Гримберт с удовольствием ощутил напряжение в голосе приора, слышимое даже сквозь хлюпанье пораженных некротическими процессами тканей. Он надеялся, что это напряжение рано или поздно убьет его. Может, приор Герард и был силен в своей вере, но, в конце концов, даже Самсон погиб, погребенный под руинами обрушенного им самим храма. Храм приора Герарда также был разрушен — его собственной самонадеянностью и алчностью.
— Мой последний довод весьма прост, господа. Человек, стоящий сейчас перед вами и называющий себя сиром Хуго фон Химмельрейхом из Нижней Саксонии — не тот, за кого себя выдает. Он самозванец, явившийся в Грауштейн со злым умыслом.
Он ожидал удивленных возгласов или даже ругательств, однако не услышал ничего кроме шелеста ветра, облизывающего серые громады Грауштейна.
— Вот это новость! — рассмеялся Шварцрабэ, — В этот раз сир Гризео и в самом деле нашел способ меня удивить. В смутные времена приходится нам жить, сиры, коли уже и самому себе верить нельзя. Я-то, представляете, все еще был уверен, что я — это я! Напомните мне немногим позже, я расскажу славную историю про викария, который вообразил себя Святым Домиником…
Приор Герард был настроен куда менее легкомысленно.
— Самозванство — тяжелый грех, — тяжело произнес он, — Не говоря уже о том, что подобное обвинение странно звучит от человека, скрывающего свое лицо, имя и герб!
— Мне это известно, — заверил его Гримберт, — Однако, согласитесь, одно дело — скрывать имя во имя данного обета, и совсем другое — принимать ложную личину с целью проникнуть в монастырь, смешавшись с прочими паломниками.
Приор Герард размышлял некоторое время.
— Этот довод будет принят во внимание, — глухо произнес он, — Если вы соблаговолите предоставить надлежащие доказательства. У вас есть подтверждения того, что сир Хуго — самозванец?
— Только устные. Дело в том, что я был знаком с сиром Хуго фон Химмельрейхом из Нижней Саксонии. Настоящим сиром фон Хуго. И могу вам рассказать об этом.
— Рассказать! — Томаш презрительно фыркнул, — Однако же! Ну и как нам узнать, что эта история не брехня? Так ведь каждый сочинить может, мол, встречал такого-то и такого…
— Я расскажу вам, как это было, — спокойно произнес Гримберт, — А когда закончу, любой из вас может в лицо мне заявить, что эта история — ложь. Даю слово человека без герба и имени, я даже не стану приводить доводы в свою защиту.
— А вы мастер поднимать ставки, — пробормотал Шварцрабэ, — По сравнению с этой игрой «Шлахтунг» не увлекательнее, чем кидаться камнями по лягушкам. Рассказывайте, старина, вы уже завладели нашим любопытством. И если история выйдет удачной, я буду первым, кто вам зааплодирует!
***
Хорошей истории нужно вступление, эта истина так же вековечна, как и та, что требует предварять сытную трапезу изысканным аперитивом, звучную оперу — легкой увертюрой, а рыцарский поединок — церемониальным приветствием. Слушателям надо время, чтобы настроиться на волну рассказчика. Но Гримберт знал, что сейчас у него этого времени нет.
— Это было неподалеку от Лангенхагена что-то около полутора лет назад, в Нижней Саксонии. Мы с моим оруженосцем завершали долгий и утомительный переход. Медь в моем кошеле звенела так редко, что редкие затесавшиеся туда гроши мы предпочитали тратить на хлеб и пиво, а не на свечки Святому Николаю, покровителю путников, так что дорога наша с самого начала складывалась паршивым образом. Под Изернхагеном на нас напали разбойники — какие-то одичавшие кондотьеры, решившие, видимо, что всякий, обладающий рыцарским доспехом, уж точно имеет в кармане пару монет. Их цепы и палицы против брони «Серого Судьи» были что иголки против панциря, а вот старая противотанковая мина, которую они где-то раздобыли, едва не отправила меня к праотцам. Мне повезло, отделался легкой контузией и даже сохранил ход, но в охлаждающей системе реакторе открылась течь и в скором времени «Судья» обещал сделаться стальным гробом для меня самого.
— В те края вообще опасно соваться в одиночку, — пробормотал Томаш, ни к кому конкретно не обращаясь, — Истинно говорят, недобрый край. С тех пор, как Мансфельды впились в глотку Розенам, а выводок Бурхандингеров примкнул к протестантам, в Нижней Саксонии воцарились звериные нравы. До сих пор говорят, что если хочешь посадить там виноград, просто воткни лозу в землю — земля напитана кровью до такой степени, что не потребуется даже поливать росток…
— Мы с Берхардом продолжили путь, хоть и были на последнем издыхании. Без еды, практически без патронов, без карты, мы не рассчитывали даже добраться до Лангенхагена. «Серый Судья» шел на малой передаче, его трясло так, что я ощущал себя великомучеником Герардом Венгерским, коего язычники сбросили с горы в бочке с гвоздями. Кроме того, меня отчаянно мутило. На тот момент я получал добрых три зиверта в час и не думал, что смогу долго продержаться. Вообразите себе наше удивление и радость, когда в ночной темноте мы вдруг обнаружили отблеск чьего-то костра! Рядом с дорожным шатром обнаружился рыцарский доспех и это обстоятельство заставило нас с Берхардом надолго задуматься, вместо того, чтоб выйти, как полагается добрым путникам, и поздороваться.
