Пара стояла возле пыльного тряпичного навеса у стены какой-то лавки, из которой тянуло фруктами. Лавка была закрыта — хозяин уже свернул всю дневную торговлю и ушел на вечерний намаз. Чародейка привычно обнимала Гаспера за талию, тот ее — неловко за плечи. Хоть он и держался на ногах крепко и уверял, что в полном порядке, его приступы в последнее время становились все чаще и заявляли о себе в любой момент на ровном месте. Жозефина подумывала, что Гаспар не далек от дня, когда для глушения боли перейдет на олт, а это уже совсем дрянное дело. К тому же, ей не хотелось, чтобы дорогой и модный сюртук извалялся в пыли — она любила красиво одетых мужчин. Говорили между собой по-тьердемондски. Жозефина любила этот язык, и владела им как вторым родным, хотя за долгую и усердную практику так и не избавилась от менншинского акцента полностью. Он был почти не заметен и на него никто не обращал внимания, стоило чародейке раскрыть рот, если только не сравнивать с чистым выговором Гаспара. И, откровенно говоря, она завидовала ему и злилась за страшный удар по самолюбию.
— Очень хотелось бы сделать так, как ты говоришь, — задумчиво проговорил Гаспар, присматриваясь к мрачным решетчатым бойницам на стене южной башни — ближайшей к ним двоим. — Чтобы через пять минут через ворота да с нашим свидетелем. Очень уж мне интересен этот, как его, Исби… дьявол. И на кого он работает. Но, боюсь, моих сил и возможностей не хватит.
— Магистр сказал, свидетель невменяем, — Жозефина скривила сочные губки в усмешке, вспоминая, как деканус облизывался и пускал на нее слюни.
— Да пусть хоть себе язык отрежет, — самоуверенно заявил Гаспар, — для меня не проблема вытянуть все, что он знает.
Жозефина подняла голову, сверкнула бирюзой сощуренных, ярко сияющих в тени накинутого на голову платка глаз.
— Для меня проблема, — холодно проговорила она. — Не тебе же отпаивать тебя дрянью и сидеть у кроватки, как монашке какой, гадая, выживешь на этот раз или нет.
Гаспар позволил себе обнять Жозефину покрепче.
— Не думал, что ты так за меня переживаешь, — ухмыльнулся он.
Жозефина отвернулась, потянулась к цепочке, но только досадливо прищелкнула пальцами, забыв, что та скрыта под тканью. Выходя на прогулку, пришлось сменить свое платье, пропахшее духами и распущенностью, на платье по кабирской моде, шелковое, с длинным рукавом и юбкой, закрытое по самое горло. Она даже без возмущений покрыла, как того требовали местные обычаи, голову платком. Льняным. Если в Ландрии до сих пор похвалялись шелком и парчой, в Кабире все модницы предпочитали высококачественный лен, ценившийся ими на вес золота. И что самое забавное, отметил Гаспар, в своем голубом платье и синем платке — Графиня питала любовь к этому цвету и его оттенкам — она умудрялась выглядеть очень скромно на фоне знатных и богатых дам кричащих ярких расцветок, от которых рябило в глазах, пока они проезжались в экипаже по Альшамси-Кабируби, Золотому Кварталу Шамсита.
— Я переживаю за дело, — сухо отозвалась Жозефина. — А ты из-за своего упрямства и самоуверенности постоянно и неоправданно рискуешь. Между прочим, ты слишком дорог, чтобы вот так запросто разбрасываться своей жизнью.
— Я польщен, — улыбнулся Гаспар.
— Я в прямом смысле, дорогой мой, — осадила его Графиня. — В тебя слишком много денег вложено.
На улочку свернул припозднившийся прохожий, мужчина лет сорока, одетый в соответствии с последними веяниями кабирской моды на военный манер. Он хмуро взглянул на фривольно обнимающихся иностранцев, смуглое, гладко выбритое лицо помрачнело до такой степени, что сделалось почти черным. Во взгляде прочиталось презрение. Значит, у вас там, в вашей Ландрии, если в полдень воздашь положенную молитву Альджару — гребаные хакиры со своими порядками всюду уже лезут. А здесь, в Шамсите, чуть ли не трахаться на людях — это нормально! Прохожий надменно скривил лицо и молча ускорил шаг.
