— Как думаешь, он на ходу?
— Мне до того дела нет. Просил отвести к Бледному Пальцу — я отвел. Дальше не моя забота. Ну, погрелись, теперь и спать можно.
Он завернулся в свой плащ и, притушив крохотный костер, почти сразу захрапел.
Семь имён… Слушая злой гул ветра, Гримберт укутался в свое тряпье и стал вновь раз за разом повторять их, размеренно, словно перекладывал чётки.
Алафрид, императорский сенешаль. Лаубер, граф Женевский…
***
За всю ночь он так и не сомкнул глаз. Впервые не из-за холода.
К утру его трясло так, что даже порция горького хлеба осталась нетронутой — он боялся откусить себе язык. Дорога оказалась несложной, сплошь пологие места и мягкая земля под ногами, но, несмотря на это, Гримберт выдыхался куда быстрее, чем обычно, преодолевая вслед за Берхардом коварные ледники и осыпи.
Если доспех не на ходу… Последствия этой мысли были сокрушительнее тандемного боеприпаса, проломившего лобовую броню. Раз за разом втыкая клюку в неподатливую землю, Гримберт повторял все молитвы, которые помнил. Не столько из надежды — он никогда не считал себя набожным — сколько для того чтоб занять мозг, отвлечь его от страшных мыслей.
Поэтому он не сразу понял, отчего Берхард неожиданно остановился, поднявшись на небольшой холм.
— Что такое?
— Бледный Палец, мессир.
Сердце сделало пару затухающих ударов, а потом противнейшим образом заскрипело, перестав разгонять кровь по телу.
— Он… там? — осекающимся голосом спросил Гримберт.
— Доспех твой? Там, куда он денется… Вон, торчит среди кустов, болван железный.
— Как он выглядит?
— Как… — Берхард замешкался, пытаясь найти в своём небогатом словарном запасе подходящее сравнение, — По правде говоря, как кусок брошенного давным-давно старого хлама, мессир. Броня серая, краска давно сошла вся, и поцарапана, будто его мантикоры когтями драли. Герба вовсе никакого нет. Благодарите Господа, что здесь дождей не бывает, иначе ржа б его целиком съела…
— Я хочу… я хочу прикоснуться к нему. Подведи меня ближе.
Берхард выругался сквозь зубы, но покорно взял его за предплечье жесткими пальцами и потянул вниз с холма. От каждого шага Гримберт вздрагивал, будто шел по минному полю, дыхание с шумом рвалось наружу. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Берхард отстранился.
— Вот он. Протяни руку.
Гримберт с содроганием протянул руку и положил ладонь на что-то твердое. Холод металла почти сразу обжег кожу, но он не отнимал ее, пока пальцы не превратились в ледышки. Сталь. Благословенная Господом бронированная сталь.
Гримберт с наслаждением уронил в снег клюку, сделавшуюся давно привычной частью его тела подобно нелюбимому уродливому протезу, и принялся ощупывать броневую обшивку обеими руками, ощущая благоговение сродни тому, которое испытывает паломник, припавший к раке с мощами великого святого.
Вмятины, заусенцы, заклепки… Чутьё не обмануло Берхарда, доспех и в самом деле оказался порядком потрепанным. Гримберт обошел его несколько раз, тщательно ощупывая все, до чего мог дотянуться, заставляя воображение составлять единое изображение из отдельных кусков. Вскоре уже начало вырисовываться нечто цельное, но все еще слишком зыбкое, чтоб Гримберт смог с уверенностью назвать модель.
Устаревшее устройство ходовой части — тронковые поршни не рассчитаны на большой ресурс. Тяга на нижние сервоприводы передается через экранированные боуден-тросы — сомнительное техническое решение. Необычные очертания латной юбки, прикрывающей нижнюю часть…
«Кто ты такой?» — мысленно спросил Гримберт у замершего в неподвижности доспеха. И сам же ответил — неважно. Может, ты простоял здесь чертову кучу лет, ожидая меня, но ты все-таки дождался. Но все-таки, что же это за модель? Он был почти уверен, что не сталкивался с такими прежде, при том, что в его памяти хранились черты сотен различных моделей, от классических имперских образцов золотой эпохи до варварских модификаций, популярных среди вендов, мавров и бретонцев.