Томаш понимающе хмыкнул.
— И то верно. Рыцари в тех краях что дикие волки, все голодные, нищие и оттого злые. То, что именуется в более плодородных краях империи рыцарским поединком, чаще всего и похоже на драку волков — короткую, предельно яростную и кровожадную. В честь проигравших миннезингеры не складывают песен, их растаскивают на запчасти столь же жалкие победители.
— Край порока и братоубийственной войны, — подтвердил неохотно Ягеллон, тоже внимательно слушавший, — Вот, что бывает, когда люди в гордыне своей отрицают Святой Престол, польстившись на посулы реформаторов…
— Сейчас речь не о том, — прервал его Гримберт, — А о том, что я тогда думал, наблюдая за костром. Меня мутило так, что собственные внутренности казались липкой кучей лошадиного помета. Пользуясь темнотой, я мог бы всадить снаряд в рыцаря у костра, но даже это не гарантировало мне удачного исхода. Искушение в моей душе боролось со страхом, и борьба это была такая, что нервные окончания скручивались узлами. И тут он окликнул меня. До сих пор помню в точности, что он сказал. «Эй, любезный! — крикнул он во тьму, — Смелее, идите на свет. Добрым христианам нечего бояться друг друга! Не обещаю вам королевских яств, но сегодня днем я недурно поохотился и, вдобавок, запасся чистой водой. Запасы невелики, но на нас двоих уж как-нибудь хватит!»
— Благородный человек, — сдержанно согласился Ягеллон, — Такие редкость в Нижней Саксонии.
— Да, — ответил Гримберт, не заметив, что переходит на шепот, — Благородный человек. Его звали сир Хуго фон Химмельрейх и на его гербе была одинокая черная птица вроде галки или вороны. Это был такой же несчастный раубриттер, как я сам, младший сын в каком-то чахлом, хоть и древнем, баронском роду. Он был немногим младше меня самого, но, клянусь, он даже не шевельнул орудийными стволами, приглашая меня к огню. А уже это, поверьте, требует огромной выдержки и большого благородства.
Гримберт ощутил во рту пронзительный кислый привкус. Точно такой, какой он испытывал той ночью, изнывая от голода и хронической лучевой болезни, стиснутый жесткими потрохами «Судьи».
— Мы с ним сидели несколько часов вокруг костра, беседуя, как и полагается собратьям-рыцарям. Когда мы с оруженосцем утолили голод и жажду, сир Хуго поделился с нами новостями и безопасными маршрутами. Словом, вел себя так, как полагается вести рыцарю по отношению к своему собрату. Мы беседовали всю ночь, делясь друг с другом опытом и рассказами о землях, в которых нам приходилось побывать. Несомненно, он был умен и недурно начитан, что редкость для рыцаря, кроме того, обладал отличными познаниями в мироустройстве, теологии и картографии. Превосходный собеседник, один из лучших, что мне приходилось встречать.
«Беспечный Бес» стоял неподвижно, не выдавая чувства сидящего внутри рыцаря ни единым движением, но Гримберт знал, что Шварцрабэ напряженно слушает. Куда внимательнее, должно быть, чем слушал проповедь приора Герарда в соборе.
— Ну и что дальше? — нетерпеливо спросил Томаш, — Ваша история затягивается, сир Гризео. К тому моменту, когда вы доберетесь до сути, мне придется чистить доспех от ржавчины!
— История уже закончена, — негромко произнес Гримберт, — С тех пор мне никогда не приходилось видеть сира Хуго.
— И этот человек…
— Это не сир Хуго фон Химмельрейх.
— Вы совершенно в этом уверены? Я все еще не…
— Совершенно уверен, — спокойно заметил Гримберт, — Потому что собственноручно расстрелял сира Хуго фон Химмельрейха тем же днем на рассвете. Он повернулся к костру, чтобы подбросить дров, и в этот момент я всадил ему в спину короткую пулеметную очередь.
Он рухнул прямо в костер, беззвучно и молча. Берхард закопал его там же, в лесной чаще. Вот почему его смерть не попала в церковный Информаторий и осталась незамеченной приором Герардом и всем миром. Формально юный сир Хуго все еще жив и странствует где-то в отдаленных краях, давно никому не показываясь на глаза. Прекрасная личина для самозванца, не желающего, чтоб его разоблачили. Именно ее и взял себе человек в «Беспечном Бесе», явившись в Грауштейн.
— Почему? — звенящим от напряжения голосом спросил Ягеллон, — Почему вы так поступили?
Гримберт вздохнул.
— Почему? Потому что я — раубриттер. Мне требовались припасы, деньги, патроны. И раздобыть я их мог только таким образом. Вы же не будете судить волка за то, что он задушил овцу?