— Я никогда, — сказал Гаспар, когда шаги затихли, — не рискую неоправданно, Аврора…
— Кто, — резко вскинулась чародейка, — эта сучка и когда ты с ней спутался?
Тьердемондец прикусил язык, убирая руку с ее плеча.
— Никто. Все равно она мертва, — быстро отозвался он. Жестко и холодно сияющие бирюзой глаза нехотя смягчились, чародейка расслабилась и плотно прильнула к его боку. Гаспар с видом праведника в саду греха постарался не думать о Жозефининой горячей груди, скрытой лишь тонким шелком. — Этот свидетель — единственный шанс понять, кто нас опередил, — сменил тему де Напье. — Если придется его вскрыть, я его вскрою, даже если потом неделю провалаюсь, глотая лауданум литрами. Уж поверь, предел своих возможностей я знаю, поэтому о вложенных в меня деньгах можно не беспокоиться…
Жозефина, казалось, даже не слушала. Она жалась к Гаспару, отвлекая и сбивая с мысли. Чародейка любила так делать, когда ей начинало казаться, что тьердемондец порет откровенную чушь. Они не впервые разыгрывали страстных любовников, но вне игр Гаспар вел себя на удивление скованно и неловко, изображая наивное благородство. Жозефину это откровенно забавляло, и ей нравилось испытывать его выдержку.
— Все равно сперва надо думать, как его оттуда вытащить, — продолжал Гаспар, против воли вновь обнимая чародейку за плечи. — Деканус сказал, им заинтересовалась церковь Альджара. Если так, надо действовать быстро. А ни я, ни ты быстро этого сделать не сможем.
— Эндерн? — предложила Графиня, загадочно улыбаясь. Бирюзовые глаза мстительно заискрились.
— Конечно, Эндерн, — кисло согласился Гаспар, тоскливо вздохнув, и снова взглянул на белокаменную громадину Тарак-Мутаби.
— Ан-фукар он Альяр мусъяд си, сайиде, — скорбно проскрежетал кто-то слева, совсем рядом.
Гаспар повернул голову и увидел протянутую трясущуюся смуглую грязную ладонь. За ладонью нашлась раболепно сгорбленная тощая фигура в драной вонючей и пыльной абе с покрытой головой. Тьердемондец невольно отшатнулся и, хотя не понял слов, распознал просьбу и потянулся в карман сюртука за мелочью. Нищий несмело поднял заросшее неопрятной седеющей бородой морщинистое старое лицо с издевательски горящими янтарем совиными глазами. Де Напье недовольно сморщился и вынул руку из кармана.
Полиморф едва заметно покачал головой, опустил руку, сгорбился еще сильнее и заковылял прочь, подволакивая ногу. Гаспар и чародейка, потеряв к нему всяческий интерес, обнялись и продолжили любоваться Тарак-Мутаби, словно надеялись, что вот буквально сейчас в одном из решетчатых окон-бойниц увидят фигуру, которая либо крикнет, либо развернет на стене огромный плакат с надписью «Я свидетель. Я здесь».
— Пойдем, — спустя несколько минут произнес Гаспар.
