— Буду нем, как рыба. Хотя по долгу службы меня, верно, наверняка известят.
— Ну ладно — буркнул я.
— А что, Сергей, планируете делать дальше?
Ответил я далеко не сразу. Задумавшись над ответом, присел на свободный дубовый стул в аглицком стиле в гостиной, всем своим видом и красивой резьбой ножек, демонстрировавший имевшийся достаток хозяев.
— Для начала, Петр Алексеевич, сегодня вечером возвращаюсь дирижаблем обратно в столицу. Как вы помните, мне назначено вечером быть по моему делу в Имперской канцелярии. Что там будет, зачем и что — совершенно не представляю. Большего мне не сообщили. Даже, где устроиться в столице, совершенно не представляю. В приюте, мне сообщили, боле не числюсь, а дело мое уже ушло наверх. Тут хотя бы в мастерской можно пожить. Так что, все так неопределенно.
— Мда-с! Ситуация-с! Послушайте, молодой человек, человека, умудренного жизненным опытом и прошу сразу не отказываться.
— Петр Алексеевич, я весь внимание.
— Вы, возможно, не знаете, что моя доченька Варвара закончила с отличием курсы благородных девиц в нонешнем году. — начал асессор издалека: — Желательно бы ей появиться в свете. С ее высочеством, к счастью, вчера дочь несколько сдружилась за столом. Принцесса шепнула ей не медлить с переездом в столицу и обещала помочь. И я намерен воспользоваться этим обстоятельством. Касаемо Павла, сегодня наш семейный доктор для профилактики, успокоения и излечения умственных расстройств весьма рекомендовал отправить сына отдохнуть на воды. Куда-нибудь в Баден-Баден или же в Байонну. Правда Павел от отдыха на водах сразу же наотрез отказался, вместо этого возжелав уехать в столицу. Чтобы продолжить прерванную, так некстати, учебу.
— Мое предложение таково. На первое время можете воспользоваться жильем нашей семьи в столице, поселившись в ней вместе с Павлом и Варварой. вы нисколечко не стесните нас первое время. Также я телеграфирую своему знакомому в столице. Думаю, он не откажется помочь старому другу и у него найдутся на примете несколько подходящих вариантов жилья. А до тех пор, можете жить у нас, сколько пожелаете.
Из сообщений телеграфных агентств.
Агентство Вулфа сообщает, что из источников, заслуживающих доверия, стало известно о неудавшейся попытке государственного переворота в Гранд-Тартарии. Из тех же источников стало известно, что заговорщики из числа лиц, приближенных к Императору Миколаю Второму, опираясь на силы из недовольных сложившимся состоянием некоторых иностранных держав и тайных магических обществ, предприняли попытку сменить власть кавалерийским наскоком. Большего пока не известно, но наше агентство не оставляет попыток узнать больше. Что предпримут иностранные державы? Как ответит на попытку переворота Император Тартарии? Это новая война?! Дамы и господа, об этом и других новостях читайте агентство Вулфа в следующем телеграфе.
Нихон, Эдо. Заговор туземцев Формозы против катайской тирании организован преимущественно мелкими служащими правительственных учреждений с участием оставшихся на острове нихонцев, преимущественно из Тайхоку, откуда доставлялось оружие. Заговорщики собирались перебить катайцев и объявить независимую Формозскую республику. Заговор раскрыт одним из участников и жестоко подавлен колониальными властями. Произведено более 500 арестов.
"Exchange Agency" сообщает об одновременной пропаже известного аглицкого мага-психоиллюзиониста Эдуарда Грексона и его друга, мага Вилли Сайкеса, отправившихся в поездку по заграничным странам. С прошлой недели вышеуказанные лица не выходят на связь. Агентство принимает любые сведения об их судьбе или возможном местонахождении за достойное вознаграждение.
Тепло попрощавшись с асессором и его семьей, мы с Павлом и гвардейцем вышли из дома, в котором жила чета Бардиных. В моем нагрудном кармане лежал дорожный банковский чек в Дворянском банке на пять тысяч рублей, выписанный Петром Алексеевичем на разные текущие расходы. Терзало смутное сомнение, что такой же чек был выписан и его сыну. Брать не хотелось, ведь деньги у меня были, но мой опекун был весьма настойчив, почти силой вручая мне вышеозначенную бумагу. С жаром уверяя в том, что деньги нам обоим еще понадобятся. И просил не стесняться и обращаться, будучи возникнет такая надобность еще.