Этот доспех был не нов, он понял это мгновенно, по одному только прикосновению. Не «Вулнер», вышедший из столичных мастерских. Не громоздкий «Юдекс» с его характерно изломанными ногами. Не «Гентс» и, пожалуй, даже не «Тимор». Что-то другое… Что-то более старое? Неужели «Долор»? Это было бы хуже всего — всего одна крупнокалиберная пушка, отсутствие динамической брони, несовершенный радар…
Плевать, решил он, не в силах выпустить из объятий бронированную сталь, впитавшую в себя весь холод Альб. Рыцарь — это не доспехи, а то, что внутри них. Магнебод был рыцарем, даже выбравшись из своих лат. И он, Гримберт Туринский, тоже рыцарь.
— Где здесь лестница? Помоги мне ее нащупать.
— Да нет здесь лестницы, мессир. Пара выемок в броне разве что. Ногу сюда… Нет, выше… Да. Стойте, сейчас подсоблю…
Берхард оказался прав, поднявшись на две ступени, Гримберт ударился головой о что-то твердое и, подняв руку, нащупал округлую рукоять люка. Каков же рост у этого доспеха? Метра три? Меньше, чем он надеялся. Больше, чем он мечтал, замерзая в снегах.
Люк долго не поддавался, видно, успел знатно примерзнуть за все то время, что доспех стоял тут, под Бледным Пальцем. Но Гримберт, стиснув зубы, поворачивал ручку с такой силой, будто от нее сейчас зависела его жизнь. И это не было преувеличением.
Люк распахнулся с протяжным скрежетом, напоминающим скрип железной девы, ждущей свою следующую жертву. Гримберт нащупал на его внутренней стороне еще одну выемку, уперся в нее, подтянулся — и вдруг оказался внутри.
Тесно — первое, о чем он подумал. Попытавшись вытянуть руки в стороны, он тут же наткнулся на стены кокпита, покрытые грубой кевларовой обшивкой. Невероятно тесно. Это походило даже не на кокпит, а на тесный сундук, в котором невозможно было выпрямить ноги. Даже в учебных доспехах, которые Гримберту доводилось осваивать в детстве, было куда больше пространства. Твердая спинка пилотского сидения напоминала крышку гроба. Гримберт попытался нащупать ее регулятор, но лишь потратил впустую несколько минут — судя по всему, аскетичное убранство этого доспеха не располагало к подгонке под человеческую фигуру.
Гримберт полушёпотом выругался. Подобное устройство кокпита отдавало даже не аскезой, а усмирением плоти. Говорят, подобным образом устроены внутри доспехи некоторых монашествующих Орденов, которые ставят перед своими рыцарями целью ни на миг не забывать о тщетности всего земного и бренности плоти. Будет забавно, если ему достался как раз такой доспех.
Магнебод когда-то рассказывал, что у Ордена Камиллианцев была забавная традиция оснащать кокпиты множеством мелких острых шипов, которые постоянно впивались в тело рыцаря, но традицию эту пришлось с сожалением бросить после того, как дружине братьев-рыцарей пришлось совершить долгий марш по пересечённой местности. Чёртовы шипы под действием тряски причинили столь серьёзный ущерб человеческим телам, что оруженосцы Ордена потратили много часов, пытаясь вытащить из доспехов остатки их несчастных владельцев, превратившихся в подобие окровавленных медуз в лохмотьях монашеских ряс.
Забыв про кресло, Гримберт поспешно принялся ощупывать пальцами приборы. Их расположение показалось ему неудобным и незнакомым, пальцы то и дело замирали в воздухе, не понимая назначения верньеров, тумблеров и кнопок. Холодные и твёрдые, эти приборы казались мёртвыми кусками металла и пластика, которые не могло оживить прикосновение человеческого пальца.
Спокойно, приказал себе Гримберт спустя несколько минут. Ты знал, что доспех старый и изношенный. Это неважно. Любой доспех — это сила, тебе лишь надо пробудить её, вывести из многолетнего оцепенения.