— Это… Это омерзительно, — пробормотал приор Герард, — Отвратительный и бесчестный поступок, идущий вразрез со всеми мыслимыми рыцарскими добродетелями!
— Верно, — согласился Гримберт, — Теперь вы понимаете, что я имел в виду, когда обещал, что вы поверите моей истории? Кто в здравом уме выдумал бы такую? Кто попрал бы собственную рыцарскую честь?
— Вы чудовище, сир Гризео. Не знаю, какое лицо скрывается за вашей броней, но это лицо чудовища.
— Может, и так, — легко согласился Гримберт, — Но нам, чудовищам, непросто уживаться в одном ареале, особенно таком замкнутом, как Грауштейн. Мне приходилось совершать в высшей мере неприятные поступки, но я не натравливал «Керржеса» на ничего не подозревающих людей. Этот сделал человек, называющий себя Шварцрабэ.
— Он прав, — со сдерживаемым отвращением заметил Ягеллон, — То, что совершил сир Гризео, отвратительно, грязно, но сейчас это вопрос его совести, нам же надо решить вопрос жизни.
«Вопящий Ангел» тяжело повернулся на своих огромных, как колонны, ногах.
— Значит, это он?
— Это он, — подтвердил Гримберт, — Я не знаю, как его зовут, не знаю и того, что вело его. Но у него определенно были счеты со Святым Престолом, а может, и с Орденом Святого Лазаря. Быть может, кого-то из его родни огульно обвинили в ереси или колдовстве. А может, какой-то не в меру жадный аббат лишил его родовых земель или… Черт возьми, это неважно. Важно то, что он, вооружившись добытым где-то «Керржесом» решил показать вам цену чуда. Явить такое чудо, при упоминании о котором люди еще сто лет будут вздрагивать. И он своего добился. Поздравляю. Теперь вы неразрывно связаны с этим чудом, приор.
Приор Герард сумел сохранить контроль не только над доспехом, но и над собственным голосом.
— У вас есть, что сказать по этому поводу, сир Ху… сир?
«Беспечный Бес» молча стоял, глядя на «Вопящего Ангела» тусклыми глазками сенсоров. Гримберт вдруг понял, почему последние несколько минут на вершине южной башни ему мерещился какой-то новый непривычный звук. Это не ветер Сарматского океана впервые за сотни веков изменил тональность. Он ошибся. Звуки Грауштейна остались прежними, просто из них впервые за долгое время пропала одна составляющая. Слишком давно он не слышал голоса Шварцрабэ.
— Сир! — «Вопящий Ангел» из неподвижной статуи превратился в тяжело лязгающего исполина, — Немедленно покиньте свой доспех. Если вы желаете оправдаться, церковный трибунал даст вам таковую возможность позднее. Опустите орудия и покиньте доспех. Считаю до трех!
Шварцрабэ засмеялся. Это был негромкий звук, однако его было достаточно, чтоб Гримберт ощутил злую колючую дрожь в кончиках пальцев. Этот мерзавец смеется. Видимо, еще не подозревает, что его шутка зашла слишком далеко. Что ж, у него будет время посмеяться, когда за него возьмется инквизиция. У него будет очень много времени посмеяться…
— Покинуть доспех!
«Варахиил» и «Ржавый Жнец» тоже развернули в сторону «Беспечного Беса» свои орудия. Ему не уйти, с облегчением понял Гримберт. На вершине южной башни было недостаточно места для маневра, а единственного снаряда, который имелся в распоряжении самозванца не хватило бы для того, чтоб нанести кому-то из оппонентов хоть мало-мальски заметный урок.
Шварцрабэ продолжал смеяться. Гримберт ожидал, что тот сейчас переведет дух и воскликнет что-нибудь вроде «Какая потрясающая история!» или «Вот это да, клянусь своей требухой!», однако Шварцрабэ ничего не говорил. Он смеялся, негромко всхлипывая, как смеется человек, который не в силах остановиться. Смеялся, как человек, услышавший чертовски хорошую шутку. Как…
— О дьявол… — пробормотал Гримберт, — Все в сторону!
***
Будь «Серый Судья» тяжелее на несколько тонн, он не успел бы уйти. «Беспечный Бес» устремился вперед с неожиданной для него скоростью, точно шел на таранный удар. Но это не было ни атакующим маневром, ни уклонением. Гримберт понял это, когда услышал хруст столетнего камня и увидел, как разлетается серым крошевом ограждение башни, смятое броней.
Кажется, какое-то время он еще слышал смех Шварцрабэ. Но это могло ему показаться.
«Беспечный Бес» ушел в воду беззвучно, свинцовые пласты Сарматского океана разошлись под ним, мгновенно поглотив и оставив на поверхности лишь колючий, похожий на разрыв снаряда, всплеск. И тот почти тут же пропал.
Несколько секунд прошли в тяжелой тишине — ни один из рыцарей не знал, чем ее заполнить.
— Может, повезет… — пробормотал Томаш, — Мерзавцам, говорят, часто везет. К тому же мины наверняка старые, могли и…