Я ощерился вслед: — Да вот, захотелось мне так, дядя. Своих, знаешь ли, не бросаю.
— Вот ажно как? А ты, парниша, не прост! Это я заперво приметил…. путеец на миг замолчал, а потом ткнул мне свои грабли: — Давай знакомиться. Иван Ерофеичем обычно кличут.
Я нащупал и крепко пожал новому товарищу руку:
— Князь Отяев-Конов Сергей. — мужчина дернулся, словно прокаженный. Ехидно усмехаюсь: — Не похож?! Ладно, здесь и сейчас лучше зовите Сергеем.
— Да ладно?! Князь? Тут? — с сомнением, медленно выдавил он: — Надо же, а по виду не скажешь. Не врешь? — мужчина пытался раскусить обман:- Ну и дела. И что ж вас под землю привело, вашсиясь.
— Сергей! — напомнил я свою просьбу: — Давайте лучше не терять времени. Доберемся до паровоза, там расскажу.
После неудачной попытки помочь мне "по старинке", в полутьме перелезть с трясущегося грузового вагона в такую же трясущуюся цистерну, не сорвавшись вниз под колеса, от этого рискованного способа пришлось наотрез отказаться. Пришлось крикнуть Ивану Ерофееевичу, что есть еще один… магический способ. И если мужчина не будет пугаться, кричать и каким-либо действием мешать мне, то я смогу перенести его на площадку паровоза. Нутром чуял, что путеец не поверил ни единому моему слову, но попробовать он согласился.
Едва мой случайный напарник дал свое согласие, ждать не стал. Набросил на Ерофеича магический сгусток и плавным дозированным движением руки слегка приподнял тело над крышей. Свободы под сводами тьюба не хватало, поэтому действовать нужно было очень аккуратно, точно и без избытка подаваемой на объект магической силы. Согласие мужчины по большому счету мне особо не требовалось, слишком разнилось наше с ним положение. Но было чувство, что с незнакомыми, но "своими" людьми поступать лучше так, а не иначе. Оттолкнул висящее и барахтающееся в воздухе тело от себя не менее плавно, от чего мужчина ухнул и придушенно засипел. Перемещаясь через цистерну, подсвеченный фонарем мужчина барахтаться перестал и гулко кашлянул, подавив от страха и удивления желание выразить эмоции. Паровозный фонарь на площадке на миг высветил удивленное лицо путейца. И едва тот оказался на подсвеченной калильным фонарем площадке, восторженно заорал. От эмоций и чужой радости лишь улыбнулся.
— Ерофеич, — крича, тормошу его, напоминая, зачем мы тут: — Там! Машинист!
— Ох, да! — схватился за стальную ручку двери кочегарки. Открыв дверь настежь, мужчина скользнул вовнутрь.
— Ну что там? — донесся крик наблюдателя из окна нашего вагона.
А с вагона чрез оконца была видна лишь суета с пару секунд и выскочивший моментом обратно Иван в свете паровозного фонаря. Витиевато и грубо выругавшись, путеец зло стукнул кулаком по стальному поручню ограждения и выдохнул:
— Все! Амба! Приехали! Нет машиниста-то больше! Убили-и!
— Как нет? — донесся голос наблюдателя из первого вагона: — Как убили?
Новость криками, словно по цепочке, понеслась дальше. Что там сейчас будет?
Паровоз, трясясь на стыках рельс, на всех парах несся по путям метрополитена. Проскочил очередную стрелку и вновь влетел в тьюб.
— Спасайся, кто может. Прыгайте все. — пытаясь объяснить, размахивал руками наблюдателям, путеец, перегнувшись через ограждение кочегарки: — Нет дороги!. Тупик вот-вот будет. Прыгай!
Что он кричал, не слушал особо. Усевшись на край крыши, свесив ноги вниз, к прицепному крюку, я готовился к прыжку. Накинув сгусток магии на стальную поверхность водовозки и подавшись вперед, смело прыгнул вниз.