Ядерный реактор, сердце рыцарского доспеха, был заглушен, да иначе и быть не могло. Никто не станет бросать доспех, не отключив пульсацию атомной искры. Гримберт впился ногтями в ледяную приборную панель, точно она была мертвецом, которого могло пробудить резкое касание. Ему надо во что бы то ни стало завести реактор, но чтобы сделать это, потребуется сперва завести автоматику приборной панели, служащую посредником между человеческим мозгом и исполинским стальным телом.
Приборы молчали. Что ж, специально для этих целей доспех должен быть оборудован вспомогательным двигателем, превращающим топливо из баков в живительный электрический ток. Но если он и был, Гримберту не удавалось запустить его. К тому же, подумал он, ощущая, как в сердце медленно вползает холод Альб, доспех должен был простоять здесь чертовски много лет. Любое топливо в баках за такой срок должно было разложиться или замёрзнуть.
Сюда бы дюжину расторопных оруженосцев… Гримберт подавил желание треснуть кулаком по приборной доске. Оруженосцев у него не было, если не считать переминающегося с ноги на ногу Берхарда, который в рыцарских доспехах смыслил не больше, чем крестьянин в свободных искусствах.
Смири норов, приказал он себе, вновь и вновь ощупывая незнакомые кнопки и переключатели. Нет вспомогательного двигателя, но должно быть какое-то вместилище энергии. Аккумулятор, конденсатор, ионистор, твердотельный накопитель, хоть что-нибудь…
Пальцы слепо бродили по приборной панели, не ощущая холода. Гримберт перепробовал все кнопки и переключатели по нескольку раз, но стальное тело оставалось недвижимым, он не слышал исходящего от него гула силы. Оно было мертво. Как невидимые горы, окружающие него. Как небо, которое он никогда не сможет увидеть. Рыцарь, навеки застывший в снегу под Бледным Пальцем, был мёртвым рыцарем.
Гримберт стиснул кулаки, силясь изгнать из груди ядовитое отчаянье. Привычная молитва из семи слов не принесла сил, как прежде, лишь бессмысленно заскрежетала в глотке.
Всё кончено. Он позволил тело обмякнуть в неудобном кресле. Весь его самонадеянный поход оказался пустой тратой времени и сил. Он позволил пустой надежде обмануть себя, уверить в том, что достаточно лишь обрести доспех, как к нему вернётся прежняя жизнь. Вернётся сила и зрение. Нелепо, глупо.
Что ж, время сказать Берхарду, что всё кончено. Жаль огорчать старого дурака, тот, кажется, и верно уже мысленно примерил баронскую корону. Надо сказать ему, чтоб шёл домой. Возвращался обратно в Бра. Он, Гримберт, останется здесь. Сядет поудобнее в кресле и сам превратится в ледяную статую в груди навеки замершего великана.
Крикнуть Берхарду он не успел, тот успел первым:
— Долго еще возиться будешь, мессир? У меня уже чай яйца к заднице примерзли!
Гримберт отнял руки от молчащей приборной доски. От прикосновения к ледяному металлу пальцы потеряли чувствительность, но он даже не пытался отогреть их. Все тщетно. Лишенный энергии доспех столь же бесполезен, как статуя из его туринского замка. Значит, все напрасно. Весь этот путь, все эти надежды.
— Эй! Долго мне еще тут прохлаждаться?
— Можешь возвращаться в Бра, — негромко ответил он.
Но у бывшего альмогавара оказался удивительно чуткий слух.
— Что значит возвращаться? — осведомился он мрачно, — Бросить тебя, что ль?
— Да, — безразлично отозвался Гримберт, — Я останусь здесь.
— Хочешь замерзнуть до смерти — я даже слова против не скажу. Только толку мне с тебя, мертвого? Мы условились об оплате.
— Не будет никакой короны, Берхард. Доспех мёртв.
Минуту или две Берхард нечленораздельно ругался внизу, потом резко взялся за поручни — да так, что доспех едва ощутимо дрогнул.
— Сейчас посмотрим, кто тут мёртв…
Кокпит был слишком тесен даже для одного Гримберта, но Берхард сумел просунуть в люк голову и заворочался, точно хищник в норе.
— Реактор стоит, — объяснил ему Гримберт, — Нет энергии. А без энергии этот чурбан бесполезен.
— Может и заведём как-нибудь, мессир, подумать бы надо.