Ага, щас. Как-нибудь обойдусь! Хватит с меня. Мне и так было немного стыдно и неловко за себя, в растерянности прямо на глазах Павла и прочих членов его семьи принимая из его рук финансовый документ. Хотел даже, улучив момент, тихонько и незаметно вернуть своей магией чек обратно на стол в его кабинете. Лишь поверил его непоколебимой уверенности, с которой он убеждал меня в том, что жизнь в столице очень дорогая. Ну не знаю. Могу сравнить лишь с Москвой и Токио, там она действительно дорогая. А во время моего побега в столицу поначалу как-то мне дела до столичной дороговизны не было. А потом так совсем, в буквальном смысле, почти на дне оказался. В общем так. Дал себе зарок. Тратить буду свои, а эти деньги — если не понадобятся, так разменивать не буду. Заработаю. При случае — верну.
На этой мажорной ноте, нанятый нами паромотор-такси домчал всех пассажиров до городского воздушного порта, где мы втроем, отметились у тамошнего начальника. Дабы получить места в дирижабле для военных и прочих лиц, наделенных жалованными привилегиями. Мой спутник показал начальнику какую-то бумагу с перечеркнутой полосой, после чего наш вопрос немедля решился. Павлу же пришлось покупать билет, что впрочем не вызвало никаких сложностей. Насладившись закатными видами старого города, поднялись по лестнице-трапу, обдуваемые со всех сторон воздушными потоками и сели на рейсовый дирижабль с красивым названием 'Лебедь', летевший прямиком в столицу. На этом наши дела в Старом Петерсборге временно завершились, оставляя нас в неведении относительно ближащего будущего. Мне сегодня предстоял визит в канцелярию, а на Пашке уже с завтрашнего дня — по совету отца — обустройство в столице, восстановление в правах и поход в высшие учебные заведения столицы. Он намеревался посетить приемные Практического Политехнического Института, Технического института и Инженерной Академии. А еще провести подготовку к приезду его родной сестры Варвары. Как мне кажется, асессор таким образом решил проверить своего 'блудного' сына на адекватность.
Мужчина-стюард из дирижабельной обслуги, весь в бело-синей, чем-то напоминающей морскую, униформе, сопроводил нашу троицу до каюты 2 класса, положенной нам по билетам. Дождавшись момента, когда мы в ней разместимся, сообщил о скором открытии на борту дирижабля ресторана, после чего рекомендовал прогуляться по его главной застекленной палубе
Уделив нам время, стюард церемонно откланялся. Сев на мягкий, отделанный нежно выделанной кожей, диван у окна, откинулся на высокую спинку дивана. Глазами осматривая выделенную каюту, больше похожую на купе старого пульмановского вагона, по случаю виденного мною в музее. Высокие потолки были обтянуты белым бархатом, для пущего стиля украшенного декоративной накладкой. Обтяжка стен была не полной, а отделка — не сильно роскошной, вероятно сказывался класс билета. Но неведомому мастеру-отделочнику вполне удалось "поженить" металлические с заклепками панели корпуса с материалами тканевой отделки, по крайней мере отторжения материалы не вызывали. Люстра-бра, висевшая в центре каюты под потолком, давала приглушенный электрический свет. На небольшом столике у окна лежала свежая утренняя газета с новостями Нового Петерсборга. Перебрал рукой страницы, просто вдыхая запах свежей прессы. Читать не хотелось, и, сдвинув шторку на окне, я посмотрел в окно-иллюминатор с левой стороны. От увиденного за окном внезапно пронзила сердце резкая боль. Стало душно. Расстегнув верхнюю рубашку, чтобы было легче дышать, я поискал возможность открыть окно, давая в салон приток свежего воздуха. Но нет. Иллюминатор, сделанный из толстого стекла, был способен выдержать перепады давления и капризы воздушной стихии. И был куда больше такового в моей каюте на ударном дирижабле. И он не открывался и не был способен защитить от той боли, что была в моей памяти. Ведь вдали над городом, сторожа порт, висел военный дирижабль, полная копия нашего "Новика". Увидев который, услужливая память вновь подсунула мне же кадры из прошлого. За стеклом чернела простирающаяся вдаль гладь морского залива, по волнам которого плыли маленькие рыбацкие баркасы и, идущий в порт, большой пароход. Виднелись грязные и кое-где, поросшие травой и мелким кустарником, черепичные крыши разнокалиберных домов, башни церквей, трубы заводов и металлические конструкции технической направленности, назначение которых, к стыду своему, за все время моего пребывания тут я так и не узнал. Уткнувшись в окно, я смотрел на всю красоту вечернего города вполглаза, перебирая прошедшие памятные и не очень истории и события моей службы. Мне никто не мешал, спутники были предоставлены сами себе. Решив, что с меня хватит, захотел избавиться от нахлынувшей вдруг хандры и переключиться на более приятные мне воспоминания.
Вчерашний вечер.
Поздний вечер. Темно. Охрана ее высочества тактично бдит где-то поблизости. Мы с Сашей прощаемся, стоя на, едва подсвеченной калильными фонариками, площадке лестничного трапа у входа в дирижабль:
— Сережа, обними меня. — в голосе ее высочества мелькнули нежные, но начальственные нотки.
Немного подзавис, как-то немного не так представлял я расставание. Нет, я ее высочеству был очень и очень благодарен. Саша в последние дни уделила мне и моим столько внимания, немало удивляя военный и фельдшерский контингент своей заботой, что внезапно возникший в больничке страх за свое будущее потонул в море уверенности за меня принцессы. И вот, новая ступенька в отношениях. Не быстро ли? Имею ли я на это право? А была не была. После всего, что было, глупо бояться последствий.
— Что же ты боишься. Ну, смелее же. Помнится, ранее ты был более уверен в себе — голос ее срывался, но девушка терпеливо ждала.
Надвинулся и со всей нежностию обнял Александру за почему-то неприятно дрожащие плечи, ощутив приятный запах пармюма и нанесенной косметики. Все равно никто не видит.
— Ваше высо… Холодно?! — не дожидаясь ответа, спешно накинул свой нагретый сюртук на девичьи плечи и немного подождать, прежде чем Саша соберется с ответом: — Сашенька?
— Мне страшно! — словно ухнув в прорубь, девушка замерла в руках.
— Чего? Все уже закончилось, Саша. Наши победили. Виктория! Победа!
— Перестань дурачиться, глупый. — вздохнув, негромко произносит девушка, коснувшись теплым пальчиком моих губ и мягко прижимаясь к моему плечу, словно начав согревать теплом наши тела — Ни капельки не смешно.
— Эй! Ладно-ладно! Я серьезно! Чего ты так боишься? Расскажи мне, глупому.
— А не забоишься? Не выдашь? — принцесса даже в таком положении оставалась верна себе.
— Не забоюсь. Честное приютское! Зуб даю, век воли не видать. — пытался ее развеселить, но не получилось.
— Фи! Прекрати, не выношу фразы простонародья. Тебе стоит поучиться манерам, а то этот твой приютский лексикон… У вас там все такие? И вообще, я пытаюсь нечто важное сообщить, а ты дурачишься — строго заявили мне. Пришлось исправляться:
— Ой-ой, какие мы вредные. Не будь букой. Поверь, Сашенька, таких везучих как я, еще поискать. Да еще с нужной профессией — принцесс спасать. Вот и сейчас, внимательно слушаю тебя, высочество. Рассказывай.
— Ершистый! Спаситель! — ее высочество словно в наказание шутливо взъерошила мне челку: — Учить и учить. Совсем экивоков не знаешь. Ан нет, не нужно тебе учиться этому. Хотя намек поняла, будет тебе награда. — властно притянула парня к себе: — везучий мой. Приютский.
Девушка нежно обняла Сергея за шею, одарив несколькими долгими поцелуями, и шепотом заговорила тому в ухо, словно желала, будто бы никто посторонний не услышал:
— Спасибо, милый… Как страшно… услышать, что papan больше нет… Боюсь новой атаки, что застанет семью врасплох. Представляешь, сплю теперь с парочкой парострелов под подушкой. Вот такая я трусиха, веришь. Просыпаюсь от каждого шороха, все катайцы мерещатся — пожаловалась мне: — Боюсь за братьев и сестер. Они маленькие и еще ничего не понимают. Maman. Она сильно любит моего отца и императора и может не выдержать его потери.
Говоря это, Саша тихонько всхлипнула: — Настоящих подруг немного. Друзей — и тех почти не осталось. Перед кем я так виновата? Охранники, тенью носившиеся за мной и к которым только привыкла, сменились новыми. Комиссовали по ранению. — как могла объясняла она: — Помимо известных тебе случаев была еще парочка покушений, едва не увенчавшихся полным успехом. За которыми, как недавно выяснилось, тоже стоял мой дядя. Во дворце от рук этих чертовых катайцев не стало нянечки, маменькиных камер-фрейлин и статс-дам, знакомых мне с детства. А уж камер-дам и простых слуг не перечесть. Илька, князь Гагарин, ты должен помнить его, гонщик из моей команды, участвовавший вместе со мной в последней гонке — погиб. И ты тоже сам чуть не погиб. Один раз я уже слышала — Александра замолчала: — За что? Ради чего все это? Ради власти, Империи и короны. — девушка вздохнула, смахнув беленьким платочком невидимую в темноте слезу: — Сегодня я своими глазами видела светившуюся от счастья семью. Как ни кощунственно это звучит, но я… — дыхание девушки перехватило: — готова променять все блага Империи на счастье. Простое человеческое счастье. Свое и семьи. Не желаю видеть интриг, скрытую зависть князей и дворян, подозревать каждого в измене и предательстве. Боюсь за Империю, как полагают подчиненные отца, стоящую на пороге нового вторжения. Если не будет помощи, боюсь, войну на два фронта Империя не выдержит. И papan придется согласиться с отречением. Или боюсь, не выдержит этого. Тогда maman от горя откажется от власти. Как-то обсуждали, она отпишет эдикт мне. А я не хочу, Сережа. Боюсь, не справиться, хоть учителя были достойные.