— Н-нет! — слышу запоздалый крик Ерофеича и вагон в очередной раз с неожиданно громким хлопком, больше напоминающего петарду, больно отдавшимся в ушах, подпрыгнул.
Прыжок оказался неудачным. Ударившись ребрами об угол цистерны, отдавшейся резкой проникающей болью, охнул, чуть не потеряв сознание. Если бы не предварительная магическая связка с водовозкой, точно полетел бы вниз. В очередной раз. А так — смог удержаться. Лежать мне было нельзя, поэтому превозмогая колющую боль, пополз по цистерне вперед, заодно запустив в теле лечебные свойства магии. Когда дополз до другого края цистерны, в процессе немного задержался, ползти мешали крышки люков, боль в ребрах немного отпустила. Новый товарищ, перегнувшись, подал мне руку. Ухватился за нее и дождавшись, когда я крепко уцеплюсь, рывком дернул меня к себе. Охнул от нахлынувшей боли вновь, в глазах потемнело и, проморгавшись, вижу, что стою на площадке у двери машиниста.
— Дурной! С ума сошел! Жисть надоела? — новый напарник не нашел лучшего, как обложить матом: — Цел? Ай болит где?
— Вроде! — просипел я, крутнув головой: — Пройдет! Заживет.
— Сигать отседа надо. Времени нет. Давай, апосля вас. Я удержу. Хорошо?
— Нет! — Вижу через мутное стекло едва светлую точку впереди. Вот и тупик. Тряхнуло вновь. Решительно отодвигаю ошарашенного мужчину в сторону, ухватился локтями за раму двери машиниста. Лезу вовнутрь: — Надо остановить поезд.
— Куда! Князь?! — тот, посторонившись, крикнул вслед удивленно: — Что? Да вы вконец спятили!
Влетаю в освещенную кабинку машиниста. Первым взгляд натыкается на лежащие в тесной кабинке на стальном полу тела двух человек. В застекленевших глазах первого неверие, смешанное с ужасом и капелькой страха. Удар ножом в грудь. Лицо второго застыло в муках, красуясь перерезанным горлом. Оба машиниста, похоже, были не первый день знакомы со своим убивцем. Самого же татя не было, спрыгнул с поезда видимо раньше. Вновь под поездом сильный хлопок. Точно на петарду похоже, промелькнула мысль. Взгляд мой диким зверем заметался в поисках подходящих манометров и чего-нибудь похожего на тормозной кран или клапан выпуска пара. За все время пребывания в этом мире на механизмы управления паровыми движителями успел насмотреться преизрядно. Пускай все они отличаются, но общие принципы в целом одинаковы. Скорость. Как же тут сбросить скорость?
— А ну отваливай! Чегой ишшо задумал? — влетел в кабину очухавшийся Ерофеич: — Не успеешь, дурень. Станция вона. Иди прыгай.
— Прыгай сам. Не видишь, тормозить пытаюсь!
— Дурак малолетний. Погибнешь сдуру сам и другим не поможешь. Уходим!
— Знаешь, вали сам — рычу я: — или заткнись нахрен-бегло осматриваю множество рычагов и кранов в поисках нужного, взгляд коснулся давления на манометре. Давно пора пар сбрасывать. Где же тормоз? А, вот он, кажется вот этот рычаг. Кран с ручкой и тремя положениями-отпуск, поездное, полное. Оно или нет? Гадать некогда, хватаюсь за рычаг, дергая кран вправо, переводя его в режим экстренного торможения. Еще одно усилие и…
— Ай, да и черт с тобой! Я прыгаю! — безобразно матюгнулся Ерофеич.
— Ну и пшел отсюда. Вали. Вон! — здоровяк скрылся с моих глаз.
Пусть ему повезет. Ну что же, — подумал я, видя перед собой строительные постройки, на которых при скудном освещении муравьями трудились люди: — Я сделал все, что мог.