Галантно предложил спутнице руку. Они развернулись и прогулочным шагом не спеша побрели по неширокой улочке от интересовавшей их крепости. Идущая навстречу закутанная в мешковатую одежду кабирка с глиняным кувшином на голове с неодобрением покосилась на пару иностранцев. Особо пристально она вгляделась в чародейку. Скромное для нее, но слишком узкое и откровенное для Кабира платье вызвало у горожанки праведное возмущение. Сиськи торчат, аж соски выпирают, юбку задница вот-вот зажует — срамота одна и разврат иноземный! А мужика-то ладного у кого-то увела, хоть и неверного…
Они прошли недалеко. Гаспар плавно замедлил шаг, морщась от привычного покалывания в висках, и остановился у проема между стенами жилых домов. Достаточно широкого, чтобы втиснуться в него худому человеку боком. Тьердемондец посмотрел по сторонам, убедился, что улочка пустует в обоих направлениях, и кивнул на проем Жозефине. Чародейка недовольно посмотрела на проем, капризно поморщила носик, но не сказала ни слова и юркнула между домами, втягивая живот и подбирая к коленям длинную юбку платья. Немного обождав и еще раз оглядевшись по сторонам, за ней втиснулся и Гаспар, не упуская возможности лишний раз напомнить самому себе, что он думает о менншинском ублюдке.
Пройдя по стенке, Гаспар, к своему удивлению, добрался до глухого закутка между стенами домов, достаточно широкого, чтобы дышать свободно. Фигурально выражаясь, конечно. Потому что вонь мочи и человеческих экскрементов стояла здесь такая, что у де Напье заслезились глаза. Тут же обнаружился у стены чей-то грязный и замызганный лежак, кучи мусора, рваного тряпья, стоптанные сандалии, засохшие объедки и усеявшие сухую землю глиняные черепки битых кувшинов и бутылей. Соседнюю от лежака пыльную, с облупившейся известкой стену украшали разводы, не оставляющие сомнений в том, какие соревнования регулярно устраивает хозяин или хозяева лежбища. Кое-где красовались кривые, неуклюже выведенные надписи на кабирском и рисунки в стиле «кура лапой». В основном, изображались женские и мужские половые органы на пике сексуальных удовольствий. Предположительно. Выделяемые естественными отверстиями человеческого тела струи выглядели весьма неоднозначно. Посреди закутка стоял Эндерн, скинувший рванье и облик, в которых он подходил на улице. Полиморф упирался в бока, криво ухмыляясь. Вонь, казалось, нисколько его не беспокоила.
— Цивилизация, блядь! — гордо воскликнул он. — Смердит одинаково во всем мире! Лишний раз убеждаюсь, что все мы, сука, братья! — глубокомысленно изрек Эндерн.
— Très romantique! — болезненно кашлянула Жозефина, закрывая ладошкой носик и жмуря глаза.
— Слышь, Графиня, затрахала картавить, — проворчал Эндерн. — Говори уже по-человечески.
— Эндерн, твою мать, не мог место получше выбрать? — закашлялся Гаспар.
— Какие нежные! — всплеснул руками полиморф. — Добро пожаловать на землю, сучки! — мстительно добавил он, с демонстративным наслаждением втягивая крючковатым носом смрад.
— Когда-нибудь, — попыталась вздохнуть Жозефина с выражением непередаваемого отвращения на некрасиво сморщившемся личике, — я оторву тебе яйца и засуну тебе их в глотку, чтоб ты заткнулся!
— Тха! Испугала! — расхохотался Эндерн. — Отращу новые.
Гаспар решил не затягивать и свести на нет перепалки, чтобы поскорее убраться отсюда.
— Ты, — смахнул слезу он и сделал попытку попривыкнуть к жуткой вони. Не слишком успешную. — Ты, — прогнусавил, зажав нос, — сделал, что я просил?
— Да как два пальца обоссать, — похвастал Эндерн. — Это те не сыр твой вонючий жрать, сыроед.
— Ладно, допустим, верю, — быстро решил Гаспар. Его живот спазматически дрогнул, в желудке возмутился обед, съеденный в гостях у магистра Элуканте. — Видел… видел тюрягу?
— Ага, видал, — кивнул Эндерн и глянул куда-то, как будто Тарак-Мутаби виднелась за домами. — Солидная кича, мое почтение.
— Сможешь туда влезть?
— Тха-ха! — рассмеялся полиморф. — Смогу. Только не полезу.
— Что? — закашлялся Гаспар. Жозефина, хоть и зажимала пальчиками нос, страдальчески морщила личико, все же не сдержала смешок.
— Я, значит, — по-совиному нахохлился Эндерн, — опять за вас всю говенную работу делай, по цугундерам мотайся да от жандармов по соплям получай, а вы там на перинах кувыркайся, винище глуши да хурму кушай? Неее! Вот здесь уже сидит! — он ткнул пальцами себе в шею.
— Эндерн, — прошипел Гаспар, — не зли меня!
— Это ты меня не зли, сыроед! Все за вас делаю, а че мне с этого перепадает? Хер за обе щеки? Спасииибо, поклоон, сука, низкий! — и он поклонился. — Да и потом, Финстер-то по манде пошел. Ничего уже не сделаем. Разворачиваемся — и домой.
— Нет, — отрезал Гаспар. — Мы не закончим, пока не узнаем, кто и почему его убрал.
— Вот сам тогда и ковыряйся, — махнул рукой Эндерн.
— Ярррвиссс, — мурлыкающе прошелестела Жозефина, плавно откидывая с головы платок. Непослушные золотые локоны пришли в пышный художественный беспорядок, челка неряшливо упала на глаза. Чародейка волооко взглянула на настороженно подобравшегося оборотня исподлобья, эротично приоткрыла ротик, облизнула верхнюю губу язычком. Жуткий смрад перестал на нее действовать. — Сделай это ради меня, mon amour, — с жаром выдохнула она.
— Не-а, не выйдет, — предупредил полиморф, отступая на шаг. — Со мной, Графиня, это не работает.
— Ну сделай это ради меня, пожалуйста, — промурлыкала чародейка, с сексуальной хрипотцой и томным сопением растягивая слова, и шагнула к Эндерну, испепеляя его горящим от желания бирюзовым взглядом. Эндерн попятился, но слишком быстро вжался в предавшую его стену. — Вся эта грязь, говно и моча тааак меня заводят, — закатила она глаза, стискивая левую грудь. — Если ты не сделаешь, клянусь, тебе придется трахнуть меня прямо здесь, сейчас, как самую дешевую шлюху. Грязно. Грубо. Жестко. Чтобы я кричала, тряслась и пачкалась от боли и удовольствия. Сomprends? — блондинка притиснулась к нему и горячо дохнула прямо ему в лицо.
Эндерн нелюбезно оттолкнул Жозефину, отскочил в сторону, как от чумы.
— Ладно, понял! — прорычал он. — Только отъебись!
Чародейка мгновенно переменилась в лице и ведьмински расхохоталась, запрокинув голову, но тут же зашлась кашлем, зажала нос и замахала перед лицом ладонью.
— Больная, с-сука! — зло фыркнул полиморф, по-птичьи нахохлившись. Чародейка озорно подмигнула ему и, осторожно ступая и глядя под ноги, вернулась к Гаспару.
— Темнеет, — проговорил тот, посмотрев в небо и закрывая нос рукавом. — Успеем? — обернулся он к Жозефине.
— Темнота не помешает, — пожала она плечами.
— Ты идешь? — кивнул он Эндерну.
— Тха, щас, — кисло усмехнулся оборотень, — разбежался, ага. Вы и так меня озадачили, еще хотите? Ни в жизнь не расплатитесь. И вообще, я фраер в ваших делах, чего мне там делать? Лучше на кичу поближе взгляну — больше пользы, — и он вдруг сжался, стремительно уменьшаясь в размерах. По всему телу проступили пестрые перья, округлились совиные глаза под грозно сросшимися бровями, рот сросся с крючковатым носом, рукава растянулись в крылья — и вот, на земле уже сидел большой недовольный филин, хлопая глазищами на пару людей. Птица поежилась, мотнула подвижной ушастой головой, встрепенулась, раскрыла клюв, шаркая по земле когтистой лапой. А потом расправила крылья и бесшумно взмыла в небо.
— Кажется, ты слегка перегнула, — заметил Гаспар, подталкивая Жозефину к выходу из вонючего закутка.