коров защищал! — веско заявил малыш. — Это же игра! В смерть тоже можно играть, если они хотят в смерть — помнишь, тот ракшас так и сказал? Или убить, или умереть! Это была его игра! Я сыграл, мне было весело! Ему, думаю, тоже. Он же сам её выбрал…
— Инду, — серьёзно сказал юноша, глядя малышу в глаза. — Ты видел, какое у ракшаса было выражение… лица, когда он упал?
— Оглупевшее! — захихикал малыш.
— Не только. Он был очень злой, и ещё… Он точно не хотел умирать. Меня убить хотел, это да, но не потому, что ему было весело.
— Если так, то он глупым был, — пожал плечами Инду. — Сам же предложил такую игру. Значит, должен был радоваться. А если не радовался… то зачем выбирал такую игру? Кто так делает, Индра? Ты же не делаешь?
— Ну, Инду, — вздохнул Индра, — вспомни-ка, было ли мне весело, когда на нас с тобой прыгнул лев?
— Разве нет? — Мальчик нахмурился, пытаясь вспомнить. — Я только радость помню…
— Мне было страшно, я был очень злой, а потом мне было ещё и больно, — напомнил Индра. — Ты называешь всё, что делаешь, игрой. И всё, что делают другие. Но скажи: как назвать дело, которым, конечно, занимаешься, но не ради радости?
— Работа? — Малыш от усердия вытаращил глаза. Он явно хотел угодить Индре.
— Дхарма, Инду, — ответил юноша. — Выполнять дхарму не всегда весело и не всегда это приносит радость.
— Мата говорит, что выполнение дхармы приносит радость, а баба — что в аскезе и медитации блаженство…
— Это потому, что твои родители — отшельники, — парировал Индра. — Но не все же в мире — святые мудрецы, правда? Вот дхарма ракшаса — это умереть или убить. Они не радуются, когда убивают. Вернее, радуются, но не так, как ты. Ты же вообще очень мало знаешь разных чувств! Ты не горюешь, тебе не больно, ты не сердишься… У тебя в семье, что ли, никто не сердится?
— Отчего же, братик Дурваса часто сердится, — сказал мальчик и тут же испуганно прикрыл рот, как будто выдал тайну.
— О, так знаменитый рыжий Дурваса — твой брат, маленький Инду? — хитро спросил Индра, делая вид, что не знает имени малыша. — Значит, ты знаешь, что можно исполнять свою дхарму и при этом не радоваться, а гневаться!
— Но это — его радость, — возразил мальчик упрямо. — Брат мне говорил, что когда он гневается, то очищает мир, и от этого ему хорошо! А я ещё знаю одну ракшаси! Она жила в лесу и ела всякое, и хотела съесть меня, и всё твердила, что это — её дхарма! Но я уговорил её пойти к моим мата и баба, они из неё сделали человека! И так она гораздо счастливее, чем там, в пещере лесной… Убивать только — не может быть такой дхармы… Даже звери не убивают, а добывают пропитание, какое им Господь положил…
— Ракшасы убивают не ради пропитания, — заметил Индра. — Слушай, в мире много такого, что никак не назовёшь «игрой»… Нужно всё-таки быть осторожным. Как в той истории, когда ты решил посмотреть на большой огонь, а братья тебя отговорили, помнишь?
— Да, большой огонь съел бы наш лес и наш дом, — кивнул малыш. — Индра, а что делать будем? И… Индра-а-а? — Мальчик вдруг обнял юношу за шею и посмотрел в глаза. — Что ты сейчас чувствуешь?
— Э… — растерялся Индра. — Я беспокоюсь, потому что за нами наблюдает кто-то очень злобный, и ещё… люблю я тебя, маленький! — Он потрепал Инду по голове. — И очень хочу уберечь тебя.
— От чего? — допытывался большеглазый ребёнок.
— От всякого вреда, — твёрдо сказал Индра. — Тебя нельзя ранить, и огорчить тоже нельзя, но можно взять в плен или того хуже… Братья рассказывали о многом, что придумывают сыновья матери Дити, и иногда это… просто ужасно!
— Расскажи мне! — потребовал Инду, не отпуская шею юноши. — Всё-всё! Мата Дити — это же твоя вторая мата, да?
— Она — вторая жена моего отца, риши Кашьяпы, — объяснил Индра. — Отец велит звать её «матерью», но у неё такие ужасные дети… Не хочу считать их братьями! Они — воры и устраивают всякие беспорядки, а потом брату Сурье приходится драться с ними, чтобы всё вернуть на свои места. Вот позавчера они украли небесных коров, представляешь? И ещё сому!
— Сому? — изумился ребёнок. — Но я же здесь! Ой…
— Да ладно тебе, — рассмеялся Индра. — Я уже догадался, что ты — Сома, младший сын риши Атри, и с тобой-то меня отец и послал поиграть. Но ещё сома — это такое растение, из которого мама Адити готовит для меня напиток с тем же названием… И он совсем как та сома, которой тебя благословил твой баба.
— А-а-а, — протянул мальчик с облегчением. — А то я подумал, меня украли! Надо спасать!
И весело рассмеялся.