Сработали тормоза. Паровоз, резко тормозя, натужно в несколько раз дернулся, сбрасывая скорость, отчего я не удержался, чуть не упав на труп одного из машинистов. Из паровой трубы густыми клубами повалил пар, снижая видимость впереди до нуля. Наш поезд останавливался, но набранная скорость, масса нескольких вагонов и инерция все несла его на станцию. Рабочие, трудившиеся на постройках, заметили приближающийся поезд и уже споро суетились, поднимая тревогу, в бесполезных попытках уйти от надвигающейся на них беды. Взгляд наткнулся на ставший уже бесполезным паровой свисток. Простите меня люди, это последнее, что я могу для вас сделать, втянув в палец княжий перстень.
Из глубины тоннеля внезапно, у самой станции, раздался длинный сигнал паровой трубы. И следом, снося и ломая несколько метров сплошных деревянных построек, служивших рабочим лесами, крепи-подпорки свода и вздымая клубы пыли, воды, песка и пара, у самой станции слетев с рель, под своды станции влетел паровоз с тендером-водовозкой и двумя вагонами. Снеся со своих мест сложенные для работы стройматериалы, разбросав их по сторонам. На последних метрах пути паровоз недовольно шипел, натужно сбрасывая пар. Прицепные устройства не выдержали, отчего грузовые вагоны с людьми отцепились от локомотива и сложились елочкой. Остановившись полностью, вдруг раздался взрыв, заволокший паром всю станцию. Когда шум стих, а пыль и пар на станции рассеялись, первые наблюдатели смогли приблизиться к сложенным грузовым вагонам, из которых стали выползать стонущие от ран и увечий люди. Самого транспорта более не существовало. От новенького паровоза, красуясь множеством распущенных, словно ромашка, и вздыбленных словно осьминог нитями-трубами, остались лишь сиротливо стоящие на рельсах колесные пары и невесть каким образом уцелевший тендер-водовозка.
Высвободившая при взрыве парового котла энергия отбросила на другой край станционной платформы вполне себе целехонького, хотя чумазого и помятого носителя артефакта, прикрытого едва мерцающим в полутьме магическим коконом. Помянутый носитель свалился на, начавшие заваливаться, складированные шпалы и, не удержавшись, повалился сам вслед за ними. Парень, весь в напряжении и от неожиданности падения нервно дернул пальцами, отчего чуточку великоватое кольцо прокрутилось вокруг своей оси и, на излете падения, магический артефакт погас. Но этого Конову хватило, чтобы в полутьме крепко приложиться о тупое ребро завалившейся набок шпалы. В глазах Сергея засиял хоровод ярких звезд.
А на самой станции резко наступила ночь, подсвеченная немногими уцелевшими после аварии фонарями. И гулкая тишина, разве что прерываемая издыхающим и булькающим шипением, доносящимся со стороны разбитого паровоза. Через минуту все изменилось. Повсюду то тут, то там раздались громкие крики и голоса блуждающих во тьме по заваленной мусором станции уцелевших рабочих, сдобренные отборными оборотами мужицкого матерка. Какофония шумов, крика и переклички забила даже едва различимый стон раненых. Вскоре растерянность и паника сменилась надеждой, когда первые уцелевшие работяги принялись сбиваться в группы вокруг оставшихся в целости и светящих фонарей и, почти не сговариваясь, начали осмотр и разбор завалов в поисках живых и мертвых.
— Живой?! Целый?! — под нос мне сунули едко коптящее солнце и кто-то гаркнул: — Братцы! Еще один! Не из нашенских!
Помогая мне подняться, пара таких же, как я, чумазых и грязных в пыли и земле лбов, споро оглядела "раненого" и обнадежила:
— Ну свезло тебе здоровски, паря. Лоб токмо раскровянил, да заживет. Девки больше любить будут, оне до бедовых охочи. — самый молодой из них хохотнул, а старший к ране сунул тряпку, такую же грязную на вид, как они сами. Cергей замотал головой, не даваясь: — Не нать? Тады терпи. Вона на землю выйдем, а тама и дохтура усим помогут.