— Не бойся, Саша! Рано или поздно все будет хорошо. Ты со всем справишься… — от таких новостей, ничего не оставалось, как обнять принцессу покрепче и смело чмокнуть в щеку.
— Смелый нахаленыш. Но знаешь, вот сказала и стало легче. И впрямь, мой спаситель. Даже жаль сейчас расставаться. Кто бы знал, как мне надоели каждодневные обязанности и ответственность. Сбежать бы ото всех… как ты, согласен на роман с герцогиней…вот я бы попробовала… боже, что я несу, это все теплое анжуйское… в голову ударило… не слушай меня… желаю, чтобы только вдвоем… далеко-далеко…в небо, на бескрайние просторы, ты ведь помнишь мою крошку, мой любимый дирижабль, а за штурвалом только ты и я… будешь моим капитаном уверена, это будет незабываемо — она ворковала всякие глупости, не переставая волнующе дышать мне в ухо:
— Увы. Это несбыточный роман. Мечта наивной принцессы. Кажется, я немного перебрала. Не стоило мне…но ты же не выдашь, милый мой спаситель? — хихикнула
— Ты кто угодно, но только не наивная. И не наговаривай, не так сильно и пьяна. Просто тебе надо выговориться. Желание счастья — так естественно для девушки, даже если она герцогиня.
— Ах, я знала, ты поймешь меня, хороший мой. Веришь, даже оставить тебя тут ужасно боюсь. Желаю продолжить наш роман и боюсь. Представляешь?
Я удивился.
— Что не так, Сашунь? Кто нам помешает? И опекать меня не надо, я самостоятельный парень и сам о себе забочусь. Да и кому я нужен?
— Сашунь! Нахаленыш, мне нравится. Так меня еще не называли. Сегодря решительно день откровений — с придыханием выдала ее высочество: — Тебе стоит знать. Понимаешь, ты совсем не знаешь моей семьи. Maman — наш цербер, она точно будет против наших отношений, она не очень жалует простолюдинов. Вот бабушка Августа, в бытность ее императрицею, женщина свободных взглядов и всегда желала мне того же. Родные говорят, я даже характером пошла в нее. Но это так, к слову. Уверена, мне запретят видеться с тобой. По причине желания papan и особенно maman упрочить отношения Тартарии и Германии, заручившись ее поддержкой против наших врагов. Прочат за принца Брауншвейгского Фердинанда, сильного магистра магии иллюзий — поясняла она мне семейные тайны: — Династический брак. А я так не желаю. Да и не нравится он мне. Ты же — другое дело. Но вряд ли мой выбор примут. Сереженька, ты просто не представляешь, какие силы супротив нашего романа подействуют, едва станет о связи герцогини Шлезвиг-Голстинской с неизвестным простолюдином. Да и с papan станется, несмотря на оказанную тобой ему лично и Империи помощь, расстроить наши и иные любые отношения, кои он посчитает опасными.
Ответить мне тут ей было решительно нечего.
— Молчишь. Я тебя запужала. Да не волнуйся, нахаленыш, поберегусь я. Никто и не узнает о нашем романе. Ты нужен мне, живой и рядом, в столице. Да и не отпущу я тебя, после всего. Так и знай. И это…Узнаю, к юбкам другим лезешь, обижусь. Отпущу — гуляй! А до того — и помыслить не смей! Обещай мне.
— Обещаю! Легко! — заверил я поцелуем.
— Погоди! Как вернешься, мне доложат. Дождись весточки. Я все устрою. И обещай мне хотя бы тут не влипать в неприятности.
— Хорошо!
— Нахаленыш, как же не желаю с тобой расставаться…
— Но Сашунь, это же ненадолго. Я уже завтра буду в столице. А сейчас давай не будем о проблемах.
— Давай — вздохнула она: — Извини, ничего не могу с собой поделать, чудо мое расчудесное.
— Сашунь!
— М!
— Хочу, чтобы ты знала. Если вдруг придется расстаться и в жизни все будет складываться не так, знай, ты всегда можешь рассчитывать на мою верность и посильную помощь.
— М-м-м, даже так. Ловлю на слове, нахаленыш. И спасибо… за смелость. Ты достоин награды.
— Я готов. И чтоб не тратить время попусту — впился в губы ее высочества долгим поцелуем.
— Ну ты и…наглыш. Смелый ты не по годам. Но мне нравится. — пожар наших поцелуев нарастал едва был не потушен нежданным вопросом, чуть не выбившим меня из колеи.
— А может… — я замер после очередного поцелуя: — когда буду императрицей всегерманской, станешь моим фаворитом?