Убедившись, что парень находится в полном сознании и особой помощи ему не требуется, добровольные спасатели скрылись в темени станции, принявшись со светом осматривать завал рядом. А Сергей, утеревшись обшлагом рабочей спецовки, встал и медленно пошел в сторону очертаний разбитого паровоза.
Вскоре на станции закипела работа. Уцелевшие рабочие, сбившись в группы вместе с легкоранеными и распределившись, споро растаскивали завалы, перенося раненых и погибших на шпалы соседнего пути, по счастливой случайности не сильно заваленного мусором. И как водится, из темных станционных закутков вспомогательных помещений выполз десяток станционной охраны в полном вооружении и со светильниками в руках. Начищенные бляхи "Ново-Петерсборг метрополитен энд локомотив. Охрана", бликуя светом горящих личных фонарей и отражаясь в полутьме, обычно производила на окружающих должное уважение. Но не в этот раз.
— Авария. Много погибших, ранетых пропасть сколько. Сигнальте дохтурам. И срочно нужен ключ от вестибюля, надобно открыть выход на улицу. — заводила из рабочих первым добрался до местной власти.
— В своем уме? — удивленно икнув, вызверился стражник.
— Но как же… ранетых надобно на свет. Ежли не вынесть, многие до хвечеру не доживут. Не видно впотьмах, да и дышать нечем — надсадно хрипя, пытался убедить охрану в своей правоте здоровяк. И впрямь, спертый воздух от влаги стал тяжелым, дышать было тяжело. Хрип и кашель на станции стал нормой, отплевываясь люди находили редкое, но совсем недолгое спасение.
— Кто таковский? — злясь, осведомился старшой.
— Ерофеичем кличут! — да-да, мой знакомый смог выжить после катастрофы и быстро сориентировавшись, личным примером организовал спасение пострадавших.
— Ерофеич, значитца! Слушай приказ! Ждать следующий поезд. А сейчас повертайся — сквозь губу процедил главный стражник: — и делай, что делал.
От напряжения сторон казалось, даже воздух накалился.
— Но… господин старшой, парням это ж верная смерть. — откашлялся тот: — Не губи людей, не супостаты чай, дай команду. Открой выход. На том свете ведь спросят.
— Сам и отвечу. — съязвил старшой: — Умный, значит. Ну сам посуди. Станция на Боярскую линию выходит. Выходит!? А тама у нас что? Министерские, посольства заморские да парадные места. Уразумел? Да мне дирекция голову апосля свернет и права будет. Не позволю. Жди следующий поезд. А фельшера будут. Телеграфируем в лучшем виде. Все. Иди!
Здоровяк не уходил. Кулаки путейского рабочего сжимались в бессильной злобе.
— Не мозоль глаза. Сгинь! Уволю! Без содержания! — отправил по адресу старший отделения.
Но путеец молчал недолго. Задвинув кулачищем в морду, от души смачно плюнув в лицо старшому, Ерофеич вскоре дрался со всей навалившейся станционной охраной, не больно уворачиваясь от рук, летящих дубинок и нагаек последних, привлекая к себе внимание рабочей братии. И она не подвела. На шум драки сбежались почти все уцелевшие из тех, кто мог ходить, и охрана, получившая немало крепких тумаков от Ерофеича оказалась в явном меньшинстве и окружении. Побитые стражники, получив по зубам, напряжно дыша после крепкой драки, стояли перед лицом превосходящей числом толпой. Испугавшись, трое охранников схватились было за табельные парострелы, но были остановлены старшим.
Там же, в толпе нашлись мои.
— О! Пашка, Шушило?! — радостно обнялись мы: — Живы! Здоровы! Что тут было?!
— Чудом каким-то не поубивало. Хорошо мостки в сторону падать начали, а не то худо было бы. — первая радость встречи прошла и парни, шепча, начали доклад: — Клопа вон спасли. Прижало его правда чуток.
Клоп, ершистый малец, в полутьме выглядевший боевым воробьем, в ответ хорохорился:
— Да ниче и не прижало. Так, завалило малехо. Так скрозь дыру я бы и сам сумел вылезть.
А в центре толпы тем временем зрел митинг: